Нарисуй меня счастливой. Натурщица

Глава 2

Лора Александровна легко отжала выпускное платье дочери, расправила его на плечиках и повесила на балкон. Вернулась в комнату, задернула шторы и устало опустилась на диван. Негромко шепелявил телевизор, наполняя пространство комнаты иллюзией присутствия людей.

«Половина одиннадцатого, а Алинки все еще нет. Давно ли бегала в коротеньких платьицах и просила завести собаку, а теперь, как ни крути, вымахала в писаную красавицу, уже и кавалеры завелись, того и гляди — улетит, не поймаешь... Мать для нее — не авторитет, был бы отец, поговорил бы по-мужски, попридержал бы...» — Лора Александровна мысленно осеклась, вспомнив Вадима. Резко заныло сердце, боль отдалась в виске. Господи, сколько лет прошло, а все еще больно! Не зря она так долго не хотела выходить за него замуж, ясно отдавая себе отчет в том, что они совсем не пара.

...Лора с самого детства была очень практичной девочкой. Мать не раз говорила своим знакомым, что если в их семье есть один по-настоящему взрослый человек, то это Лора. Выросшая в простой семье: отец — формовщик на заводе, мать — продавщица в овощном магазине, Лора обладала редким свойством воспринимать жизнь такой, какая она есть, не приуменьшая и не приукрашивая. Она реально отдавала себе отчет, что никаких особых талантов у нее нет, внешность тоже оставляет желать лучшего — так, не красавица и не уродка, а то, что в народе испокон веков называют золотой серединой. В школе Лора звезд с неба не хватала, училась достаточно средне, на своих одноклассниц-отличниц Лора смотрела без зависти, для нее все в этой жизни выглядело логично: кому-то красота, кому-то престижные родители, кому-то блистательный ум, а кому-то ни того, ни другого, ни третьего. Так было всегда, и у нее не было никакого желания менять что-то в этом жизненном укладе. Нужно было жить с тем, что есть. Закончив восемь классов, Лора совершенно спокойно рассудила, что в институт сразу после школы она вряд ли поступит, поэтому, получив аттестат, отдала документы в медицинское училище. Ей с детства нравились белые халаты. Было в них что-то такое строгое и чистое. В конце третьего года обучения ее группу отправили на практику в самую престижную клинику города. Там она и встретила Вадима. Лора никогда не обращала внимания на красивых мужчин — пословица «Каждый сверчок — знай свой шесток» как нельзя лучше характеризовала ее в этом отношении. Вадим был потрясающе красив. Выходец из потомственной медицинской семьи, Вадим пошел по стопам отца и деда-академика и к своим двадцати семи годам заканчивал аспирантуру и имел достаточно высокий статус среди коллег-медиков. У него были золотые руки, и все окружающие пророчили ему головокружительную карьеру. Чем его зацепила молоденькая, неопытная, да к тому же обычной внешности медсестричка, никто из его окружения понять не мог. Не ведала этого и сама Лора, которую его ухаживания поначалу даже испугали. Тогда впервые в жизни она потеряла способность логически рассуждать. Он дарил ей цветы, встречал у подъезда училища и даже как-то затащил к себе домой, чтобы познакомить с родителями, откуда Лора почти в панике сбежала, испугавшись невиданной до сих пор роскоши квартиры, а больше всего пристального, изучающего и явно презрительного взгляда матери Вадима, которая очень тактично и вежливо дала ей понять, что сын ее — гений, ему простительны маленькие слабости, но... деточка, вы не нашего круга.

Лора противилась долго и отчаянно, ее бывшие однокурсницы наперебой твердили: «Дура! Пользуйся моментом, профессоршей станешь!» — но Лора ясно понимала, что она Вадиму действительно не пара и рано или поздно он это поймет. Но Вадим продолжал ухаживать. Два года осады принесли свои плоды: Лора устала сопротивляться, к тому же она давно влюбилась. Отчаянно. Раз и навсегда. Родителей Вадима на свадьбе не было. Только дед-академик сделал внуку царский подарок, подарив ему двухкомнатную квартиру. Сделал это он не из уважения к невестке, а из любви к внуку, чтобы тот не опустился до жизни в одной квартире с тещей-торгашкой и тестем-работягой.

Через три года родилась Алина. Но даже рождение внучки не заставило родителей Вадима изменить свое мнение о невестке. Вадим изредка бывал у них, но во время семейных чаепитий, когда речь за столом шла о чем угодно, начиная с политики и кончая погодой за окном, имена Лоры и Алины не упоминались, словно их не существовало на свете.

Лору устраивало это положение вещей. В своем доме она была нераздельной хозяйкой, никто не указывал ей, что нужно делать и как, тем более что в глубине души, несмотря на обиду, она признавала правоту своих родственников: Вадим стал одним из лучших хирургов города, он не вылезал из заграничных поездок, а Лора как была, так и осталась медсестрой в обычной больнице. Вадим несколько раз пытался устроить ее в свою клинику, но здесь Лора, которая обычно все желания мужа исполняла с полуслова, проявила неожиданное упрямство: ей казалось, что ее незначительность может как-то принизить Вадима в глазах тех людей, с которыми ему приходится общаться. По той же причине Лора не любила официальных приемов, на которых городские знаменитости с бокалами шампанского в руках беседовали о новейших достижениях медицины, а их прекрасные половины, разодетые в шикарные наряды, перемывали косточки отсутствующим дамам и хвастались новыми драгоценностями.

Как только Вадим сообщал Лоре об очередном приеме, сердце ее болезненно сжималось: ей вполне хватало уюта ее дома, Алинкиного лепета и любви Вадима: за пределами этого треугольника для нее ничего больше не существовало. Поэтому каждый раз Лора старательно находила всякие отговорки — от легкого недомогания до насморка Алины. Вадим смеялся: «Ну вот, женился на зайчишке — сереньком трусишке! Что тебя там, съедят?» Лора беспомощно улыбалась, и он уходил один.

Единственное, что вносило дискомфорт в жизнь Лоры, — это отношение родителей Вадима к ее дочери. Лора знала, что стоит им хотя бы один раз увидеть свою внучку, и они влюбятся в нее сразу и бесповоротно. Но Вадим молчал, а она привыкла во всех вопросах безоговорочно полагаться на мужа.

И хотя в глубине ее души всегда было чувство, что рано или поздно он оставит ее, уход Вадима к другой женщине стал для Лоры концом света. Лоре показалось, что небо опрокинулось на землю, а сама земля ушла из-под ног. В одно мгновение разрушилось, разлетелось на мелкие осколки все то, чем она жила. У нее отобрали воздух. Лоры и так не существовало без Вадима. Вадим ушел, и ее не стало окончательно. Пустая женская оболочка совершала какие-то механические движения — ела, собирала дочь в школу, ходила на работу, но ночью, глядя пустыми глазами в потолок (все слезы Лора выплакала в первые дни), она ощущала внутри себя лишь отчаянную ноющую пустоту. Ее жизнь потеряла смысл. И если бы не Алина, Лоры не стало бы сразу, как только все это случилось.

Лора мучилась не только за себя, она видела, как страдает дочь, — ведь та была привязана к отцу ничуть не меньше, чем она сама. Помочь своей малышке Лора не могла. Она и себе-то не могла помочь...

Ключ, весело зашевелившийся в замке, выдернул Лору Александровну из пучины воспоминаний. Она быстро провела ладонью по щекам, вытирая следы слез, и шагнула навстречу дочери.

— Привет! — улыбнулась ей Алина, и Лора Александровна с ужасом поняла, что от Алины сильно пахнет пивом.

Сама Лора Александровна практически не пила спиртного, очень редко позволяя себе на Новый год или день рождения выпить полбокала сухого вина или шампанского. Ей слишком хорошо с самого детства запомнились посиделки на кухне материнских подружек-продавщиц, которые были не прочь выпить, при этом часто не зная меры и не стесняясь в выражениях.

— Мам, у меня к тебе серьезный разговор. — Алина скинула с ног босоножки, привычно забросив их в угол коридора.

— Ты пила? — Лора Александровна наконец-то обрела дар речи.

— Ну, пива. Совсем немножко, — отмахнулась Алина. — Такая жара на улице.

— Ты знаешь, что спиртное плохо действует на неокрепший организм?

— Мам, мы же не в твоей больнице, — поморщилась Алина. — И потом, ты что, забыла, что я уже не школьница?

— То, что ты окончила школу, не дает тебе права считать себя взрослой, и к тому же...

— Ну началось, — перебила Алина, не желая слушать нотаций матери, и открыла дверь в свою комнату.

— Как ты со мной разговариваешь?! — возмутилась Лора Александровна и шагнула следом за дочерью.

— Прекрати читать мне свои лекции! Я выросла, понимаешь, вы-рос-ла, — по слогам произнесла Алина. — Я уже не та маленькая девочка, которой нужна твоя защита. Это моя жизнь, и я хочу ее прожить так, как я хочу, а не так, как мне будут советовать! Пусть даже родная мать!

— Я же тебе добра хочу, — растерялась Лора Александровна.

— Ты лучше его себе захоти, — грубовато буркнула Алина. — Ты же выглядишь, как старуха! Давно бы нашла себе мужичка какого-нибудь, глядишь, и похорошела бы...

— Алина, что ты говоришь?..

— Правду я говорю! Ты что, хочешь, чтобы я так же, как ты, всю свою жизнь просидела дома из-за какого-то идиота, которому твоя верность глубоко до лампочки и который за десять лет ни разу не соизволил поинтересоваться, живы ли мы вообще и как нам живется?!! В этом заключается твое добро?

— Не смей говорить об отце гадости!!! — Лора Александровна тоже перешла на крик.

— Я что, по-твоему, должна ему в ножки поклониться за то, что он нас бросил? — нехорошо прищурилась Алина и выкинула вперед обе руки с известной комбинацией из трех пальцев. — Вот ему, пусть выкусит!

Лора Александровна стремительно шагнула вперед, и на щеке Алины мгновенно расцвело красное пятно от материнской пощечины.

Алина схватилась рукой за горящую щеку и подняла на мать глаза, и та впервые увидела в них ненависть.

— Уходи из моей комнаты! Немедленно!

Лора Александровна сама испугалась того, что натворила, а ненавидящий взгляд Алины заставил ее попятиться к двери.

— Аленька... прости, я не хотела...

— Я не хочу с тобой разговаривать! Уходи сейчас же! — В глазах Алины стояли слезы. — Если ты сию же секунду не выйдешь, я уйду сама!

И Лора Александровна поняла, что это не пустая угроза: ее дочь и в самом деле может уйти из дома куда глаза глядят.

— Аленька, успокойся... я ухожу, ухожу...

Лора Александровна медленно закрыла за собой дверь Алининой комнаты.

— И никогда больше не называй меня Аленькой! — понеслось ей вдогонку. — Ты прекрасно знаешь, что я ненавижу это имя!!!

Аленькой Алину когда-то называл отец.

Лора Александровна устало опустилась на диван, невидяще глядя в бормочущий телевизор. Она и раньше знала, что никогда не была для дочери таким авторитетом, которым когда-то был для нее отец. Но эта вспышка ненависти испугала ее не на шутку. Дочь окончательно выходила из-под ее контроля, и она отчетливо поняла, что ничего не может с этим поделать.

Еще одной потери в этой жизни ей не выдержать, Лора Александровна знала это давно и отчетливо. Если Алинка действительно соберется и уйдет из дома... Нет, об этом и думать страшно! Мысли Лоры Александровны беспорядочно метались. Она была почти в панике.

«Вадим! — неожиданно подумала она. — Он один может подействовать на Алину, уговорить не делать глупостей. За эти десять лет я ни разу к нему не обращалась. Неужели он откажет мне в единственной просьбе? Это действительно хорошая мысль, где-то у меня был его телефон...»

Лора Александровна резко поднялась с дивана и вытащила из шкафа потрепанную записную книжку. Лихорадочно принялась перелистывать страницы. Мгновенно накатило воспоминание, как Вадим протягивает ей листок с написанным на нем номером телефона: «Позвони вечером, договоримся насчет алиментов».

«Нам ничего не надо от тебя», — одними губами отвечает Лора, но рука ее машинально берет протянутый листок.

Дома она долго держала его над зажженной спичкой, то приближая, то удаляя от огня... В конце концов, спичка обожгла ей пальцы и упала на стол, а Лора Александровна разревелась в голос над выпавшим из руки листком, который она так и не смогла сжечь...

— Вот он! — обрадованно вытащила она из записной книжки злосчастную бумажку, бросила быстрый взгляд на часы: половина двенадцатого. Но ждать до утра у нее не было сил.

Лора Александровна поставила на колени телефон, глубоко вздохнула, словно перед прыжком в омут, и подняла трубку. Пальцы ее дрожали, и ей два раза пришлось набирать номер заново.

— Я слушаю. — Низкий женский голос прервал длинные гудки.

— Мне нужен Вадим Сергеевич.

— Вы знаете, он только вернулся с операции, он очень устал. Может быть, вы перезвоните завтра?

— Он мне нужен срочно. — Голос у Лоры Александровны дрожал, рука, сжимавшая телефонную трубку, побелела.

— У вас что-то серьезное? — догадался голос. — Минуточку, я попробую его позвать.

Лора Александровна услышала, как трубка на том конце провода с характерным стуком легла на стол и низкий женский голос, удаляясь, несколько раз крикнул:

— Вадик! Вадик! Тебя к телефону!

Лора Александровна всегда называла мужа только Вадимом. В имени Вадик ей слышалось что-то слишком легкомысленное.

Ей показалось, что прошла вечность... Наконец на том конце провода взяли трубку.

— Я вас слушаю, — раздался совсем не изменившийся за эти годы голос Вадима, и у Лоры Александровны перехватило дыхание.

— Я вас слушаю, говорите, — нетерпеливо произнес он.

Лоре Александровне стоило немалых сил выдавить из себя три слова.

— Вадим... Это Лора...

В трубке повисло напряженное молчание.

— Мне очень нужно с тобой поговорить.

— Что-то случилось? — Голос его был холоден и ровен.

— Это не телефонный разговор. Ты можешь уделить мне полчаса? Алина...

— Полчаса? — перебил он. — Что, прямо сейчас?

— Нет, конечно, нет. Но чем быстрее, тем лучше. Может быть, завтра?

— У меня день расписан по минутам, — жестко сказал Вадим Сергеевич.

— Но она все-таки и твоя дочь тоже...

— Хорошо, — после небольшой паузы произнес он. — Завтра в половине двенадцатого в моем кабинете в клинике.

— Спасибо, я обязательно буду, — обрадовалась Лора Александровна, но в трубке уже побежали короткие гудки.

Лора Александровна осторожно отставила телефон, несколько мгновений сидела, не двигаясь, потом, неловко поднявшись, как слепая прошла на кухню. Воспоминания навалились на нее с новой силой, она еле нашарила в кухонном шкафчике валерьянку, накапала себе в стакан и выпила залпом все до капли. Еще одна бессонная ночь ей была обеспечена. А завтра с утра нужно будет еще подмениться на работе...

Алина лежала в кровати и смотрела злыми глазами в потолок. Мать испортила такой прекрасный вечер! Почему эти взрослые считают, что дети им что-то должны? Неужели только за то, что тебя когда-то родили, причем не спрашивая на это твоего разрешения, ты должна быть обязана им до конца жизни?! В конце концов, каждому свое, и она, Алина, рождена вовсе не для такой жизни, которую хочет уготовить ей мать. Провести все свои лучшие годы на кухне, стирая кому-то вонючие носки или как мать, — увольте, это все не для нее!

«Надо срочно поступать в институт и жить в общежитии, — подумала Алина. — Тогда я буду сама себе хозяйка и смогу делать все, что захочу».

Она невольно улыбнулась, вспомнив сегодняшнее знакомство с Борисом и как он настойчиво и трогательно выпрашивал у нее домашний телефон. В конце концов он ее уговорил, и телефон она дала, немного помучив его для собственного удовольствия: терять такого интересного знакомого ей совершенно не хотелось. Он обещал позвонить завтра вечером и сводить ее в одно классное место, Алина толком не поняла — то ли клуб, то ли кафе с новой музыкальной программой. Только нужно будет с утра позвонить Майке, узнать, в какой институт та собирается подавать документы, и сделать это вместе с ней. Черт с ней, с Москвой, никаких денег она просить у матери не будет — потом по гроб жизни не рассчитаешься! — она все сделает в этой жизни сама, сама всего добьется! Алина поудобнее устроилась в постели и закрыла глаза. У нее все будет так, как она захочет.

Лора Александровна стояла перед кабинетом своего бывшего мужа и страшно нервничала. Как всегда, в силу своей собранности, она пришла на двадцать минут раньше и теперь ходила по коридору, не зная, куда себя деть. Если Вадим сказал в половине двенадцатого, значит, до этого времени он действительно занят и к нему нельзя. Это двадцатиминутное ожидание превратилось для нее в ад. Оно было хуже прошедших десяти лет без Вадима.

Поднявшись утром, она долго стояла под душем, потом пристально и так же долго разглядывала свое отражение в зеркале. Алина была права, она совсем махнула на себя рукой и теперь, еще не старая, выглядит гораздо старше своих лет. Морщины и круги под глазами, дряблая шея, неухоженные волосы, которые когда-то были такими же золотистыми, как и у Алины. Но самое главное было даже не в этом: взгляд женщины, смотрящей на нее из зеркала, был тусклым и измученным. В этом взгляде не было огня, не было уверенности, не было жизни...

Лора Александровна наложила на лицо косметику, которой она практически не пользовалась, неумело накрасила губы и чуть-чуть подвила щипцами кончики секущихся волос. Улыбнулась своему новому отражению. Слава богу, с зубами у нее никогда не было никаких проблем: улыбка вышла слегка потерянной, но обаятельной.

«Господи, зачем я все это делаю? Для кого?» — поймала себя на мысли Лора Александровна и пошла надевать свой самый лучший костюм...

А теперь ей панически хотелось бежать из этого больничного коридора, она казалась себе неуместной здесь и сейчас, ей хотелось смыть с лица грим, спрятать костюм под привычный, безликий, белый халат и укрыться в своем уютном процедурном кабинете.

Вадима она увидела сразу. Он шел по коридору, и полы его халата разлетались от быстрой ходьбы. Лора Александровна, напряженно застыв, следила за его приближением. Он мельком глянул на нее и свернул в кабинет.

«Не узнал...» Лицо ее пошло красными пятнами. Сам он почти не изменился. Лишь около висков появилась седина, что только прибавило ему импозантной солидности.

Подождав несколько секунд, пока отхлынет жар со щек, Лора Александровна осторожно постучалась в кабинет.

— Войдите.

И она вошла.

— Вы по какому делу? — Вадим Сергеевич поднял голову от разложенных на столе бумаг.

— Я...

Неожиданно глаза его потемнели, приняв какое-то странное выражение.

— Лора?

— Да, — выдохнула она. — Здравствуй.

— Садись. — Он встал и указал на стул, стоящий напротив стола.

Лора Александровна неловко, как-то бочком, опустилась на него.

— Что случилось? — Лицо Вадима Сергеевича казалось непроницаемой маской, лишенной каких бы то ни было эмоций.

— Алина хочет уйти из дома. Я только сделала ей замечание, что от нее пахнет пивом, и она...

— В ее возрасте это не удивительно. Я не вижу в этом никакой трагедии.

— Если она уйдет, я останусь совсем одна, — еле слышно сказала Лора Александровна. — Это не в упрек тебе, того, что случилось, уже не изменить, но... я прошу тебя, поговори с ней. Объясни ей, что она еще слишком молода, чтобы жить отдельно, что все придет в свое время и не нужно торопить события...

— Ты что, не можешь сама ей все это сказать?

— Ты же прекрасно знаешь, что она всегда любила тебя больше меня... И если есть человек, которого она может послушать, то это ты...

— Она собирается в институт?

— Не знаю... Наверное... — Лора Александровна беспомощно пожала плечами. — Она едва закончила школу, мы еще не говорили на эту тему...

Вадим Сергеевич едва заметно поморщился, и лицо его тут же снова приняло обычное выражение. Но Лора Александровна успела заметить и понять, что ему неприятно все: и ее присутствие, и ее просьба, ее беспомощность и слегка дрожащий голос.

— Извини. — Она резко поднялась со стула. — Мне не следовало сюда приходить.

— Сядь, — почти приказал Вадим Сергеевич.

Лора Александровна вздрогнула и послушно опустилась на стул.

— Я виноват перед тобой, и я поговорю с Алиной. — Он помолчал. — Если вам нужны деньги — скажи. Я дам, сколько нужно. Но в дальнейшем прошу не перекладывать на меня проблемы воспитания. Я не хочу постоянных напоминаний о той ошибке, которую я совершил когда-то. Да, ты была моей женой, но...

— Если ты помнишь, не я на этом настаивала.

— Алина, конечно, и моя дочь, но ведь ты сама отказалась от помощи. Впрочем, не будем предаваться ненужным воспоминаниям. — Вадим Сергеевич посмотрел на часы. — В какое время мне позвонить, чтобы застать Алину дома?

— Утром. — Лора Александровна встала и пошла к двери. Оглянулась. — Мне очень не хочется этого говорить. Но все же — спасибо.

Она шла по улице, и по щекам ее текли слезы, смывая с кожи ненужную «штукатурку». Ей казалось, что сегодня она умерла еще раз.