Новембер-Бэй, Калифорния 09:15, суббота, 3 февраля
Мы до сих пор так и не открыли посылку. Фрейя говорит, что не станет смотреть ее без меня – все равно содержимое никуда не убежит.
Я внутренне опустошена. Пряталась в лесу до ночи, как ненормальная, пока не поняла, что это идиотизм и люди правы – я действительно не в своем уме.
У дверей квартиры нас никто не ждал. Вероятно, решили, я не стою того, чтобы из-за меня часами торчать у входа. Хотя я отчаянно трусила, пока добиралась до дома. Пешком. Не решилась взять такси или поехать на автобусе. Сейчас лежу в своей комнате, причем не в постели, а на полу. На вопрос Фрейи, почему не перебираюсь на кровать, ответила, что сама не знаю. Тогда она села рядом и начала уговаривать, что все наладится.
– Ты больше не пробовала ему звонить?
Мои глаза горят и слезятся, мне больно держать их открытыми. А когда зажмуриваюсь, скапливаются слезы. Ну и пусть…
– Наверное, он меня ненавидит, – всхлипнув, отвечаю я.
– Или просто устал. Или занят. Подожди немного и попытайся еще раз. Может, он вообще ничего не знает, например из-за разницы во времени.
– Фрейя, – жалобно бормочу я, – статья вышла вчера. Конечно, ему все известно.
Ну почему она не желает признать, что не всякая сказка заканчивается хеппи-эндом? Что не все можно исправить и спасти? Так или иначе, Эзра теперь считает, что, проведя с ним ночь, я преследовала лишь одну цель: обратить в свою пользу его популярность. И это определенно взбесило его больше, чем тот факт, что я нарушила соглашение о конфиденциальности, после того как вынудила открыться мне и рассказать, кто он такой. На его месте я тоже не стала бы отвечать на звонки. И что теперь делать, как исправить ситуацию? Статья говорит сама за себя. Несколько искаженная версия правды. Однако в главном Тристан Роуг не солгал. И люди, которые оставляют комментарии, тоже правы. Я ничтожество. Обманщица. Кто мне теперь поверит?
Я постоянно чего-то ждала, на что-то надеялась. На самом деле я наивна как ребенок. И при всем том страдаю манией величия. Потому что пыталась вмешиваться в дела, которые выходят далеко за рамки моих возможностей. Замахнулась на то, что мне не по силам. Увы, выше головы не прыгнешь…
Эзра заслуживает лучшего.
Шалава.
Эгоистка.
Бессовестная.
Каждый отдельный упрек – словно удар в живот, который и без того сжимает спазмами. Мне дурно. Что ж, заслуженная кара.
– Эймс! Жизнь – не телесериал, в котором героиню вознаградят за жалость к себе. Так что прекрати валяться на полу и позвони ему еще раз. Ты должна быть в ярости, а не страдать. Тебя окружают люди, которые намеренно обошлись с тобой нечестно и жестоко. А ты забилась в нору и собралась сидеть в ней, как будто согласна, что они правы. Те, кто хочет видеть тебя побежденной, только того и ждут.
– Мы можем уехать туда, где меня никто не знает, и никогда больше не возвращаться?
– Нет. Зачем прятаться?
Даже Фрейя меня не понимает. Я больше думаю о рыбах и о мужчинах, чем о промышленных предприятиях и о семьях, которые выживают благодаря бизнесу. Да, со мной явно что-то не так!
– Я должна…
А что я, собственно, хотела сказать? Мои страхи стучат в голове как пневматический молот. На ватных ногах молча бреду в ванную. В душевой кабине приходится опереться о стену, потому что швы меж плиток движутся перед глазами словно змеи. Я тоже змея. И я тщетно пытаюсь отмыться. Разве вода сумеет унести с собой все то, что со мной случилось? Хотя так говорит Эзра. Вернее, говорил. В прошедшем времени. Я больше никогда не испытаю вместе с ним эти счастливые минуты. Он на меня больше не посмотрит, не ухмыльнется криво. Не рассмешит. Я все испортила.
– Эймс?
– Я под душем!
Фрейя продолжает колотить в дверь ванной.
– Выходи быстрее! Смотри!
Я закутываюсь в банный халат подруги, не вытираясь полотенцем, и плетусь в гостиную как была – с мокрыми волосами, мокрыми ступнями и пересохшим горлом. Фрейя включила местный телеканал.
Бегущая строка внизу экрана извещает:
«Профессор университета доктор Дарелл Лиэв уходит с поста руководителя исследовательских программ Института морской биологии. Имя преемника будет сообщено дополнительно».
Я прижимаю ладонь к груди и стягиваю ворот халата так крепко, что не могу сглотнуть.
На кафедре, за которой стоит Дарелл, – рой микрофонов с логотипами информационных каналов. Сам он улыбается.
Дарелл – улыбается?
– Большое спасибо, что вас так много. – Он выкладывает свои заметки, собирает их в стопку и постукивает по трибуне, чтобы выровнять отдельные листки. – Тем, кто посвящен в курс дела, уже несколько дней известно, что я оставляю свой пост в Институте морской биологии в Новембер-Бэй. Я хотел бы публично изложить обстоятельства, которые вынудили меня принять такое решение. Надеюсь, вы простите мне небольшую задержку – нужно было подготовиться. Однако факт остается фактом: я принял должность, чтобы что-то изменить. Я мечтатель. И в то же время я ученый до мозга костей. А вот кем я постепенно становлюсь все меньше, так это человеком, который реально на что-нибудь влияет. Институт финансируется за счет общественных средств, и мне постоянно указывали, каким должно быть мое мнение по экологическим вопросам. Умеренным. Без излишнего нагнетания. Потому что, как вы догадываетесь, в конечном счете наши исследования финансирует экономика. Если желаете знать, кто нас контролирует, просто оглядитесь вокруг – это те люди, которых ни при каких обстоятельствах нельзя подвергать критике, так как в противном случае тебе просто заткнут рот.
Дарелл оглядывает собравшихся и сдвигает свои заметки в сторону.
– Я не могу так жить. Не могу больше молчать. Поскольку ситуация уже такова, что промедление недопустимо. Поскольку даже одно перечисление фактов уже звучит драматично, хотя и приблизительно не дает оценки масштабам проблемы. Дамы и господа! Я был мечтателем. Но я не был тем, кем хотел стать. И я пробудился. Этому способствовало прежде всего мужество одной молодой женщины, которой в последние дни пришлось многое пережить.
Я резко втягиваю в себя воздух.
– Потому что у нее хватило смелости сделать то, что многие из нас должны были сделать уже давно. Встать. Открыть рот. Не молчать. Аманда Ламар – одна из моих студенток, будущий ученый. Причем блестящий ученый. Она вносит серьезный вклад во многие исследовательские проекты и с первого семестра работает на общественных началах. Я не хочу повторять здесь оскорбительные намеки и явную клевету желтой прессы, зато хочу решительно высказаться против того, чтобы клеймить позором молодую женщину лишь потому, что она произносит вслух неприятные вещи. Неприятные для чиновников и политиканов, которые тайно потворствуют друг другу. И поэтому я решился не только вступиться за Аманду, но и встать с ней рядом. Ситуация не терпит отлагательств. Я готов участвовать в политической жизни, чтобы принести перемены. Наше текущее положение – вот что внушает мне страх. А люди, которые завели нас в эту ситуацию… Вы знаете, чего опасаются они? – Дарелл оглядывает собравшихся. – Нет? Они опасаются таких, как Аманда. Должно быть, девушка действительно внушила многим смертельный ужас, если они прибегают к подобным средствам. И я вижу такое не впервые. Когда внимание общественности переключают на другое. Когда при помощи очернения дискредитируют достойного и неравнодушного человека, когда подрывают авторитет специалиста – это не риторический прием. Аманда собрала мусор и бросила его под ноги людям, которые несут ответственность за экологию. Мужественный поступок! Я тоже должен был так поступить. Вы должны были так поступить. Мы все должны были так поступить. И намного, намного раньше!
Дарелл продолжает говорить, но я вижу только, как шевелятся его губы. Не могу поверить… Я бросаю взгляд на Фрейю. Она открывает рот, закрывает, снова открывает…
Я через силу улыбаюсь.
– А знаешь? Может, это и есть хеппи-энд?
Бабочки, которые продолжают печально трепыхать крылышками у меня в животе, потому что скучают по Эзре, в любом случае скоро умрут. Я не могу их спасти. А вот бухту… бухту, возможно, могу. Что ж, именно этого я и добивалась.
Эзра сам говорил, что нельзя получить все и не дать ничего взамен. И если я заплачу своим разбитым сердцем за голубое сердце планеты, это будет, с практической точки зрения, довольно хороший… конец.