Думая, что же мне делать дальше, я невзначай приблизилась к столу из красного дерева, залюбовавшись письменным набором из янтаря, состоящем из чернильницы, чаши для перьев и коробочки для пустых конвертов. На столе были разбросаны какие-то бумаги, недописанные и с печатями, а в углу лежала пара папок в бархатных зеленых обложках.
И тут мой взгляд упал на странное письмо, точнее, оборванный скомканный клочок бумаги. На его верхней части, которая была хорошо видна, читалось одно из слов – «проклятье».
Подчиняясь неведомому порыву, я взяла листок, решив прочитать его, но за моей спиной вдруг раздался недовольный голос:
– Чего ты добиваешься, графиня?!
Я резко обернулась, невольно бросив листок обратно.
Салтыкова уже влетела в кабинет и торопливо захлопнула дверь.
Я замерла у письменного стола, словно преступница, пойманная с поличным. Но потом опомнилась. Я у себя дома, а эти бумаги принадлежат моему мужу. И уж перед какой-то любовницей я не обязана отчитываться в том, что делаю в кабинете своего дворца.
– Граф уже одобрил все меню? – спросила я ехидно, не понимая, зачем пришла Елизавета.
Наедине с этой жеманной девицей я могла позволить себе говорить все, что думаю.
– Нет, – поморщила носик Елизавета. – Мария Николаевна отвлекла Григория по какому-то важному вопросу. Но это ненадолго. Так что мы успеем еще обсудить кушанья.
– Поэтому ты решила вернуться сюда и дальше трепать мне нервы? – спросила я холодно, отворачиваясь от Салтыковой и давая понять, что разговор окончен.
– Я пришла сказать, что Григория я тебе обратно не отдам! Он мой! И ты это прекрасно знаешь! Я ведь вижу, как ты кружишь вокруг него. Хочешь вернуть? Да? – продолжала обвинительно она мне в спину. – Но у тебя ничего не выйдет. Ты проиграла!
Видимо, эту наглую девицу было не так просто прогнать. Я медленно повернулась к ней обратно. Да, фантазии Елизавете было не занимать. Я кружу вокруг Григория? Да больно надо. Еще не подбирала за кем-то мужиков. И именно Григорий в те оба раза, когда мы оставались наедине, настаивал на поцелуях, я их не желала. Но озвучивать это Салтыковой я не собиралась.
– Я устала, Елизавета, – вздохнула я, пытаясь держать себя в руках. – Ты не могла бы оставить меня одну?
– До какой степени надо себя не уважать, чтобы подбивать клинья к мужчине, которому ты безразлична? – никак не унималась любовница мужа.
С этими словами Елизаветы я бы поспорила, но решила промолчать и более не отвечать на ее претензии. Иначе эта визгливая девица не оставит меня в покое. Мне безумно хотелось прочитать то оборванное послание со стола Шереметьева, где я выхватила зловещее слово. «проклятье». Мое вВнутренне чутье подсказывало, что в том листке что-то очень важное. Но сначала надо было остаться одной.
– Я ухожу! И прекрати преследовать Григория. И только попробуй появиться на балу послезавтра! – с угрозой выдала Елизавета.
Эта новое безапелляционное заявление из уст Салтыковой тут же вывело меня из себя.
Она что, реально запрещает мне появляться на балу в моем собственном доме? Действительно? А не много ли она на себя берет? Это уже переходило все границы!
– И что будет? – с вызовом спросила я.
– Тогда я потребую, чтобы Григорий немедленно вышвырнул тебя вон! Ты здесь уже не хозяйка, поняла?
– Что-то сегодня поутру он этого не сделал, – парировала я. – Хотя ты так старалась и устроила такую красочную истерику на крыльце по поводу моего приезда.
Меня уже понесло, так хотелось ответить ей той же монетой. Поставить на место зарвавшуюся девицу. Конечно, во всем был виноват Шереметьев, ведь он потакал этой профурсетке, вот она и распоясалась донельзя.
– Ах ты! Ах ты! – завопила Елизавета, голос ее сорвался на фальцет от возмущения. Видимо, она не ожидала, что я начну огрызаться в ответ на ее гадкие слова, оттого у нее кончились аргументы. Она вдруг воскликнула: – Ты проиграла пари, потому должна отступить!
– Пари? Какое еще пари? – непонимающе спросила я.
– Не строй из себя дуру, ты прекрасно знаешь, о чем я говорю!
– Ты выдумала что-то сама, а теперь предъявляешь мне непонятные претензии? – ощетинилась я, решив вывести любовницу мужа на эмоции.
Я знала, что человек в эмоциональном запале может выдать лишнюю информацию, так как не всегда контролирует себя. Так и вышло. В следующий миг Салтыкова впилась ногтями в мою руку и прошипела в лицо:
– Пари на Григория! Которое ты проиграла. Еще скажи, что не помнишь наш уговор. Если я смогу поселиться здесь, в усадьбе, ты уйдешь с дороги. И я выиграла! Я добилась того, что Григорий привез меня сюда и при всех заявил, что я его будущая жена и буду здесь жить. И не смей говорить, что это было не так!
Я резко выдернула руку и отошла от Салтыковой на шаг, пораженно смотря на нее. Она точно не врала. Ибо такую изощренную ложь точно не могла придумать примитивная фантазия Елизаветы.
Вот это новость! Я, оказывается, заключала какие-то дурацкие пари на мужа с любовницей?!
Эта Любовь была не в себе? Даже слышать подобную гнусность было невыносимо, не то что исполнять.
Хотя Елизавета упоминала о какой-то лестнице, с которой я ее толкнула. Да и Танюша спрашивала, не задумала ли я чего против Елизаветы Васильевны? Это все указывало на то, что по характеру прежняя Любаша была совсем не робкого десятка, скорее, очень хитрой, изворотливой и беспринципной. И, видимо, вполне могла подстроить какую каверзу любовнице. После известия о пари я уже поверила бы во что угодно.
Да… прямо кладезь «добродетелей» была эта прежняя Любаша.
Но я, естественно, не собиралась опускаться до ее уровня. Для меня это было неприемлемо. С дурными и неприятными мне людьми я просто прекращала общаться и все. И уж точно не мстила, прекрасно зная, что любая месть и злоба разрушает существо человека и приводит к болезням.
Я чуть прикрыла глаза, нервно размышляя, как реагировать на все это.