Наследница Дивной усадьбы

Глава 36

У этой фривольной графини Любы был любовник, с которым она договорилась куда-то бежать, будучи замужем. И что же, Анечка – его дочь? Он же написал «все устрою насчет дитяти». Точно он настоящий отец моей малышки, а не Шереметьев. Боже! В это просто невозможно поверить.

Эта Любаша что, была круглая идиотка?

Как можно было, не разведясь, при живом муже, крутить шашни с каким-то мужиком? Да еще бежать с ним, клясться ему в любви и еще зачинать от него дитя?! Это была полная катастрофа. У молоденькой графини совсем не было мозгов. Почему нельзя было спокойно дождаться развода, а потом крутить романы с другим?

Она что, не знала, что, если все откроется, ее честное имя будет навеки опорочено?!

Я прекрасно понимала, что в этом времени недопустимо подобное поведение. Блудить с любовником, переписываться с ним и бежать куда-то у всех на глазах. Это прямой способ заклеймить себя позором на всю оставшуюся жизнь.

Ведь никто потом после развода с Григорием не только не возьмет меня больше замуж, но даже говорить со мной не станет. И моя дальнейшая жизнь превратится в ад. Самое лучшее, что меня ждет, – это монастырь, и то мое имя будут долго клеймить позором на каждом углу и в каждой подворотне. Я это прекрасно понимала. Я читала много литературы того времени. Пушкина, Достоевского, Толстого. Вспомнила Анну Каренину. Не зря же она закончила жизнь так горько. Потому что общество того времени было очень жестоко и безжалостно.

А если Шереметьев все узнает? О том, что Анечка не его дочь, а у меня любовник? Палашку поймают, и она проговорится обо всем. Ведь она была в курсе всех дурных дел молодой графини. Возможно, и этот дворецкий, передавший письмо, уже что-то подозревает. Я пропала.

В этот момент я поняла, что хочу вернуться домой, в свое время. Домой от этого ужаса, позора, гнусностей, душевной грязи в которых жила Любаша Шереметьева. Как она могла загатить так свою жизнь, чтобы было невозможно с чистой совестью смотреть людям в глаза?

Тут я вспомнила про Анечку. Нет, нет, нет. Никуда я не хочу. Здесь жила моя радость, моя малышка, любимая доченька. Я пару раз выдохнула, понимая, что не готова расстаться с Аней. Ради нее я готова была вытерпеть все.

Надо было что-то делать, что-то предпринимать. Сначала – разобраться с любовником. Отвадить его, сказать, что я заблуждалась и совершенно не хочу никуда с ним бежать. Потом как-то убедить его, что Анечка не его дочь, а Шереметьева. Но кто же этот любовник? Скорее всего, Евгений Салтыков! Письмо же подписано «твой медвежонок». Он точно подходил под это слащавое прозвище. Он ведь чуть косолапил.

Наверняка это он!

Он так нагло и вызывающе вел себя с графом вчера на ужине. Пытался унизить и обидеть Григория словами, точно ревновал меня к мужу. А Шереметьев ревновал меня к Евгению, я прекрасно видела его недовольный взгляд. Точно, эти двое были врагами из-за меня. Теперь все встало на свои места. Понятно, почему они на ножах. Один был в меня влюблен, второй являлся моим мужем. Ох, эта Любаша! Как она могла так все запутать? Как теперь все это разрешить?

Так, завтра бал, и Салтыков обещал там быть, как следовало из этого послания. Но как он осмелится появиться? Граф же запретил ему приезжать в наш дом. Опять же, завтра маскарад, а это предполагает, что все приглашенные будут в масках. Это все решит, и Шереметьев его может и не узнать в маске.

Прекрасно, прекрасно. Завтра найду Евгения на балу. Надо будет с ним уединиться и все обсудить. Сказать, чтобы он не смел даже думать о побеге и прекратил свои домогательства у всех на виду. А еще лучше пусть вообще обо мне забудет. Да-да. Скажу – сначала развод. А потом уже всякие там амуры.

Да и после развода я не уверена, что хотела бы строить с Салтыковым отношения. Было же сразу видно, что он недалекий, самоуверенный, фривольный щеголь, который больше заботится о внешности, чем о своем внутреннем содержании или развитии ума. Нет, он точно не был образчиком того мужчины, которого бы я могла полюбить.

Под мой идеал более всего подходил Шереметьев. И не только внешне, но и своей внутренней харизмой. Он умел завораживать глубоким взглядом, спокойной речью, его действия были уверены и решительны, и в то же время он неизменно оставался интеллигентен и вежлив. Конечно, все впечатление портили его темные игры, недомолвки и связь с любовницей. Но все же он был на голову выше этого Салтыкова по своим мужским качествам. Евгений был полным его антиподом – легкомысленный, наглый, несдержанный. Такие мужчины мне никогда не нравились.

Я оглядела письмо и сургучную печать. Печать вроде была цела, когда слуга передавал послание. Надеюсь, никто не видел это письмо и не прочитал его. Не дай Бог доложат обо всем мужу. Господи, какой ужас! Я представляла, как Шереметьев тогда взбесится. И не только не даст мне ни копейки, но и выгонит с позором из своего дома. Лишит Анечки, а еще, может, запрет в какой-нибудь подвал. Я тоже об этом читала. Как некоторые мужья того времени бесчинствовали, сажали своих неверных жен в темницы и подвалы своих домов.

В тот день я больше не выходила из своей спальни. Не было настроения видеть других людей. Моя верная Танюша была со мной и позже принесла мне ужин. У входа, как я заметила, дежурили уже двое мужиков, и еще один под окнами. По крайней мере, Шереметьев выполнял свои обещания.

Письмо от Салтыкова я сожгла, и весь вечер думала только о том, как завтра все наилучшим образом разрулить с Евгением, чтобы никто ничего не узнал.