Наследница Дивной усадьбы

Глава 26

– Что, вспомнила? – продолжала верещать в бешенстве Елизавета, входя в раж. – Не смогла ты пережить такого позора! Оттого что я выиграла пари и теперь Григорий любит меня. Так взбеленилась, что сбежала тогда поутру. И я требую, чтобы ты оставила Григория в покое!

Так вот почему недавняя владелица моего тела так стремительно сбежала из дворца. Не смогла смириться, что проиграла это дрянное пари на мужа. Видимо, вспыльчива и порывиста была. Ее характер читался по прежним поступкам, уехала назло мужу. И не ожидала, что начнутся роды, а Палашка задумает ее убить в домике лесника.

Теперь картина прежних событий стала предельна ясна. Я даже с облегчением выдохнула. Спасибо этой вздорной скандалистке Елизавете!

Я нахмурилась. Заключать пари на человека был верхом цинизма и гнусности. И меня просто коробило от одной мысли об этом. Но, похоже, ни Лизавета, ни прежняя Любаша не думали так. Видимо, я имела какие-то другие жизненные принципы и воспитание.

Однако это доказывало еще кое-что. Любовь совершенно не любила мужа. Ну не могла искренне любящая женщина так поступить, заключать пари с любовницей. Кто победит, тому и достанется бедняга Шереметьев. Берд какой-то. Хотя этот поступок вписывался в один ряд с пощечинами графу.

Хотя я и не претендовала на любовь Григория, все равно не могла позволить пассии мужа спокойно наслаждаться гнусной победой.

– И что ты так возбудилась, Елизавета? – спросила елейным голосом я, решив хоть немного осадить зарвавшуюся девицу. – От нервов морщины появляются раньше.

– Что тебе до моего лица? Я требую, чтобы ты уехала из усадьбы! – продолжала кричать в истерике соперница.

– Требуешь? А какое ты имеешь право требовать? Мы с графом до сих пор женаты. Потому я имею полное право оставаться здесь. А насчет пари, так я уже забыла про то.

После моих слов Салтыкова пошла красными пятнами. Она начала хватать ртом воздух, явно возмущенная моими речами, и прошипела в запале:

– Ах ты змея! Вот как ты заговорила?! Григорий мой! Понятно тебе?!

– Да забери его, пожалуйста, – безразлично пожала я плечами. – Он мне не нужен.

– Ах вот как? Зачем же ты тогда вернулась?

Мне очень хотелось ответить Елизавете в ее же манере, что-то типа «Чтобы испортить вам жизнь», но я решил сказать более нейтрально:

– Граф сам нашел меня. Требовал, чтобы наша дочь вернулась в усадьбу. Я же не могла оставить Анечку, потому и приехала вместе с нею.

– Надо же! Ты так бы о прежних детях беспокоилась. Может, они и остались бы живы.

Салтыкова зло фыркнула и, развернувшись, поспешила к выходу из кабинета. Но я не сдержалась и схватила ее за локоть.

– Я запрещаю тебе упоминать о моих детях, – требовательно заявила я, не позволяя ей отойти. – Я сказала, Григория забирай, а моих детей не трогай.

– Надо же, какая защитница, – сквозь зубы процедила Елизавета. – Да все знают, что ты никудышная мать! Думаешь, я не ведаю, что именно ты за ними не углядела! Здоровенькие мальчики и померли ни с того ни сего. Один от горячки. А второй утоп в озерце, когда ты со своей горничной болтала и не следила за ним.

Утонул в озере? Я даже замерла на миг. Мой второй сын, оказывается, утонул. Но ведь и меня утром хотели утопить, только в ванной. Странное совпадение меня немного огорошило.

– Замолчи, Елизавета! – велела я хмуро.

– Ты и эту малышку уморишь! Я знаю это наверняка. Про то и Григорию сказала. Надо маленькой Анне найти хорошую кормилицу и няню, а тебя вон отправить.

– Это не твоего ума дело! – возмутилась я.

– Ты и Григория никогда не любила, не хотела же за него замуж. Потому и дети его тебе не нужны были! Это все знают.

– Повторяю тебе еще раз, Елизавета. – Я перевела срывающееся от возмущения дыхание. – Мои дети тебя не касаются, и хватит говорить гадости. Забирай Григория и успокойся. А мою дочь и меня оставь в покое.

Я прекрасно знала, что мысли материальны, потому нечего было какой-то гнусной вертихвостке желать Анечке погибели. А я хотела уже закончить этот мерзкий разговор.

– И ты обещаешь больше не претендовать на Гришу?

– Нет, я же сказала.

– Я рожу графу наследника! – запальчиво произнесла Салтыкова, видимо, намереваясь уколоть меня. – А ты со своей дочерью останешься в прошлом! Клянусь!

В этот момент в кабинет заглянула Агриппина Иванова и возбужденно сказала:

– Елизавета Васильевна, я вас везде ищу! Господин граф пришел на кухню, и ему совершенно не нравится составленное вами меню.

– Ах, почему же? – тут же всплеснула руками Салтыкова, приблизившись к экономке.

– Он говорит, что устрицы очень дороги, и розовое шампанское тоже. И вам следует их заменить обычным шампанским и рыбой.

– Как это заменить? – возмутилась Елизавета. – Но все подумают, что мы стеснены в средствах, а ведь это совсем не так. У Григория же есть деньги, что он в самом деле?

Воскликнув это, Салтыкова умчалась на кухню вместе с Агриппиной Ивановной.

А я, когда осталась наконец одна, облегченно выдохнула и прислонилась к письменному столу. Все же разговор с этой распутной девицей потрепал нервы. Мое сердце сейчас беспокойно билось от переизбытка информации, которая последние часы выливалась на меня как из рога изобилия.

Я чувствовала, что вся прежняя моя жизнь, точнее, жизнь Любаши Шереметьевой – это сплошной гнусный балаган и лживый водевиль. Каверзы, которые она устраивала любовнице, погибшие дети, не нужные матери, пари на мужа и еще какие-то темные дела, за которые ее хотели убить.

Не жизнь, а полная жоп… Про себя я произнесла это слово, не удержавшись.

И тут мой взгляд нечаянно упал на тот самый обрывок письма, уже видимый мною. Во мне загорелось яростное желание его прочить.

Я потянулась за бумагой, медленно развернула ее.

Несмотря на то, что надпись была составлена не на привычном мне современном русском языке, я смогла понять страшные фразы:

– Все, кого ты любишь, будут умирать. Твои сыновья не доживут до старости. Не надейся, что проклятье твоего рода исчезнет. Лесной царь придет за всеми, кто дорог тебе.

Прочитав эти слова, я похолодела всем телом.

И прекрасно поняла, что эта записка без подписи была адресована моему мужу. Ибо в ней упоминалось про сыновей, а двое старших детей Шереметьевых уже умерли.

Пробежав испуганно взглядом по строкам еще два раза, я нервно кинула жуткое послание на стол. Сорвавшись с места, я бросилась прочь из кабинета.

И побежала словно одержимая наверх в свою спальню, где оставила Анечку с горничной. Влетев в двери, я почти оттолкнула Танюшу, которая наклонилась над девочкой, чтобы поправить ей одеяльце.

Схватив дочь на руки, я неистово прижала ее к себе. Она, слава Богу, была жива. Но надолго ли?

Что это еще за проклятье? И при чем здесь Григорий?

И, вообще, безопасно ли жить в этом доме, где царит жуткая атмосфера лжи и страха?