Научи меня дышать

Глава 46

— Мама с самого утра в предвкушении этой встречи, — щебечет Вика. — Кстати, если вам обоим интересно, то я достала номер Никиты.

— Либо он дал тебе чужой, лишь бы ты от него отстала, — с усмешкой бросаю я сестре.

В зеркале заднего вида замечаю гневный взгляд.

— Не смотри так на меня. Я считаю, что этот парень тебе не подходит.

— Как замечательно, что меня не особо волнует твое мнение. По-твоему, мне никто не подходит.

Вика достает из сумочки зеркало и поправляет волосы.

— Мира, скажи, что не так?

Мира поворачивает ко мне голову и закусывает губу.

— Просто тебя слишком много. Никита к такому не привык. Ты налетела на него как фурия и не даешь вздохнуть.

— Я привыкла все брать в свои руки, — беззаботно отвечает сестра. — Если мы будем следовать его темпу, то на первом свидании у меня проклюнется седина. Сколько ему потребовалось, чтобы пригласить тебя? Два-три года?

— Вика…

— Что? Я констатирую факт, если медлить, то можно упустить свою судьбу. А я предпочитаю, чтобы мое оставалось моим.

Она захлопывает зеркальце и цокнув языком, отворачивается к окну. Мира прикладывает руку к губам, чтобы скрыть улыбку.

Выезжаю за город и нажимаю на педаль газа, прибавляя скорость. Трасса становится свободнее, и я обгоняю парочку машин. Мимо нас проносится лес, горная река, домашние хозяйства. Мелкий дождь барабанит по лобовому стеклу и стоит нам выехать чуть дальше в горы, как медленно оседает туман. За последние несколько дней дождь не прекращался и на минуту, поэтому мой байк стоит на подземной парковке и к родителям мы все вместе поехали на машине Миры.

После нашего разговора, я позвонил маме, и услышал такое облегчение и радость в ее голосе от того, что мы приедем, что на минуту даже испытал чувство вины.

Этот ужин что-то вроде белого флага. Либо отец его примет, либо нет. Решать только ему.

Краем глаза наблюдаю за Мирой и как ее пальцы нервно теребят ремешок темно-коричневого комбинезона. Она согласилась поехать вместе со мной и для меня это очень много значит. Я знаю, как она переживает перед этой встречей. За это время она все больше расспрашивала меня о родителях, чем увлекается мама и что нам купить перед поездкой. Она перебрала все свои вещи и даже попросила Вику о помощи, чтобы подобрать подходящий наряд. Правда потом поняла, какую совершила ошибку, когда сестра завела ее в свою гардеробную и начала предлагать различные варианты. Только спустя три часа они вышли оттуда и Мира поклялась больше никогда не переступать порога квартиры Вики.

И все же она осталась верной себе. На лице минимум макияжа, волосы мягкими волнами рассыпаются по плечам и собраны по бокам, а рукава, доходящие до локтя, не скрывают татуировок.

Перехватываю ее руку и слегка сжимаю пальцы. Мира поворачивается ко мне и на ее губах играет легкая улыбка, но глаза выдают нервозность.

— Еще не передумала?

Она машет головой, хоть и не совсем уверенно.

— Это как сорвать пластырь. Чем быстрее мы это сделаем, тем скорее я узнаю, что же послужило причиной твоей чрезмерной самоуверенности.

— Это у нас врожденное, — бросаю быстрый взгляд на сестру.

— Кто бы сомневался.

— Дом, милый дом, — щебечет Вика, вылезая из машины.

Она отряхивает свое красное атласное платье.

Подхожу к Мире и приобнимаю ее за плечи. Ее взгляд медленно скользит по родительскому дому, задерживается на оранжерее, гараже, а потом возвращается ко мне.

— Я смотрю у тебя было очень тяжелое детство. Прям невыносимое, — бормочет она себе под нос.

— Тебе не понять всех тягот частной школы.

Мира фыркает и шлепает меня по груди.

— Вы идете? — окликает нас Вика.

Она останавливается на верхней ступеньке и нетерпеливо переминается с ноги на ногу.

— Идем, — опускаю руку Мире на талию и слегка подталкиваю.

Мы поднимаемся по ступенькам и с каждым шагом Мира все тяжелее дышит.

— Может тебе нужно делать искусственное дыхание? — шепчу ей на ухо. — А то ты сейчас в обморок упадешь.

Она бросает на меня грозный взгляд.

— Очень смешно, пошляк. Мы все же в доме твоих родителей.

— И я могу показать тебе свою комнату.

— Спорю на что угодно — все стены увешаны красотками из «Плейбоя».

— Что бы убедиться в этом, тебе придется лично все проверить, — оставляю на ее виске невесомый поцелуй и ободряюще поглаживаю напряженную спину.

Перед нами распахивается дверь и на пороге появляется мама.

— Я вас уже заждалась, — она заключает Вику в теплые объятия и целует в щеку.

— Просто кто-то не мог определиться между двумя одинаковыми сумочками, — говорю я и сестра резко оборачивается в мою сторону.

— Напомни, почему я согласилась поехать с вами?

— Потому что не смогла найти свои права среди хаоса брендовых штучек?

Мама кладет ладонь Вике на щеку и с улыбкой произносит:

— Заходи, а то замерзнешь.

Сестра еще раз недовольно фыркает и скрывается в гостиной.

— Привет, мам, — подхожу ближе и целую ее в щеку.

Мама с теплотой в глазах смотрит на меня.

— Ты пришел, — ее рука аккуратно сжимает мою руку.

Я пожимаю плечами и только сейчас понимаю насколько нервничаю.

— А ты должно быть Мирослава. Очень рада с тобой познакомиться, — мама ласково касается руки Миры.

На ней элегантное черное платье до колен, волосы распущены, а на лице минимум макияжа.

— Я тоже рада с вами познакомиться, — неуверенно произносит Мира.

— Пойдемте, все уже заждались.

Мы заходим в дом и Мира оглядывается по сторонам. Я сразу замечаю, что мама готовилась к нашему приходу и тоже нервничала. Стол сервирован семейным столовым фарфоровым набором серебристого цвета, по центру стоит свежесрезанный букет розовых пионов. В воздухе витает слабый аромат лаванды. Как понять, что мама нервничает? Она достает этот набор только в особенных случаях, наверное, я даже по пальцам одной руки могу пересчитать сколько раз это было.

Мира прижимается ко мне плечом, и я приобнимаю ее.

— А где папа? — Вика кладет свою сумочку на диван, стоящий в дальнем углу комнаты и подходит к нам.

— Он в кабинете, сейчас спустится, — отвечает мама, бросая на меня предостерегающий взгляд. — Может ты зайдешь к нему, а я покажу Мирославе дом?

— Мира, если можно, — с улыбкой отзывается она.

— Конечно.

Из кухни выходит официантка с подносом в руках и предлагает нам бокал шампанского. Мы с Мирой отказываемся, хотя у меня в горле все пересохло, и я бы был не против хорошего бокала виски, чтобы заглушить свою нервозность.

— Ты вроде говорила, что это семейный ужин, — я смотрю на маму.

— Так и есть. Я просто хочу провести с вами как больше можно времени и не отвлекаться на готовку.

Она протягивает Мире руку.

— Не против, милая?

— Нет, конечно, — Мира отстраняется от меня, и я оставляю на ее щеке поцелуй.

— Если что, можешь звать на помощь. Общительностью Вика пошла в маму, — я подмигиваю ей.

— Богдан, — укоризненно произносит мама.

— Что? Не отрицай.

На ее губах появляется улыбка и она берет Миру под руку. Они скрываются за дверями, ведущими к оранжерее, и я уже слышу, как мама начинает задавать свои вопросы.

— Как думаешь, сколько минут понадобится нашей матери, чтобы смутить Миру?

— Двух вполне хватит.

Я оглядываюсь в сторону гостиной и плотно закрытых дверей.

— Мне пойти с тобой?

— Группа поддержки? Не смеши меня, — я закатываю глаза. — Все или ничего.

Направляюсь в сторону кабинета отца.

Я не стучу в дверь как это делает Вика, что очень странно, учитывая, как она любит нарушать мое личное пространство, а сразу вхожу. Отец сидит за большим письменным столом из красного дерева, заваленного сметами, схемами и чертежами. Он даже не слышит, что я здесь, так как продолжает сосредоточенно рассматривать бумаги. Его брови сведены к переносице, в руках простой черный карандаш. Он перечеркивает несколько чертежей и резкими движениями проводит другие линии.

Поднос с кружкой чая и бутербродами стоят в стороне совершенно не тронутые. На сколько я помню, мама всегда приносила ему что-нибудь перекусить, так как он мог настолько заработаться, что забывал про ужин и до ночи проверял каждый штрих.

— Я сейчас выйду. Наверняка они задержатся. Дай мне еще пару минут, — бормочет отец себе под нос и прикладывает пальцы к переносице. — Кажется Вика была права и нам следовало найти других подрядчиков.

— Думаю, если она услышит эти слова из твоих уст, то тебе точно придется ее повысить, — отвечаю я и подхожу к кожаному креслу.

Мои шаги заглушает мягкий ковер.

Отец вскидывает голову и в его взгляде столько искреннего удивления, будто он не ожидал меня увидеть.

— Сколько времени? — спрашивает он и смотрит на наручные часы. — Уже семь. Не думал, что так засижусь. А где твоя сестра?

Я пожимаю плечами и сажусь в кресло. Замечаю, что манжеты его белой рубашки испачканы грифелем карандаша.

— Наверняка ищет повод как свести с ума официантку своими вопросами.

— Вы одни?

— Нет, Мира с мамой в оранжерее.

— Значит, Мира…

Его голос звучит так, будто он пробует эту новость на вкус и не может определиться, нравится она ему или нет.

— Так что с чертежом? — я киваю на стол.

— Тебе интересно?

— Почему нет? Раньше ты рассказывал о работе.

Отец слабо кивает.

— Раньше…

Он опускает взгляд на бумаги и крутит между пальцев карандаш. Через пару мгновений он встает, подходит к маленькому бару в углу кабинета и поставив два бокала, кидает в них кубики льда. Наливает виски, подходит ко мне и протягивает бокал. Кубики позвякивают о стекло. Отец возвращается на свое место, делает глоток янтарной жидкости и слегка хмурится. Я тоже пригубляю напиток и прикладываю пальцы к губам. Приятный, терпкий и с древесным послевкусием — он обжигает горло и по телу разливается приятное тепло.

Еще до того, как мы отстранились друг от друга, отец рассказывал об ошибках в сметах, приводил примеры и учил нас с сестрой составлять собственные чертежи. Я мог часами сидеть в его кабинете и слушать разговоры о несущих стенах, балках и материалах. Я рисовал собственные конструкции, показывал их отцу, а потом он указывал на мои ошибки. Я упрямо перерисовывал, мог не спать всю ночь, а потом отключиться под утро с карандашом в руках и лицом на альбоме. И вставал еще до отъезда отца, чтобы показать ему новый эскиз.

Потом чертежи перестали занимать так много времени в моей жизни, а отец все меньше интересовался моими рисунками.

И сейчас он рассматривает бумаги, а на его лице четко видно, что он раздумывает показать ли мне их снова.

— Я улетаю через неделю, — вдруг говорю я.

— Надолго?

Пожимаю плечами.

— Все зависит от того, как пройдет выставка.

— Ты все еще настроен ее провести? — сухо спрашивает он и отводит взгляд, перебирая бумаги.

— Да. От этой выставки многое зависит, и я не намерен бросать свое дело на полпути. Кажется, именно этому ты учил нас с самого детства. Несмотря на трудности, не смей отступать.

Эта фраза стала моим девизом.

Отец качает головой и вновь берет в руки карандаш.

— Что ж, надеюсь, выставка пройдет отлично.

Его пальцы впиваются в край бумаги, и он изгибается, губы сжаты в тонкую линию, а глаза больше не выражают никаких эмоций. Ничего не меняется. Отец упрямо придерживается только своего мнения.

Сжав челюсть, встаю из кресла и направляюсь к двери. Кажется, этот ужин пройдет так же, как и всегда. Не знаю, на что надеялись мама с сестрой, раз думали, что из этой затеи хоть что-нибудь выйдет.

А самое главное на что надеялся я?

Ему совершенно плевать как пройдет выставка, что я уезжаю и что происходит в моей жизни.

Хватаюсь за ручку двери и распахиваю ее.

— Я был бы не против, если бы ты взглянул на чертежи, — ровным голос произносит отец и его слова оковами связывают мне ноги. — Если, конечно, у тебя есть время.

Время словно поворачивается вспять, и мы возвращаемся на много лет назад. Когда мое мнение, пусть и детское, хоть что-то для него значило.

Обернувшись я вижу все тот же сосредоточенный взгляд отца, только в этот раз он положил напротив моего кресла карандаш. Мне все еще кажется, что я ослышался или просто виски ударило в голову. Десять лет вечных ссор, упреков, рухнувших надежд не дают до конца поверить в услышанное.

— Ты же сам прекрасно видишь каждый изъян и без моей помощи.

— Как оказалось не каждый, — хрипло отзывается отец и откидывает свой карандаш в сторону. — Твоя мать утверждает, что я безбожно слеп и не хочу замечать очевидного.

— Например?

Челюсть отца напрягается и он делает глубокий вдох.

— Что ты талантливый фотограф. Что я настолько погряз в своей работе и собственных целях, что теряю своих детей. Что я могу упустить момент, когда тебе больше не нужен будет отец и ты прекрасно со всем справишься сам. И что я пожалею об этом, но будет слишком поздно.

Отец поднимает голову и впервые за столько лет мы смотрим друг другу в глаза без желания что-либо доказать.

— И кажется с парой пунктов я действительно опоздал.

Я все еще стою на месте и сжимаю дверную ручку, с бешено колотящимся сердцем.

— Ты стал мужчиной, которому давно не нужно отцовское одобрение и помощь. Ты был рядом с сестрой, когда я воспринимал ее поведение, как обычный бунт против меня. Помог ей подняться и поддержал. Ты не просил денег, когда тебе было слишком сложно, а я был настолько горд, чтобы предложить тебе помощь.

Он невесело усмехается и складывает руки в замок.

— В этом мы с тобой и правда похожи. Я знаю, что нам еще предстоит долгий разговор, но я был бы не против начать с малого и приехать на твою выставку.

— В НьюЙорк? — глупо переспрашиваю я, вытаращив глаза.

— Если еще не поздно, то да.

Его голос звучит ровно и все же взгляд выдает нервозность и опасение. Похоже отец тоже не знает, чего от меня ожидать. Это первый наш разговор за столько лет.

— Нет. То есть да, приезжайте.

Отец кивает и вновь берет в руки карандаш.

— Тогда вернемся к чертежам.