(Не)пара

Глава 24. Жираф

Артём

Сто раз пожалел, что предложил этой девке коктейль. На шее повисла и увязалась со мной за столик к команде, как будто бы я её приглашал. Прилипла как пиявка, а меня прям воротит от нее, хотя расслабиться надо бы. Мы как с мелкой трахаться перестали, у меня ни с кем не было, организм уже требует. Я как увидел ножки коротышки в этом платье коротком, так чуть умом не тронулся. Сразу даже не понял, что это она, пока Колосова мне не шепнула, что я вообще-то на Лизку слюни стою пускаю. Хоть бы предупредила, что она так может. Я ж её только в пуховиках безразмерных да толстовках видел, ну или совсем без ничего. Второй вариант был несомненно круче, но я и к первому привык как к родному, а тут здравствуйте, Лиза. В платье коротком и на каблуках. Меня к такому жизнь вообще ни черта не готовила, и я подвис так сильно, что весь вечер только на неё и пялился.

Решил пойти выпить, так прилипла вот, на колени уселась и как гадюка на мне извивается, завести пытается. И вот красивая же девчонка, фигурка ничего вроде, целует неплохо, да и ёрзает так, что уже дымиться давно все должно, но… Не стоит. Первый раз в жизни не стоит, как у деда старого. И вместо того, чтобы тревогу бить по этому поводу, я отпихиваю ту, имени которой не спросил даже, и морщусь: правда тошно. Полное ощущение того, что я все неправильно делаю, не туда иду, не в ту сторону.

— Эй, ты чего, — дует губы девчонка, обиженная выходкой, но трогать мне её вообще не хочется. Слава богу хоть к губам не лезла, как-то даже от одной мысли мутит.

Смотрю по сторонам, замечаю десяток осуждающих взглядов, и не понимаю, что не так. С бабой меня никогда не видели? Бред.

Ищу мелкую, и как только о ножках её думаю, в штанах сразу становится тесно. Вот оно. То, что мне надо сейчас, нихера другого не хочу. Хер знает, как это называется, но тянет только к ней, и всего меня, и отдельные части тела. Она нужна, сейчас особенно, никто больше.

— Лиза где? — рявкаю, найдя недалеко от столика Колосовых. Блонди смотрит на меня зло, за Колоса цепляется, но отвечать не спешит. Губы сцепила и смотрит как змеюка, вот-вот нападет. — Бля, я спрашиваю, где Лиза? Найти её не могу.

— Она уехала домой, Сава, — отвечает Колосов, а Алиса ещё сильнее хмурится, прям ненавидит меня.

— Ей плохо? Что случилось? Почему не подошла попрощаться?

— Да, Савельев! — оживает блондиночка, отрываясь от Колоса. — Ей плохо. Уехала в слезах. Она как раз тебя искала, и… и нашла. С этой, — последние слова почти выплёвывает, кивая мне за спину.

Поворачиваюсь, а там «эта». Стоит, ждёт меня, думает, вернусь к ней.

А я походу больше ни к кому не вернусь.

Лечу по ступенькам как ненормальный, кого-то пихаю локтем, чуть не сношу с ног официанта. Мне плевать. Очень сильно на всех плевать, правда. На то, что выпил и за руль сажусь и рискую без прав остаться, на то, что телефон в клубе оставил, вообще на всё.

Я, блядь, только сейчас все понял.

Не зря отец мне с детства говорил, что я высокий, и до меня как до жирафа доходит. Не шутил, получается.

Боже… я такой мудак! Я такой мудак, в мире каких не найти больше. Я нихера не замечал и не понимал, хотя намеков было просто охереть как много. Не знаю… Наверное, надо было так тупить, чтобы именно сегодня понять, что в коротышку я как ненормальный влюбился. И не сегодня, не вчера, не когда она нарисовала меня, не когда поддержать к спорткомплексу пришла, а намного, намного раньше.

Когда цапалась со мной и зубки показывала, когда гордость прятала и позволяла руку перевязать. Когда кричала на меня и воинственно на скамейку запрыгивала, чтобы выше быть. Когда пряталась утром под одеялом, когда нас Ксюха застала. Когда ела со мной пиццу в машине ночью, когда приседать училась и все мои наставления слушала. Вот тогда. Уже тогда. Только чтобы понять это, понадобилось очень много времени и самый идиотский в мире поступок.

По пути чудом нет гаишников, я несусь как ненормальный, трясущимися руками сжимаю руль. Я всегда отрицал факт существования любви, я всегда отрекался от отношений, боясь их, как огня. А сейчас единственное, чего мне хочется, это прижать маленькую к себе и вообще никогда не отпускать. Чтобы ни на шаг не отходила от меня, рядом была, на руках сидела или обезьянкой на мне висела, как ей нравится.

Сава влюбился, кому расскажи, не поверят. Да я и сам не верю. Но желания сильнее слов, а орган там в грудной клетке сам к коротышке тянется, уговаривая меня ещё быстрее ехать.

Я не могу представить, как ей больно. Если я готов был руки оторвать каждому, кто её трогал, выколоть глаза всем, кто на неё смотрел, ещё не осознавая своих чувств, то что творилось у нее в душе, когда она увидела меня с другой бабой? Это провал, полнейший, так проебаться мог только я один. Обидеть девушку, в которую влюблен, пытаться заменить её другой, которая и мизинца моей малышки не достойна… Я не просто мудак. Я моральный урод.

По ступенькам забегаю быстро и уже через пару секунд тарабаню и звоню в дверь. Мне срочно нужно увидеть, обнять, поцеловать, извиняться и доказать, что люблю.

Блять, я люблю. Звучит как дикость, но я люблю.

Крутое слово. Впервые в жизни мне нравится.

Слышу щелчок замка и успеваю сдохнуть на пару секунд, но в дверях появляется мама Лизы. Она лениво жуёт яблоко, оперевшись плечом о стену, и явно не спешит меня впускать внутрь.

— Ну? — говорит медленно и со злостью. Заслужил. Спасибо, что до сих пор не выгнали.

По глазам вижу, что она всё знает, возможно, прямо вообще всё о том, что было между нами. Чувствую себя как никогда дерьмово, и что говорить, тоже не знаю. Что люблю? А она поверит? Кажется, настроена скептически.

— Она дома? — спрашиваю в лоб, знаю, что меня понимают.

Копия Лизки, только с небольшими морщинками вокруг глаз кивает, а потом добавляет «спит». Блин, я согласен, что моя Лиза будет выглядеть так лет через двадцать. Хотя на самом деле мне вообще пофиг, как она будет выглядеть. Главное, чтобы просыпалась в моей постели, а красивой она в любом случае будет.

— К ней можно? — шепчу. Лиза же спит. Как будто я отсюда ее разбудить могу.

— Зачем? — спрашивает будущая теща. Я понимаю, что мне тут не рады, но знаю, что обязательно нужно внутрь. К ней в комнату, а ещё в душу и сердце, желательно.

— Не могу без неё, — пожимаю плечами и говорю правду. Я реально не могу.

— Дошло, да? — улыбается и пропускает меня внутрь, но как только делаю шаг, останавливает. — Обидишь ещё раз, разговаривать с тобой будет уже её отец. Повезло, что сегодня его нет дома.

После короткого кивка отпускает меня, и я лечу к Лизке, резко открывая дверь в комнату.

Малышка сидит на кровати в позе лотоса, в коротенькой пижаме, обнимая игрушечного медведя и еле слышно всхлипывая.

Это я довел её, осознание больно бьёт по затылку. Но я заслужил. Я и больнее заслужил, намного больнее.

Коротышка не слышит меня, ревёт, уткнувшись носом в игрушку, и я тихо прохожу в комнату. В ушах грохочет стук сердца, кровь в жилах кипит от нервов, ноги держат с трудом.

Опускаюсь на корточки перед кроватью и кладу ладони на острые коленки, но Лиза не вздрагивает и не пугается, только плакать сильнее начинает. Значит, всё-таки слышала меня.

— Лиз, — зову тихо, поглаживая пальцами нежную кожу. Не знаю, что говорить и как вообще сделать из уродской ситуации романтичную. Никак. Извиняться надо, долго извиняться, пока не простит и в сердце пожить навсегда не пустит. — Лиз, прости меня.

Я не умею просить прощения, не знаю, что правильно говорить девчонкам, когда пытаешься склеить разбитое сердце. Мне всегда плевать было на слёзы и обвинения меня в том, что я мудак, я молча разворачивался и уходил прочь, забив на все.

А сейчас мне так больно на слёзы Лизы смотреть, что хочется на коленях перед ней ползать, пока не простит. Продолжаю гладить ножки, щекоча кожу пальцами, но Лиза дёргается и отползает ближе к стене, отстраняясь, но голову так и не поднимает. Вот и приехали.

— Уходи, — мычит в игрушку, окончательно сердце мне разбивая. Не знаю, как правильно, может, действительно лучше уйти и не травмировать больше эту коротышку красивую, но нифига это не лучше. Не уйду я.

Сажусь на кровать перед ней и тяну на себя игрушку, не без усилий отвоевывая медведя. Бросаю его на пол, а подбородок коротышки обхватываю пальцами, голову поднимая, чтобы в личико смотреть.

Глаза красные до ужаса, губы припухшие, щеки мокрые, а ресницы слипшиеся от слез. Она смотрит прямо на меня, убивая своей искренностью сейчас. Красивая. Даже вся в слезах и с красным от слез носом красивая, так сильно, что зацеловать её бесконечно хочется.

А я смотрю на неё и слов подобрать не могу. Только руку от подбородка не убираю и бегаю глазами по лицу как одержимый какой-то, каждый сантиметр запомнить пытаясь.

— Зачем ты приехал, Тём? — спрашивает охрипшим голосом, а потом убирает мою руку и колени к груди притягивает, не хочет, чтобы я трогал. Больно. Но она хотя бы больше не плачет, только всхлипывает от прошедшей истерики.

— К тебе, — поднимаю руки к лицу и стираю пальцами слёзы. Она не хочет, чтобы я трогал, но не могу, пальцы сами тянутся, я их не контролирую. — Нечего там делать, когда ты здесь.

— Ты нашел, чем заняться, — шипит маленькая и кривится, а потом отворачивается, чтобы на меня не смотреть. — Уверена, тебя все ещё ждут там, так что езжай и не теряй времени здесь со мной. Тебя проводить?

— Если только путь к своему сердцу покажешь, коротышка, — усмехаюсь, когда Лиза хмурится и смешно смотрит на меня, как будто подвох ищет. А я что? Вот такой дурак, тугодум, нет другого. Вчера в любовь не верил, сейчас готов хоть каждую секунду признаваться в этих чувствах, только бы простила меня и за дверь не выставила.

— Это очень дерьмовые шутки, ты же понимаешь?

— Я не хочу больше шутить, Лиз, я за всеми шутками не заметил, как влюбился, кому это надо? Не понимал, что со мной в последние дни, а как понял, так сразу к тебе поехал. Ты со мной случилась, я слишком дохера времени потратил, чтобы понять, но теперь не уйду точно, мы и так многое потеряли.

— Это не ты говоришь, — качает головой, а губа опять дрожит, предвещая слёзы. — Не умеет Артём так красиво говорить.

— Да я сам в ахуе, веришь? Но сейчас хочется только так говорить, чтобы ты поверила, что кроме тебя мне нахер никто не нужен.

— И курица та, которая шею тебе облизывала?

Вижу, как ей неприятно, но поговорить обо всем нужно на берегу, чтобы отпустить боль и недопонимания и просто жить. Вместе, желательно.

— Она особенно, сто раз пожалел, что позволил всё это. Но, видимо, это нужно было для того, чтобы я понял, что от других меня тошнит, даже член на других не встаёт. Одна только коротышка красивая сидит под ребрами, а остальные больше не интересуют. Ни одна из них, вообще похер, смотреть даже не хочется.

Маленькая молчит и снова губы кусает, а меня так и тянет самому укусить, с трудом держусь. Опять руки на коленки кладу, не могу не трогать, хочется сильно погреть ее, дрожит вся.

— Что, прям не встал, да? — щурится, разрушив молчание.

— Прям совсем, — улыбаюсь. Вот она, коротышка моя. Острая на язычок, дерзкая.

— Так тебе и надо.

Хохочу и присаживаюсь рядом, совсем осмелев.

— Согласен, — и обнимаю малютку за плечи, крепко к себе прижав. — Ты не замерзла?

— Нормально.

— Нет, ты замёрзла, — усаживаю крошку к себе на руки и обнимаю так крепко, как только можно. Она не сопротивляется и как обезьянка меня руками и ногами обнимает, часто так делает, нравится ей, а я лбом в плечо утыкаюсь и как придурок улыбаюсь, чувствуя в руках мою девочку.

Никогда не думал, что могу так влипнуть, к отношениям скептически относился, крутил у виска на тех, кто вокруг девчонок вился. А сейчас что? Сам сижу с ней на руках и радуюсь как одержимый, что дорвался, что мое, и отпускать не хочу совсем.

— Лиз, я люблю тебя, — говорю, и буквально ощущаю, как воздух в комнате тяжелее становится. Коротышка даже всхлипывать перестает, замирает на руках, не дышит.

— Замолчи, Артём, — говорит со злостью, и отчаянно отстраниться пытается. Не пускаю, размечталась.

— Нет, Лиз, не замолчу. Я тебя…

Закрывает мне рот ладонью, крепко прижимает, чтобы сказать не смог. Глаза опять слезами блестят, мне дико не нравится, что она столько плачет из-за меня, и я беру запястье в свою ладонь, отстраняя руку от лица, и заканчиваю фразу:

— Люблю. Тебя. Я. Понятно?

— Зачем ты всё это делаешь, а? — она с трудом сдерживает истерику, это видно. Предпринимает ещё одну попытку встать с моих рук, но когда дело заканчивается провалом, расслабляется. Ну не отпущу я больше, неужели непонятно? — Зачем, Тём, ты скажи мне, пожалуйста, потому что у меня уже голова кругом. Ты же ушел на заочку, мы видеться перестали, все так хорошо было, я пыталась тебя забыть, а теперь приходишь и делаешь всё вот это, чтобы что? Чтобы мне ещё больнее было, да? Да мне с бабой не так больно было тебя увидеть, чем сейчас все это слышать, зная, как ты на самом деле к любви относишься. Зачем всё это сейчас, Тём, если завтра тебе снова надоест? Чтобы я опять плакала, да?

— Чтобы любить тебя, Лиз, — говорю честно, но она не верит. Ёжится, на коленках ёрзает, встать снова пытается. — Слушай, я знаю, что я мудак. Знаю, правда. И к сожалению прошлое исправить я никак не могу, даже если захочу очень сильно. Но все, что сейчас и дальше, можно сделать лучше. Лиз, я честно тебе говорю, что мне нахер никто не нужен кроме тебя больше. Всё, понимаешь? Я не знаю, что сделать, чтобы ты мне поверила, но честно говорю правду. Не хочу никого и ничего, даже хоккей нахер не нужен, если тебя рядом не будет. Не думал вообще, что так сильно влипнуть можно, но влип в тебя по самые яйца, а отлипать не хочется. Что мне сделать, чтобы ты поверила, маленькая? Что угодно, только не проси уйти — не уйду.

Смотрит на меня глазищами своими карими заплаканными, подвох найти пытается. А его нет. Никакого подвоха, только пиздец какой-то в душе из-за слез этих солёных непрошеных, которые опять по щекам коротышки стекают. Стираю их пальцами, как будто это поможет, и радуюсь, что она убегать не пытается больше. Так и сидит на мне сверху, с ума сводит одним присутствием.

— Лиз, — звучит женский голос сзади и мы одновременно с маленькой поворачиваемся, глядя на маму, — всё в порядке?

— Угу, — кивает моя малявка, а потом поворачивается и меня обнимает. И всё. Нахер, ничего не нужно больше. Только прижать покрепче к себе хрупкую девчонку и улыбнуться как идиоту, который на диете целый месяц сидел, а теперь до самого вкусного торта дорвался.

— Я встречу папу с работы и мы поедем на дачу на выходные. Неспокойной ночи, — говорит мама Лизы и закрывает дверь комнаты, а через минуту хлопает и входная дверь, погружая квартиру в звенящую тишину.

— У тебя крутая мама, — говорю шёпотом, всё ещё крепко обнимая малышку. — Вы очень похожи.

— А ты на папу моего похож, — отвечает Лиза тихонько, шею дыханием обжигая. — Он тоже высокий и психованный. А ещё часто не знает, чего хочет.

— Я знаю, чего хочу, коротышка, — говорю и чуть отклоняюсь назад, чтобы в глаза заглянуть. — Тебя. Во всех смыслах этого слова.

— Я тебя тоже люблю, Тём, — дрожащими губами говорит Лиза спустя несколько секунд молчания и переглядок, и я чувствую, как в голове фейерверки взрываются. Не верю своему счастью, что она так сказала, но смотрю в глаза и вижу в них искренность. И от этого сердце в спазме сжимается, а губы в дурацкой улыбке растягиваются. Любит, дурочка моя маленькая, любит и плачет снова, громко и горько, как будто бы даже и не любит совсем.

Прижимаю ещё сильнее, хотя сильнее практически некуда, и целую, целую так крепко и сладко, как только умею. Никогда ещё не целовался так вкусно, но с Лизой все по-другому, она всё внутри меня переворачивает и свой порядок наводит. Но мне нравится, жаловаться не собираюсь.

Лиза дрожит, как будто ей дико холодно, дрожит и жмется ласковой кошкой, расслабляясь и позволяя мне всё, что только в дурной голове сделать с ней захочется. А я не знаю, что выбрать, с ней крышу ураганом срывает, самоконтроль в топку летит, оставляя в организме рабочими только инстинкты.

Мне хочется целовать её везде, где позволит, прижать к себе, к кровати, к стене, усадить на подоконник, на стол, на пол упасть с ней, в конце концов, и утонуть в высоком ворсе ковра.

Куча мыслей в голове сметаются в секунду одним тихим стоном Лизы, и я оживаю, возвращаясь в реальность. Малышка задыхается, ёрзает на коленях, возбуждая до предела, и целует так отчаянно, что хочется весь мир к её ногам положить, только бы никогда не переставала дарить эту безумную ласку.

Ледяными проворными пальчиками снимает с меня футболку, пробегаясь по ребрам и обжигая касаниями, и возвращается к губам, целуя ещё отчаяннее. Я понимаю, что после истерики ей нужно расслабиться, она все ещё на эмоциях, все ещё накалена до предела. Поэтому целую чуть медленнее, пытаясь сбавить напор, чтобы сердце к чертям от напряжения не разорвалось. Глажу руками по спине, сжимаю талию, успокаивая, и спускаюсь губами на тонкую шею, с трудом себя сдерживая, чтобы не оставить засосов.

— Тём, — шепчет кроха, зарываясь пальчиками в мои волосы и голову запрокидывает, позволяя целовать эрогенную зону. Исследую губами нежную кожу, опускаюсь к ключицам и плечам, тонкие бретельки зубами спуская.

Лиза дышит все ещё громко, но уже спокойнее, редко всхлипывает и шепчет моё имя без остановки почти, как афродизиаком своим голосом действуя. Тонкую майку снимаю и любуюсь красивым обнажённым телом. Моя. Красивая, нежная, как никогда ранимая.

— Гаврилова, я с ума по тебе схожу, — рычу и, не удержавшись, оставляю пару укусов на груди, тут же поцелуями горящую кожу успокаивая.

Терпеть больше нет сил, остатки вещей летят на пол и я усаживаю Лизу обратно на свои колени, чувствуя, как она вздрагивает, меня касаясь. Снова целуемся, с ума сходим друг от друга, что-то шепчем и ещё раз целуемся.

Смотрю на Лизу и оторваться не могу, какая красивая. Сжимаю руками бедра, приподнимаю, и под синхронный стон опускаю маленькую, чувствуя себя наркоманом, который без этой коротышки и дня больше прожить не сможет. Забралась под кожу, по венам растеклась патокой, без неё не функционирует ни черта больше. А с ней — живу. Не просто живу, а живу счастливо, полноценно. Всего хватает, когда она рядом, корю себя, что слишком много времени потребовалось, чтобы это понять.

— Не больно? — спрашиваю, когда несдержанно толкаюсь навстречу крохе. Помню, что с ней надо себя в руках держать, потому что маленькая для меня слишком, но крышу сносит, с трудом контролирую движения.

— Не-е-ет… — стонет Лиза, прижимаясь лбом к моему виску. Стонет так сладко, как будто медом уши мои смазывает, двигается медленно, за шею меня обнимает. Вижу — кайфует. И я с ней на пару. Лучше этот день не мог закончиться, и подарка круче тоже найти нельзя было. — Ноги… дрожат, Тём.

Киваю и встаю с маленькой на руках, чтобы снять с ног напряжение и взять все в свои руки. Прижать бы её спиной к кровати, навалиться сверху и со шлепками врываться в любимое тело… Только разница в росте меня такого кайфа лишает, и я прижимаю Лизу к стене, хватая руками за задницу, не разъединяя тела.

Целую губы и шею, двигаюсь быстрее, с ума схожу от стонов и всхлипов коротышки. Она полностью в моих руках, лениво целует и на каждый толчок сладким звуком отзывается. Спину жжёт от царапин острых ногтей, лёгкие в спазме сжимаются, надышаться этой девчонкой несносной не могу.

— Тёма!

Толкаюсь сильнее, ускоряя темп, Лиза кричит на руках и дрожит в агонии, целует крепче и в плечи ногтями впивается до крови, получая сумасшедшее удовольствие.

— Девочка моя, — последние толчки и я чуть не валюсь с ног, роняя голову на плечо коротышки. Сил никаких не осталось, в горле першит как будто я три матча подряд отыграл, руки от напряжения дрожат, а спина огнем горит.

Но Лиза… жмется ко мне доверчиво, обнимает крепко и все ещё дрожит от оргазма, заставляя забыть обо всех неудобствах. Мне, кажется, ещё никогда не было настолько хорошо, как сейчас.

Носом провожу по щеке крохи, не понимая, откуда нахожу в себе столько нежности, а когда Лиза поднимает голову и с безумной любовью мне в глаза смотрит, негромко говорю:

— Не знаю, что ты со мной сделала, ведьма. Но я понятия не имел, что можно и правда так сильно любить.