Поутру Илья заметил, что все четыре женщины вышли к завтраку бледные, отекшие и рассеянные. На всякий случай он справился об их самочувствии, отчего они растерялись, принялись пить минералку и поочередно освежаться под душем. Он тем временем перекусил бутербродами с кофе и отправился на почту.
По дороге он ненадолго свернул к домику, где обитал сосед. Оттуда веяло съестными запахами, однако Илье в них чудилось нечто смрадное. Приблизившись, он увидел, что Станислав жарил куски мяса на самопальном мангале, а рядом восседал крупный ротвейлер, которого хозяин время от времени угощал.
Станислав поднял голову и скривил губы в каком-то непонятном выражении. Не выпуская шампуры из рук, он спросил:
— Чего пожаловали?
— Ну, как вы сказали... проставиться, да? — сказал Илья, приветливо улыбаясь. — Все-таки волей судьбы мы живем рядом, и хотелось бы, чтобы между нами было взаимопонимание.
Он протянул хозяину бутылку и тот, помявшись, забрал ее.
— Ну да, судьбы, что уж сказать! Ты, конечно, везучий... кто ты там будешь, кстати? — сказал Станислав, по-видимому решив оставить церемонии.
— Финн.
— А, вот что! Ну тогда святое дело выпить на двоих, — заулыбался мужик. — Вы же в водке тоже толк знаете! Давай, заходи, у меня и закуска как раз подоспела!
— Сердечно благодарю вас, но я не пью спиртное днем, да и неуважительно по отношению к моим хозяйкам. Ну как идти в дом к таким красавицам, если от меня будет пахнуть водкой? Как мужчина вы меня поймете!
— Хозяйки, говоришь? Ну да, это они могут, — усмехнулся Станислав. — Ладно, финн, останется за тобой должок...
Он отвернулся и Илья решил, что беседу можно счесть завершенной. Когда Станислав забирал бутылку, ничто не вызвало особой тревоги — вряд ли мужик участвовал в делах Сонии, но определенно что-то о них знал. Во всяком случае пока, без каких-либо отмашек, Станислав точно не собирался вмешиваться, поэтому Илья отложил этот вопрос и сосредоточился на других делах.
Беспокойство из-за Лены и сына еще накануне подспудно скребло изнутри, да и лесные видения не прошли бесследно: голова уже не болела, но и первоначальная эйфория развеялась, уступив место тревоге. Илье казалось, будто под рукой у него огромная сжатая пружина, которая вырвет мясо, если заденет что-то живое, когда раскрутится. Только вчера он осознал, какая страшная энергия таится в этих духах, не ведающих моральных норм, рефлексий и принципов, живущих только плотским удовлетворением от молока и меда, хвойного аромата, банного жара, треска дров, близости тела. Сония и ее подружки только мечтали об этом, играли, лицедействовали, а на деле оставались людьми, подверженными и страхам, и сомнениям, и разочарованиям, и усталости. Поэтому Илья всегда скептически относился к мнению, что человек является самым опасным и непредсказуемым из живых существ. Как раз в силу этих слабостей (Илья невольно усмехнулся от случайного каламбура) с человеком всегда можно договориться, в отличие от животных или духов.
Другой вопрос — нужно ли это, если есть путь, который предложила ему нечисть? Не легкий, нет, но забавный и интересный: все-таки ведовство в первую очередь игра, в которой не может быть дружеской ничьей. И она вполне сходится с правилами, которые установила эта сумасбродная женская компания.
Но Илье что-то не до конца нравилось в этих правилах, причем с обеих сторон. Любое неосторожное слово, взгляд или образ, всплывающий в разговорах с этими женщинами, — все время что-нибудь сбивало с толку, особенно когда он сознавал, что Лена вполне могла стать одной из них. Это тянуло за собой другие неудобные мысли, чуждые его покровителям. Он, конечно, доверял им и не хотел ссориться, скорее рассчитывал все же договориться. Да, они гораздо старше его, но Илья пожил среди людей и давно не верил в то, что годы добавляют мудрости.
Как бы то ни было, он решил непременно разобраться в происшествии, о котором говорила Лена, будь то убийство или несчастный случай, понять степень их вины, а там уж думать, как вывести женщин на чистую воду. Теперь он чувствовал, что не один, что темный мир, который всегда болезненно притягивал половину его души, оказался вполне свойским и дружелюбным.
Однако Лене он пока не стал об этом рассказывать. К его облегчению, она держалась чуть бодрее, сказала, что даже сходила на собеседование в салон красоты и ей предложили место маникюрши.
— Вот и отлично, избавишься от всяких гадких мыслей, — воодушевленно сказал Илья. — Это лучшее, чем ты сейчас можешь мне помочь: отвлечься и не нагнетать лишний раз.
— Илья, ну легко сказать: отвлечься и сидеть как принцесса, ждать спасения. Я бы, может, так и хотела, но не выходит, больно уж страшная у нас с тобой сказка получилась.
— Ну да, к тому же я вроде как злой колдун, а не принц, да и за полный хэппи-энд пока не стоит ручаться. Давай просто жить сегодняшним днем, Леночка, и беречь друг другу нервы. Ты все-таки позвони Яну, ладно? Я уверен, что он будет рад.
— Хорошо, я попытаюсь, хотя у меня всякий раз накатывает дикий мандраж. Не знаю, как вообще смогу с ним заговорить...
— Лен, перестань говорить глупости. Он ребенок, добрый, любящий, поэтому наверняка тебя простит, а потом и поймет. Если бы ты не нарвалась на этих девиц, все могло быть иначе. Они сами по сути несчастные люди, у которых нет своей жизни, поэтому они питаются чужими жизнями и вылавливают на слабые места. Сейчас-то ты все это поняла? Но честно скажу, мне их не жаль.
— А точно не жаль? Как-то неуверенно ты это сказал. И потом, ты сам говорил, что до прабабки тебе еще далеко.
— Ну знаешь, я тебе просто о ней далеко не все рассказал. И не стоит, давай предоставим ей спать спокойно. Хотя бы это она заслужила.
— Да, я согласна, — сказала Лена. — Ладно, Илюша, я обещаю, что возьму себя в руки и позвоню Яну. Как там твоя Кави, кстати?
— Отлично, передает тебе привет, — невольно улыбнулся Илья. — Вы еще непременно познакомитесь.
— Ты ей тоже передавай. Береги себя, ладно?
После того, как они попрощались, Илья позвонил Яну и узнал от него, что в пансионате все хорошо, он понемногу взялся за уроки, а вчера звонила бабушка и даже обещала его проведать. Потом он снова прошелся по поселку вместе с Кави, покормил ее и сам поел в кафе — все, что готовили у Сонии, казалось безвкусным, — и отправился в местный супермаркет, где купил шоколадных конфет, дорогого сыра и бутылку розового вина. Удивленным хозяйкам он объяснил, что хочет немного загладить вину за причиненное беспокойство.
— Очень трогательно с вашей стороны, — промолвила Сония. — Надеюсь, вы посидите с нами?
— Почту за честь, — бодро отозвался Илья. Сам он только пригубил вино, а от предложенных водки и коньяка отказался. Развлекая собеседниц фривольно-жутковатыми святочными историями, Илья наблюдал, как они смакуют напиток, но не могут хотя бы немного захмелеть. Вино не достигало нервных центров, зато в их головах всплывали тяжелые мысли, которые в сознании Ильи отдавались запахом гари, пропотевшей плоти и застарелых болячек. Это очень напрягало, но он думал лишь о том, как не выпустить из рук ни одной ниточки в этом инфернальном театре марионеток, — впрочем, каждая из них казалась скорее колючей проволокой.
Наконец Сония подозрительно взглянула на свой бокал и сказала:
— Что-то это вино, похоже, слишком легкое, Элиас. Будь добра, Сита, возьми в баре еще бутылку белого.
Другие тоже насторожились: от алкоголя стало муторно в желудке, но приятные хмельные нотки все не приходили. Впрочем, «родное» вино тоже не помогло, и к ночи хозяйки разбрелись по комнатам трезвые, напряженные и злые. Илья знал, что таким образом человека можно напоить до сильнейшей интоксикации, но пока это не входило в его планы. Когда вся компания уснула, он решил воплотить кое-что из своего давнего замысла и, надев перчатки, отправился сначала в ванную.
У Ильи давно созрела идея обыскать дом на случай если от погибшей женщины осталась какая-нибудь вещь — предмет бижутерии, заколка, мыло или гель, которыми она пользовалась, монетка из ее кошелька. Он предположил, что с хозяек сталось бы присвоить такую вещь как трофей, тем более Лена упоминала, что у Сонии по крайней мере была такая привычка. А может быть, они просто забыли ее выбросить. Через такую улику он мог хотя бы попробовать воспроизвести картину случившегося. Камер наблюдения, по словам Лены, в коттедже не имелось: Сония от греха подальше не хотела запечатлевать то, что происходило на их «сеансах».
Однако ни в ванной, ни на кухне ничего подозрительного не обнаружилось, и он осторожно заглянул в спальни хозяек. Все четыре после неудачного возлияния спали тяжелым сном как убитые и Илья беспрепятственно изучил содержимое платяных шкафов и тумбочек. Там было много разномастного хлама, в том числе, возможно, и краденого, но свежих флюидов он не ощутил нигде.
Напоследок, чтобы подсластить разочарование, Илья решил немного разыграть спящих красавиц. Что-то ему подсказывало, что они очень трепетно относятся к порядку и системе в своем быту и сразу обратят внимание на какие-либо сбои. Из дома он прихватил еще кое-что и прежде прятал это у закрытого кафе под надзором Кави, вместе со своим ножом и фотографией Лены, а сегодня решил перенести в дом. Там были вещи, которые сохранились у Лены со времени работы в интернет-магазине, — брошь в виде ярко-красной лилии, ножные браслеты с нефритовыми «капельками», кофточка из золотой парчи и небольшая узорная скатерть. Она сказала, что прихватила все это из запасников и за десять лет просто забыла о них, а потом наткнулась, разбирая старый хлам.
Илья распределил все по справедливости — брошь оставил на тумбочке у Сонии, кофточку повесил на кресло Риты, браслет осторожно надел Джаните на щиколотку, а в комнате Ситы застелил скатертью маленький столик. Он уже собрался спать, но на всякий случай решил еще раз обойти нижний этаж. Чутье за последние дни сильно обострилось, хоть это и стоило хронической усталости и тяжести в голове. Но сейчас он решил прибегнуть к вспомогательному средству, о котором неоднократно упоминалось в записях Кайсы.
Взяв у себя в рюкзаке коробку спичек, Илья осторожно зажег одну и прошелся по кухне, коридору, соединяющему ее с прихожей, и чулану под лестницей. Колеблющийся воздух тут же окрасился в мутный сероватый цвет, желчные запахи на кухне усилились, будто струя газа из открытой горелки, но это не слишком его удивило.
Зато в прихожей так резко пахнуло ржавчиной и еще чем-то очень едким, что Илья вздрогнул. Пелена в воздухе окрасилась в бурый цвет и быстро спала, но этого было вполне достаточно, и он, затушив спичку, принялся обследовать каждую щель. Шкаф, два подоконника, тумбочка с большим зеркалом, подставка для ключей, обувница... Там пахло особенно сильно, но не от обуви. Илья зажег еще одну спичку и, опустившись на колени, разглядел, что между столешницей и стеной лежал крохотный комок материи.
Просунуть руку в узкий проем он не смог, пришлось воспользоваться обувной ложкой, и наконец находка выбралась наружу, вся в хлопьях пыли. Осторожно отряхнув их, Илья увидел, что на клочке ткани остались бурые разводы, очень напоминающие засохшую кровь.
«Остынь, Лахтин, — сказал он себе, подавляя разгорающуюся радость. — Кусок окровавленной тряпки в доме, где живут здоровые фертильные женщины, — это более чем нормально! Возможно, у них просто порвался пакет с мусором, этот клочок выпал, а они его не заметили и случайно затолкали в щель. Или заметили, но поленились убрать».
Довод в принципе звучал убедительно, но и потемневший воздух, и вонь, которую Илья уже еле терпел, и вся его животная интуиция утверждали, что кровь связана именно с умершей женщиной, и никак иначе. Либо клочок оторвался от ее одежды, либо от тряпки, которой они оттирали следы. Он еще не мог определить, что именно с ней случилось, но для того, чтобы выбить Сонию из колеи, этого хватило бы с запасом. Оставалось только дождаться утра и позвать на подмогу Кави, чтобы раскопать что-нибудь еще.
Илья осторожно упаковал клочок в полиэтиленовый пакетик и спрятал. Смрад вокруг постепенно рассеялся, но голова успела разболеться, перед глазами сверкали и гасли огненные шары, и ему очень хотелось наконец лечь. По-быстрому ополоснув лицо холодной водой, он вытянулся на постели и старался лишний раз не шевелиться.
Однако у нечисти на эту ночь оказались иные планы. Когда Илья наконец впал в забытье, оно вскоре не то прервалось, не то перетекло в жуткое, но удивительно осязаемое сновидение. Комната подсвечивалась бледно-зеленым сиянием, пахло озерной водой и водорослями, от легкого ветерка позвякивали цепочки рулонной шторы. Вдобавок воздух выстыл так, будто окно было распахнуто несколько часов. Илья задремал не укрывшись, и теперь холод противно скреб шершавым языком его голые пятки.
Он присел, обхватив себя руками, и только тут понял, что не один в комнате. На широком подоконнике сидела девушка, которую Илья прежде никогда не видел, но странным образом знал. На ней было длинное бесформенное одеяние из плотной ткани, ноги босые, огрубевшие, во всклокоченных светлых волосах виднелись сухие листики и куски мха. Заметив, что он открыл глаза, странная гостья встала и подошла к постели.
Тут Илья разглядел ее лицо — бледное, скуластое, с ярко-красными губами, за которыми проглядывали мелкие острые зубы, с тяжелым подбородком и пронзительными льдисто-серыми глазами. Он не мог понять, сколько ей лет: девичьи черты и гладкая белая кожа сочетались с древней мудростью во взгляде. Вдруг она улыбнулась и плавно провела ладонью перед его лицом.
— Терве, Велхо, — произнесла она чуть дребезжащим, но очень красивым голосом. Только эта красота была какой-то пугающей, дикой, первобытной. И Илья сообразил, кто она такая и для чего наведалась, еще до того, как девушка сбросила свое символическое платье.
Под ним скрывалось такое же бледное тело, гибкое, с жилистыми руками и ногами, широкими бедрами, сильной прямой спиной. Внизу живота виднелась поросль волос соломенного цвета, прикрывающая бесстыдно налившуюся кровью промежность. Когда же девушка откинула назад шевелюру, его взору предстали полные тяжелые груди с темными кругами и затвердевшими сосками. Их было две, а не три, как в сказках, и что уж скрывать, они показались Илье безумно соблазнительными.
— Хэй, — тихо отозвался Илья. Он понял, что к нему явилась Накки, водяная хозяйка, решившая прервать зимний покой, когда залив и озера покрыты льдом. Раз ее товарищи и соседи вздумали потешить плоть с красивыми женщинами, неудивительно, что и она не захотела оставаться в стороне. И как только он прежде об этом не подумал?
Накки забралась на постель и так ловко его оседлала, что он вряд ли смог бы легко вывернуться. Тут Илья и впрямь испугался, хотя продолжал держаться невозмутимо и даже через силу улыбался. Ночная гостья показалась ему гораздо опаснее этих четырех шарлатанок, потому что запросто могла высосать из него душу и оставить лишь оболочку, бестолково и безразлично блуждающую между мирами. Надо же было оказаться столь непредусмотрительным, затевая эту игру...
— Не бойся, — вдруг шепнула Накки и повлекла его к себе. Этот снисходительный жест совсем его не задел: что такого, если он действительно боится? Но страх волей-неволей перемешивался с плотским возбуждением, любопытством, азартом от дикости и абсурдности происходящего, да и накопившейся усталостью, не только за последние дни, а за годы. И этот сгусток напряжения требовал разрядки.
Он не знал, что сказать в ответ, и осторожно поцеловал ее в щеку, в шею, провел пальцами по спине, по острым, будто плавник, позвонкам, погладил ключицы. От нее приятно пахло, будто весной на Неве, когда корюшка идет на нерест, кожа оказалась прохладной и влажной, а по цвету напоминала яблочную мякоть. Накки улыбнулась и тоже протянула к нему руки. Ее длинные тонкие пальцы прятались в его волосах, скользили по шее, охлаждали разгоряченные плечи и грудь под футболкой, выводили на них затейливые узоры. Склонившись к лицу Ильи, она ненадолго замерла, будто обнюхивала его, потом лизнула в шею, пососала мочки ушей. Ощущения у него были странные, но пожалуй, довольно приятные, хотя он пока не мог это толком объяснить.
Накки отклонилась назад. По-видимому, она осталась довольна знакомством и не собиралась оттягивать следующий этап.
— Нравятся? — спросила девушка, демонстрируя свои сокровища.
— Да, — неловко улыбнулся Илья.
— Тогда поласкай их, — велела Накки и придвинулась ближе. Ее тон явно не допускал пререканий, но Илью, как ни странно, успокоило и растрогало то, что и водяной деве, хищнице, затащившей на дно не одного хмельного простака, хочется просто быть желанной. Обнаженное женское тело, такое близкое и доступное, показалось неожиданным царским подарком судьбы, а про подвохи Илья больше не хотел думать.
Вкус ее грудей тоже напомнил сочное яблоко, только уже перебродившее на солнце и превратившееся в осенний нектар. Он даже не хотел спешить с проникновением и с удовольствием мял их, облизывал, поочередно целовал соски, чувствуя, как она вся теплеет и смягчается от его дыхания. А редкий скрип половиц и стен, в такт завыванию ночного ветра, распалял его собственное волнение. Зима будто отгородила от всего мира с его хваленой моралью этот жуткий дом, в котором несколько человек, включая Илью, непрерывно играли с огнем, лгали, подозревали, насмехались, сторонились. И Накки сейчас была самым искренним существом, когда-либо переступавшим его порог, а эта ночь — самым светлым из всего, что происходило под его крышей. Без сомнения, этим двоим было что поведать друг другу, но все знания, тайны и запретные навыки вылились в страсть, голодную, болезненную, ласковую.
Наконец Илья поцеловал ее в губы и будто упился этим нектаром, утонул в нем, опьянел от духа чуть пожухлой травы, остывшего озера, грибов, сытной тыквенной похлебки.
— Ты сладкий, Велхо, — сказала девушка, поигрывая с кулоном в виде клыка на его шее.
— Так выпей меня без остатка, — отозвался он также шепотом. Видя, что он не намерен сопротивляться, Накки приподнялась, и Илья наконец с облегчением подвинул к себе затекшие ноги. Она посмотрела на него и облизнула губы.
— Я ведь могу сделать тебе больно, — заметила девушка.
— И не сомневаюсь, что сделаешь, но мне уже нечего бояться, — усмехнулся Илья. — Я только хочу понять, что я еще жив, что не все внутри вымерзло. Через боль — ну и ладно, выдержу, не стеклянный и не сахарный.
Немного помолчав, он спросил:
— Все-таки почему ты явилась?
— Здесь нужна женщина, — загадочно улыбнулась Накки. — А еще ты мне нравишься, я ведь давно тебя знаю. Не только твое тело, хотя и оно тоже очень нравится...
Тут Илья невольно вспомнил, как они с Леной купались в озере и что-то удержало его от мгновенного прилива страсти. Он привык к смутному ощущению, что за ним кто-то наблюдает, то предостерегая, то подбадривая, но прежде не думал, что это может иметь еще и трогательный оттенок женской ревности.
Она снова прижалась к нему, ее грудь, красная от его ласк, тяжело подымалась, треугольник волос под животом увлажнился. Терпеть больше не было сил, желание стерло остатки страха, и если это и был морок, то сейчас Илья искренне хотел обезуметь. Накки впилась в его губы так жадно, что он не успевал глотнуть кислорода. Она кусалась и тут же зализывала укушенные места, сорвала с него футболку и покрыла шею и плечи жесткими поцелуями, впилась длинными заскорузлыми ногтями в его спину. Это в самом деле было больно, по-видимому, она содрала кожу и Илья почувствовал, что кровь потекла из ранки.
Тут он решил все же напомнить, кто есть кто, подхватил Накки за бедра и накрыл ее собой. Кулон тоже пришлось снять, чтобы не мешался между ними, и Илья сполна ощутил близость их разгоряченных тел. Она уже сдавалась, ее ноги раздвинулись, а глаза заволокло пеленой сладострастия, но он все равно ее удерживал одной рукой, а другой быстро высвободил напрягшуюся до боли плоть и стал надавливать. Было тесно, но он почти не дал ей привыкнуть и одним толчком проник на всю глубину, сцепился с ней в единую конструкцию жуткого авангарда. Илья двигался резко, почти насилуя ее, и не жалел тонкую кожу, которой изрядно доставалось без презерватива. Накки совсем присмирела, изредка стонала и больше не царапалась, только гладила и мяла его спину и ягодицы.
Наконец Илья прервался, ему почему-то казалось, что он должен извиниться за грубость — по крайней мере прежде он поступил бы именно так. Но Накки лишь снова улыбнулась и поднесла палец к его губам.
— Все хорошо, — промолвила она, обняла его за плечи и сомкнула ноги на талии. Они поцеловались долго и смачно, ласкаясь губами, языком и даже дыханием. Сколько все это продолжалось, Илья не мог вспомнить, но без сомнения долго, Накки удерживала его на грани и их игры становились все более нежными и аккуратными. В какой-то момент его окутала темнота, и последнее, что сохранилось в памяти, — это легкий поцелуй в лоб и шепот. Но что именно Накки сказала на прощание, Илья уже не мог припомнить.
Наутро Илья снова лежал поверх одеяла, без футболки, но пижамные штаны оставались на нем, и не было никаких следов соития, будто сознание излилось из него раньше семени. Однако поцелуи-ожоги сохранились во всей красе, в паху слегка горело, а на губах все еще ощущался освежающий яблочный вкус.
Умываясь, Илья сообразил, что не чувствовал себя так бодро с тех пор, как поселился в общине, даже боль казалась какой-то сладостной. «Всегда знал, что хороший секс лучше всего прочищает организм и душу, — подумал он. — К тому же, когда они увидят эти отметины, то наверняка подумают, что я развлекался с кем-то из них. Это мне на руку, они еще быстрее перессорятся. Вот только как с Леной после этого быть?»
Двойственность ситуации показалась ему и курьезной, и грустной: он не был связан никакими обязательствами и даже не решил, хочет ли примирения с бывшей супругой, но с другой стороны понимал, что случившееся ее бы очень расстроило. «А значит, пока придется молчать, — заключил Илья. — Да и что я мог бы объяснить, если трезво смотреть на вещи? Это был просто сон, и я ни перед кем не обязан за него отчитываться».