Неизбежный

ГЛАВА 12

ГРЭМ

ШЕСТЬ РАЗ.

Дважды в спальне прошлой ночью и один раз в душе после. После этого мы попытались заснуть, но в итоге занялись любовью, прежде чем отключиться. Потом я проснулся посреди ночи, мой член умолял снова оказаться внутри нее. И когда наконец наступило утро, Эва тоже проснулась.

Шесть раз, но мои боксеры становятся тесными, когда она обнимает меня на прощание.

— Я позвоню тебе, когда закончу с Дианой.

Облокачиваюсь на крышу лимузина.

— Развлекайся.

Эва улыбается.

— О, непременно. Диана захочет повторить все, что было вчера вечером.

— Не забывай о сегодняшнем утре, — говорю я, подмигивая.

Она закрывает глаза, и ее голова откидывается на спинку сиденья.

— Это утро было моим самым любимым.

Облизываю губы и делаю шаг назад.

— Ладно, тебе нужно идти, пока не забрался к тебе на заднее сиденье.

Она смеется и шевелит пальцами, прежде чем я закрываю дверь.

После того, как лимузин исчезает за углом, я поднимаюсь по лестнице в свою квартиру. Опускаюсь лицом на свой матрас, глубоко вдыхая аромат Эвы, исходящий от моих простыней.

Прошлая ночь была идеальной. Она само совершенство. Наша совместная жизнь тоже станет идеальной, как только мы выберемся из этого места.

Но сначала о главном…

Я выдвигаю ящик своей прикроватной тумбочки и достаю конверт из-под страниц старой книги, в которой он спрятан. Прислонившись к изголовью кровати, э отрываю скотч с обратной стороны и вытаскиваю содержимое: два письма, написанные от руки на плотной белой бумаге.

Первое начинается с «Дорогие мама и папа», а вторая — с «Дорогая Эва».

Желудок скручивает.

Во рту пересыхает.

Я переворачиваю их, просматривая нижнюю часть обеих страниц: «Бесконечно люблю, Эрик».

Бумаги падают на одеяло, пока тупо смотрю на завитки черных чернил, из которых состоят предсмертные письма Эрика.

Письма, которые, по словам Эвы, Эрик никогда не оставлял.

Письма, которые ее отец прятал в своем кабинете. Письма, которые я нашел, взламывая его сейф. Нет, нет, нет!

Провожу руками по лицу и скрещиваю их сзади за шею.

Почему они есть у Монтальбано и почему Эва не в курсе?

Это все изменит.

Как бы мне этого не хотелось, как бы плохо себя ни чувствовал, знаю, что нужно делать дальше: я должен прочитать эти письма и выяснить, что скрывает Монтальбано.

Беру письма и начинаю с первого.

ДОРОГИЕ МАМА И ПАПА,

Хотелось бы, чтобы был другой способ. Лучше бы я не втягивался в эту передрягу. Хотел бы не быть таким испорченным. Хотелось бы, чтобы не был сплошным разочарованием для вас. Среди сотен вещей, которые хотел бы изменить, больше всего я хочу, чтобы вы простили меня за то, что сделал.

Я знаю, что причинял вам лишь боль все эти годы. Страдал всю жизнь, временами едва держась на ногах, и знаю, сейчас ты теряешься в догадках почему. Даже я этого не понимаю. В моем сердце постоянная боль, тяжесть в груди, и что бы ни делал, это не проходит. Думаю, именно поэтому начал играть в азартные игры. Когда я выигрываю, мне становится лучше. И это все, чего действительно хочу, — чувствовать себя хорошо. Чувствовать себя счастливым. Чувствовать себя нормальным.

Мама, мне так жаль. Ты этого не заслуживаешь. Я лишь надеюсь, что ты знаешь, как сильно тебя люблю. Это не твоя вина.

Папа, понимаю, почему ты не помог мне, когда я пришел к тебе прошлой ночью. Ты всегда учил меня поступать правильно, и мы оба знаем, что внесение залога мне бы не помогло. Это было бы временным решением проблемы. В конце концов я бы вернулся в Бруклин и снова проиграл деньги в азартные игры.

Это единственный способ.

Пожалуйста, прости меня.

Бесконечно люблю вас, Эрик

У Эрика были проблемы с азартными играми? Знала ли Эва об этом?

Черт. Я должен сказать ей. Не могу притворяться, что никогда их не видел. Не тогда, когда они — единственное, чего Эва хотела бы иметь.

А это значит, что я также должен рассказать ей правду о себе. О том, что на самом деле делал, выдавая себя за ее телохранителя.

Простит ли она меня?

Как?

Независимо от результата, я должен поступить по совести, и никак иначе.

Пришло время для правды.

ЭВА

— У НЕГО КАК У ЖЕРЕБЦА, НЕ ТАК ЛИ? МУЖЧИНА ТАКОГО РОСТА ТАК И ДОЛЖНО БЫТЬ.

Я ухмыляюсь и качаю головой, прежде чем отхлебнуть из своей чашки кофе.

— Это единственное, что тебя волнует?

Диана усмехается.

— Мы уже знаем, что он добрый и заботливый. И то, что он по уши влюблен в тебя. Я просто хочу убедиться, что у него с собой все нужные инструменты для работы.

— О, он определенно самые необходимые инструменты. — Восхитительная дрожь пробегает у меня по спине при мысли об инструментах Грэма. — Один только его язык заслуживает премии «Оскар» за «работу».

Диана визжит, привлекая взгляды нескольких ближайших посетителей Starbucks.

— Я так и знала. Мужчина так не выглядит и не знает, как доставить удовольствие женщине, если только он не гей. Это было бы неправильно.

Я смеюсь.

— Просто не могу поверить, насколько хорошо прошел сбор средств.

— Я могу. — Рука Дианы скользит по столу и накрывает мою. — Ты проделала потрясающую работу. Эрик бы так гордился тобой.

Упоминание имени Эрика уже не ранит так сильно, как раньше. Разговаривать с моим отцом, видеть вещи Эрика в его спальне — все это кажется естественным. Хочу помнить его, я хочу говорить о нем. Возможно, отбрасывание его воспоминаний в сторону было тем, что причиняло мне такую сильную боль в первую очередь.

Собираюсь рассказать Диане об идее Грэма открыть художественную студию, когда звук его голоса прерывает меня.

— Вспомнишь черта, как говорится, — говорит Диана, подмигивая.

Когда поворачиваю голову, чтобы посмотреть на Грэма, тут же понимаю, что что-то не так. Смятение, исходящее от его выразительных зеленых глаз, выдает его с головой.

— Грэм, — говорю я, вставая. — Что такое?

Он проводит рукой по своим растрепанным волосам, его адамово яблоко подпрыгивает вверх-вниз.

— Мне нужно с тобой поговорить.

Оглядываюсь на Диану, ее улыбка быстро исчезает.

— В другой раз?

— Иди, — говорит она, кивая.

Грэм сжимает мою руку и выводит за дверь.

— Грэм, ты меня пугаешь. Что происходит?

— Мне нужно тебе кое-что сказать. Это важно, и это не может ждать ни секунды. Я и так ждал слишком долго.

У меня внутри все переворачивается.

— Куда мы направляемся?

— К тебе домой.

Молча следую за ним, тревожные мысли роятся в моей голове.

Грэм молчит, пока мы не оказываемся запертыми в безопасности моей спальни.

— Все, что я говорил тебе о себе — ложь.

Моя голова откидывается назад.

— Что?

Он садится на край моей кровати, берет мои руки в свои.

— Мой отец — частный детектив. Я тоже. Я работаю на него. Он… он знает твоего отца. Они когда-то были друзьями.

Мои губы приоткрываются, но с них не слетает ни слова. О чем, черт возьми, он говорит?

— После окончания колледжа они вместе открыли бизнес. Компанию, которой сейчас владеет твой отец. Но мой отец — больной и извращенный мудак, и я уверен, что твой отец это заметил. Он забрал свои деньги из компании и оставил моего отца ни с чем. Он взял с собой свою девушку. — Грэм сглатывает. — Твою мать.

Мама встречалась с отцом Грэма?

— Какое это имеет отношение к тебе? — Мой голос дрожит, когда я пытаюсь выдавить из себя слова.

Взгляд Грэма опускается на наши переплетенные пальцы.

— Мой отец долгое время злился на твоего. Он винит его в своих неудачах. Поэтому он послал меня выдать себя за твоего телохранителя, чтобы найти информацию о твоем отце. Хотел, чтобы я нашел что-нибудь, чем он мог бы его шантажировать.

Его глаза снова встречаются с моими. — На самом деле я не телохранитель.

Мой желудок ухает вниз, забирая с собой сердце. Грэм не телохранитель.

Грэм помогает своему отцу унизить моего.

Грэм солгал мне.

Я убираю руки назад и обхватываю ими живот.

— Ничего не понимаю, — это все, что могу выдавить из себя.

Ничто не имеет смысла.

Этого не может быть.

— Мне так жаль, что солгал тебе, Эва. Но мне нужно, чтобы ты знал, что перестал искать информацию о твоем отце. Пытался выждать время и придумать, как выпутаться из этой ситуации. — Он обхватывает ладонями мое лицо и смотрит мне в глаза. — Я люблю тебя, Эва. Знаю, что лгал тебе о некоторых вещах, но никогда не лгал о своих чувствах к тебе.

Слезы застилают мне веки и стекают по щекам.

— Но ты солгал. Ты здесь, чтобы причинить боль моему отцу. Чтобы причинить боль мне.

— Я бы никогда не причинил тебе боль. Пытаюсь во всем признаться и все исправить. Я пытаюсь сбежать от своего отца и уберечь тебя. — Уберечь.

Задыхаюсь, спина напрягается. Руки Грэма опускаются на колени, когда отталкиваюсь от кровати, чтобы увеличить расстояние между нами.

— Мужчины… люди, которые похитили меня той ночью… — заикаюсь, изо всех сил пытаясь сформулировать свои мысли. — Это был ты? Ты затолкал меня в тот фургон и связал? — Кончики пальцев касаются моей щеки. — А потом ты ударил?

Глаза Грэма широко раскрыты, когда он встает.

— Нет! — Он морщится и дергает себя за кончики волос. — Я имею в виду, те люди похитили тебя из-за моего отца, и я был там. Но никогда не поднимал на тебя руку. Не хотел, чтобы они причинили тебе боль.

Холод пробегает по мне, когда я вспоминаю нежный голос, который прошептал мне, когда я проснулась в фургоне: «Не волнуйся. Теперь ты дома. Все будет хорошо».

Мой желудок скручивает, и я чувствую, что меня сейчас стошнит.

— О, Боже мой.

Отодвигаюсь на дюйм от Грэма, пока не упираюсь спиной в дверь.

— О, Боже мой.

В ту ночь Грэм был в фургоне.

Он лгал мне все это время.

— Эва, я знаю, ты злишься. Ты имеешь на это полное право. Но мне нужно, чтобы ты присела. — Он достает что-то из кармана. — Это еще не все.

— Что это? — спросила я. Слишком боюсь протянуть руку и забрать это у него, чтобы убедиться самой.

Он опускается на краешек матраса и похлопывает по месту рядом с собой.

— Пожалуйста. Сядь.

Делаю, как он мне говорит, уставившись на белый конверт так, словно это взорвавшаяся бомба.

— Пока я искал что-нибудь о твоем отце, я нашел это. Это похоже… это предсмертные письма Эрика.

Из меня вырывается рыдание, и я закрываю лицо руками.

— Нет! Это уже слишком.

Грэм обнимает меня за плечи, нежно поглаживая мои руки. Как можно чувствовать себя в безопасности, находясь в руках монстра?

— Здесь письмо, адресованное твоим родителям, и еще одно для тебя. Я еще не читал твое, но как только увидел, что Эрик написал твоим родителям, понял, что должен тебе сказать.

— Мне? — шепчу я. — Он оставил для меня письмо?

Грэм кивает, на его лице отражается боль. Он знает, как много это значит для меня, как я жаждала получить этот последний кусочек головоломки.

Как может кто-то так сильно любить меня и в то же время причинять мне такую сильную боль?

Грэм кладет конверт на одеяло рядом со мной.

— Могу уйти, чтобы ты могла прочитать это, или остаться. Это зависит от тебя.

Пожалуйста, не оставляй меня.

— Уходи. Я хочу побыть одна.

Лицо Грэма морщится. Он встает с кровати и выходит в коридор, и тогда остаемся только мы с Эриком и его последними мыслями.

Мои руки дрожат, когда разрываю конверт, сердце сжимается, как только вижу его знакомый почерк на бумаге.

Дорогая Эва,

Трудно подобрать слова, которые хочу сказать. Знаю, ты будешь опустошена тем, что я сделал, и мне жаль, что не смогу унять твою боль. Надеюсь, ты найдешь в своем сердце силы простить меня за то, что вот так бросил тебя. Не сердись на папу. Это не его вина.

Ты особенная, сестренка. Тебя ждут невероятные вещи в твоей жизни. Мое единственное желание для тебя — чтобы ты нашла кого-нибудь, с кем могла бы разделить жизнь. Распахни эти стальные ворота вокруг своего сердца и позволь кому-нибудь полюбить тебя. Пусть все увидят того человека, которого вижу я.

Я буду присматривать за тобой на каждом шагу. Ты никогда не будешь одинока, даже когда тебе так кажется. Поговори со мной. Расскажи о своих проблемах. Я поддержу тебя. И всегда выслушаю.

Я люблю тебя больше, чем ты когда-либо можешь себе представить.

Прости, что так поступил с тобой.

С любовью, Эрик

Рыдания сотрясают мое тело, когда я сжимаю в руке письмо Эрика. Ложусь в позу эмбриона, позволяя этой новой боли захлестнуть меня, как вновь открывшейся старой ране. Я плачу так сильно, что пропускаю щелчок закрывающейся двери. Массивные руки Грэма обхватывают меня, и я прижимаюсь к нему, позволяя ему держать меня, пока разрываюсь на части.

Эрику было так больно. Его охватило беспомощное отчаяние, которое не могу понять, как бы сильно ни старалась. Если бы только он открылся мне. Если бы только я могла сказать правильные вещи, чтобы убедить его, что ему не нужно было умирать, что боль уйдет. Мы могли бы пройти через это вместе. Могла бы помочь ему.

Я могла бы помочь ему.

Я могла бы помочь ему.

Я могла бы помочь ему.

Оплакиваю Эрика, за те страдания, которые он пережил, до момента своей смерти. И плачу о себе, о зияющей дыре в моем сердце, которая никогда не заживет без брата.

Проходит время, и в конце концов мои слезы останавливаются. Все, что я слышу, — это ритм сердцебиения Грэма, его ровное дыхание — успокаивающая мелодия. Позволяю себе еще несколько минут этого ложного спокойствия, зная, что скоро потеряю его навсегда.

Как я могу доверять ему, когда все, что у нас было, было основано на лжи?

Сажусь и вытираю лицо тыльной стороной ладоней. Мне нужно прочитать второе письмо, то, которое Эрик оставил моим родителям. Вот-вот раскроется еще один секрет. Чувствую это нутром.

— Тебе будет это сложно прочитать, — тихо говорит Грэм.

Я киваю.

Грэм молчит, пока перечитываю письмо. На этот раз гнев струится по моим венам, пульсирует на коже, обхватывает своими пальцами мои легкие.

— Папа знал об этом?

— Похоже, да.

— Эрик пришел к нему, умоляя о помощи, а мой отец отказал ему?

Глаза Грэма встречаются с моими, и в них я нахожу свой ответ.

Подлетаю к двери своей спальни и распахиваю ее. Выбегаю в коридор и врываюсь в кабинет отца.

Но там пусто.

— Естественно, его здесь нет, — кричу, и из меня вырывается невеселый смешок.

— Его никогда здесь не бывает! Не тогда, когда он мне нужен!

Новые слезы текут по лицу, и мне так надоело плакать.

Устала от боли.

Меня тошнит от этой лжи.

Тошнит от этого извращенного мира, в котором живу.

Я поворачиваюсь лицом к папиному столу. Он сделан из старого вишневого дерева; большой и устаревший. Стопки бумаг лежат сверху рядом с компьютером. Ручки, скрепки и конверты — все на своих местах.

Наклонившись, яростно провожу руками по поверхности его стола, отчего все рассыпается по полу. Когда его ноутбук приземляется у моих ног, я для пущей убедительности несколько раз ударяю по нему каблуком ботинка.

Затем, собрав все силы в кулак, приподнимаю угол стола и переворачиваю его на бок. Стол с громким стуком разбивается, ящики с треском выдвигаются, папки с важными документами рассыпаются по полу вокруг.

Разворачиваюсь и начинаю стаскивать все с его полок от стены до стены, швыряю книги, стеклянные статуэтки о стены и наблюдаю, как они разлетаются на миллион кусочков.

Слепая ярость берет верх, и я поддаюсь ей.

Грэм стоит в дверях и наблюдает. Он не пытается остановить меня. Не говорит мне успокоиться. Знает, что мне нужно. Грэм всегда знает.

И это еще больше воспламеняет меня.

Уничтожаю кабинет моего отца. Разрушаю в нем все, так что теперь он сломан, как и я. Как и мое сердце.

Когда исчерпываю всю свою энергию, и мои руки обмякают, а легкие сжимаются, присаживаюсь на корточки посреди своего беспорядка и прижимаю колени к груди. Мои губы дрожат, когда следующие слова, которые я должна произнести, с трудом пробиваются к горлу.

Я поднимаю глаза и смотрю на Грэма.

— Убирайся.