Неизбежный

ГЛАВА 4

ГРЭМ

— КАК ДЕЛА, СЫНОК?

— Хорошо.

— Нашел что-нибудь интересное?

Естественно, отец звонит не для того, чтобы спросить обо мне.

— Прошло всего пару дней. Это займет время, папа. Ты ведь понимаешь, верно?

— Да, да, конечно. Просто подумал, что стоит спросить. Как обстоят дела с этой девушкой?

Ухмылка появляется на моих губах при мысли о Эве.

— Она не в восторге от того, что я здесь.

— А, ну что ж, уверен, ты сломаешь ее в мгновение ока. Томми сказал, она капризная малышка. Прошлой ночью заставила парней побегать за их деньгами.

Крепче сжимаю телефон.

— Тебе еще что-нибудь нужно? У меня мало времени.

— Нет, просто проверяю, чтобы…

Заканчиваю разговор прежде, чем отец успевает сказать что-нибудь еще, и моя голова с глухим стуком откидывается назад, к стене.

Ненавижу его за то, что поставил меня в такое положение. За то, что заставлял делать за него грязную работу. Я ненавижу его за то, что он не заботится ни о ком, кроме себя.

Но больше всего на свете ненавижу это желание доказать ему, что я такой, какой есть. Что именно доказывать? Что могу добиться успеха, даже если отказался от своей мечты? Что лучше его? Что я достоин его любви?

Этот человек не любит никого, кроме самого себя. Он продемонстрировал это, когда предпочел игры в покер моим поединкам по борьбе. Когда выгнал мою сестру из дома после того, как она забеременела в шестнадцать лет. Когда отказался поддержать маму во время ее химиотерапии.

Каждую ночь лежу без сна и думаю о том, какой была бы моя жизнь, если бы ушел от него. Я мог бы быть кем угодно, если бы захотел. Жить там, где захочу. Мог бы сам делать свой выбор, честно зарабатывать на жизнь. Не имело бы значения, что я делаю, если бы это не касалось его.

Но что случилось бы с моей сестрой?

Согласится ли она пойти со мной? Увезти мою племянницу из ее дома, подальше от ее школьных друзей? Найду ли работу, за которую платят достаточно, чтобы заботиться о нас троих?

Дверь открывается, вырывая меня из моих раздумий. Медленно скрипит петля, и я уже знаю, кто это, прежде чем выглянуть из-за угла. Эва сказала, что останется дома на ночь, и это дало понять, что она сегодня не останется дома.

Лгунья, лгунья. Идеальная чушь, Принцесса.

— Чертова дверь, — бормочет Эва себе под нос.

Девушка на цыпочках, в мультяшном стиле, пересекает холл, пока не добирается до лифта.

Я бы рассмеялся, если бы она не выглядела такой сногсшибательно сексуальной.

Ее джинсы в обтяжку подчеркивают талию в форме песочных часов, а под кожаной курткой на ней надет крошечный желтый топ на бретельках, который можно использовать как купальник. Ее сиськи — две идеальные горошины, живот подтянут. У девушки изгибы во всех нужных местах. Соберись, чувак. У тебя есть работа, которую нужно выполнить.

Я подумываю о том, чтобы выскочить прямо сейчас и напугать ее до усрачки, но это было бы слишком просто. Если она будет продолжать сбивать меня со своего следа, мне придется показать ей, как сильно нуждается во мне рядом.

Позволяю ей зайти в лифт и, когда дверь закрывается, спускаюсь на следующем лифте. Когда я добираюсь до вестибюля, она толкает вращающуюся дверь, ведущую на улицу. Держусь на безопасном расстоянии позади нее и следую за ней несколько кварталов на восток, выжидая подходящего момента.

Стараюсь не позволять покачиванию ее задницы слишком сильно отвлекать меня.

Мой шаг ускоряется, когда она приближается к следующему кварталу. Когда оказываюсь достаточно близко, я обхватываю ее рукой за талию и тащу за угол. Она вскрикивает, когда прижимаю ее к стене здания, держа за запястья и вдавливаясь в нее бедрами так, что она не может пошевелиться. Ее темные глаза расширяются от страха, а грудь вздымается, когда девушка сопротивляется мне.

Я напугал ее.

Миссия выполнена.

Ее глаза сужаются, когда она понимает, кто я такой.

— Какого хрена ты делаешь?

— Доказываю свою правоту. Посмотри, как легко я тебя поймал.

— Ты псих!

— Тебе повезло, что я не оказался кем-то другим.

— А так хочется, — выплевывает она в ответ.

Я прижимаюсь губами к ее уху.

— Нет, Эва. Ты этого не хочешь.

Не скучаю по тому, как ее тело вздрагивает рядом со мной. Но она ничего не говорит, потому что знает, что я прав.

И потому что чертовски упряма.

— Итак, куда мы направляемся? — Спрашиваю так, словно разговариваю с воспитателем детского сада.

— Я иду на вечеринку.

— Тогда я иду с тобой.

Веселье проскальзывает в ее глазах.

— Думаю, тогда тебе придется отпустить меня, Здоровяк. Или, может быть, тебе нравятся такого рода вещи, а? Удерживать девушку, заставляя ее умолять об этом. — Она прижимается ко мне бедрами. — Вот, что тебя заводит?

Мой член дергается, и отпускаю ее руки, делая шаг назад.

Давая ей идеальное возможность, чтобы ударить меня коленом по яйцам.

— Черт возьми, — кричу я, сгорбившись и крепко зажмурив глаза.

Смех Эвы удаляется, когда она перебегает улицу.

Заставляю свои ноги двигаться, несмотря на стреляющую боль, отдающуюся в паху. Я не позволю ей уйти.

Прохожу целых два квартала, выглядя как инопланетянин из «Людей в черном», которому понадобилось добавить в воду побольше сахара, прежде чем смог полностью выпрямиться. Делая глубокий вдох и выдохи, я не отрываю глаз от ее затылка, пока она пробирается сквозь толпу.

Время от времени Эва оглядывается через плечо и замечает меня. Она может вести себя так враждебно, как ей хочется, но ее глаза каждый раз выдают ее.

Эве нравится эта маленькая игра в кошки-мышки, которую мы затеяли.

И мне тоже.

Однако не моим яйцам.

К тому времени, как я догоняю ее, Эва уже входит в шикарный многоквартирный дом. Когда девушка заходит внутрь, моя грудь ударяется о ее спину, вторгаясь в личное пространство, в каждое движение. Она притворяется, что это ее не волнует, но могу сказать, что это так, судя по ее крошечным сжатым кулачкам по бокам.

Мы входим в переполненный лифт, и я остаюсь позади нее. Как девчонка, которой она и является, Эва прижимается своей задницей прямо к моей промежности и подмигивает в отражении зеркальной стены. Мои пальцы впиваются в ее талию, приказывая ей остановиться или продолжать, на данный момент я ни хрена не понимаю. Кончики ее волос щекочут мои руки, и я представляю, как оборачиваю их вокруг кулака, пока я…Дзынь.

Дверь лифта открывается, и все вываливаются наружу. Громкий бас от музыки на вечеринке отдается в ушах, когда мы приближаемся к двери в конце коридора.

Это будет долгая ночь.

— ЧЕРТ, С НИМ ВСЕ В ПОРЯДКЕ.

Эва закатывает глаза и осушает рюмку текилы.

— Этот парень словно герпес. Как раз в тот момент, когда ты думаешь, что избавился от него, бум! Он снова, вернулся за добавкой.

Дианна качает головой, ее глаза раздевают меня с того места, где я стою в нескольких футах от нее.

— Я бы была не против, чтобы он заразил меня герпесом.

— Во-первых, это отвратительно. И ты не представляешь, каково это, когда за тобой следят повсюду, куда бы ты ни пошел.

Эва все еще злится из-за того, что я набросился на нее раньше. Еще больше разозлило то, что она не смогла меня оттолкнуть.

— Мне неловко, что он здесь, — говорит она. — Ни у одной из этих чопорных сук нет телохранителей. Из-за этого я выгляжу нелепо.

— Думаю, это добавляет тебе шарма и делает важной персоной, которой ты и являешься.

Брюнетка обнимает Эву за плечи.

— Забудь о нем и постарайся весело провести время.

Улыбка Дианны меркнет, и выражение ее лица становится суровым.

— Доминик здесь, но он не один.

Я прослеживаю за их взглядами через всю комнату, останавливаясь на каком-то чуваке в черных слаксах и розовой рубашке. Его волосы намазаны гелем, зачесаны в сторону, как у какого-то наемника, и он обнимает пышногрудую блондинку.

Кто такой этот Доминик для Эвы, и почему от его присутствия она вся краснеет?

Что еще более важно, почему меня злит, что кто-то вроде него оказывает на нее такое воздействие?

— Мне все равно, — говорит Эва, хотя язык тела доказывает обратное.

Она наливает себе еще рюмку и осушает ее снова. Затем хватает Дианну за руку и ведет ее на импровизированную танцплощадку в центре просторного зала. Проталкиваясь в середину толпы, встает так, чтобы быть спиной к Доминику. Ее друзья собираются вокруг нее, и они танцуют под ужасную музыку, ревущую из динамиков.

Эва одета не так, как другие девушки здесь, даже ее подруги. Она выделяется, как больной палец, и я удивляюсь, зачем ей понадобилось приходить на подобную вечеринку. Это не в ее стиле.

Доминику не требуется много времени, чтобы заметить ее, и когда он направляется на танцпол, ответ становится ясен: Эва здесь не для того, чтобы веселиться. Она здесь, чтобы что-то доказать.

Ее глаза закрыты, руки подняты над головой, бедра покачиваются в такт. Она насмехается над ним. Показывая ему, что он потерял.

Дианна наклоняется, чтобы прошептать ей на ухо, и глаза Эвы распахиваются, чтобы встретиться с моими.

Я уже начинаю двигаться, но она качает головой, взглядом умоляя меня оставаться на месте.

Она хочет этого, хочет услышать все, что он скажет. Моя челюсть сжимается, но я киваю и даю ей понять, что буду вести себя прилично.

Но только сегодня.

Доминик улыбается друзьям Эвы, когда приближается, но они скрещивают руки на груди, свирепо глядя на него, как и подобает лучшим друзьям.

Эва оглядывается через плечо, едва узнавая его, прежде чем снова повернуться и продолжить танцевать.

Этот хуесос встает перед ней и обвивает руками ее талию. Эва прижимает обе руки к его груди и отталкивает парня. Они обмениваются словами, но я не слышу, о чем именно говорят.

Я двигаюсь к ним, расталкивая людей со своего пути.

Дианна встает передо мной прежде, чем я успеваю подойти.

— Подожди. Она должна это сделать.

— Кто он такой?

— Ее бывший. Он изменил ей. Эва узнала об этом в ту ночь, когда напали. У нее была тяжелая неделя.

Чувство вины скручивает мои внутренности.

— Этот парень — настоящий кусок дерьма, — продолжает Дианна. — Она не была в него влюблена или что-то в этом роде. Эва никогда никого не подпускает к себе слишком близко, но все же…

Руки Эвы взлетают, когда она кричит на него, и указывает на блондинку, с которой Доминик обнимался несколько мгновений назад.

Он качает головой, вероятно, придумывая ей какое-нибудь жалкое оправдание. Но она на это не купилась. Эва отшвыривает его и начинает пробираться сквозь толпу в противоположном направлении.

Умная девочка.

Затем Доминик хватает ее за запястье и притягивает обратно к себе.

И мое терпение лопается, как нитка.

В два прыжка я оказываюсь рядом и оттаскиваю его назад за шиворот. Тащу парня на другую сторону танцпола и не останавливаюсь, пока не выталкиваю через выход.

Он, спотыкаясь, выходит в коридор и резко оборачивается.

— Какого хрена, братан?

— Держись, блядь, подальше от Эвы.

Доминик приглаживает растрепавшиеся волосы на своей дурацкой, намазанной гелем голове.

— Кто ты, черт возьми, такой?

Собираюсь показать ему, кто я такой, черт возьми, когда рука Эвы обхватывает мой бицепс.

— Он со мной.

Мой член твердеет от этих двух слов.

Рот придурка отвисает, глаза мечутся между нами двумя.

— Эва, ты сейчас серьезно? Он?

Я ухмыляюсь.

— Похоже, твой член-карандаш как у Ричи Рича (прим. пер-ка.: фильм 1994 года с Маколеем Калкиным в главной роли) просто не делает то, что могу я.

Доминик сжимает руки в кулаки и бросается на меня. Одним быстрым движением отталкиваю Эву себе за спину и ударяю кулаком ему в челюсть. Он отшатывается назад, и я упираюсь предплечьем ему в шею, прижимая его к стене.

— Повторяю в последний раз, держись подальше от Эвы. Иначе ты подавишься собственным членом, когда я оторву его и воткну тебе в глотку. Ты понял это, красавчик?

Он кивает, отплевываясь от давления моей руки на его яремную вену (прим. пер-ка.: пара вен, находящихся на шеи и обеспечивающие кровообмен между головой и остальным телом). Мне следовало бы остановиться, но удерживаю его просто для того, чтобы донести свою мысль до сознания. Приятно дать слабину, снять часть этого напряжения. Лицо засранца приобретает приятный пурпурный оттенок, и я прижимаю руку сильнее.

Ладонь Эвы скользит по моей спине, возвращая меня к реальности.

— Полегче, Здоровяк.

Я выхожу из себя и отступаю назад. Доминик падает на землю, хватаясь за горло, как киска. Глаза Эвы широко раскрыты, она смотрит на меня со смесью страха, шока и… интриги?

Черт, это вышло из-под контроля.

Перешагиваю через Доминика и захожу за угол в поисках лифта. Не могу вернуться на вечеринку, только не в таком виде. Вена на шее пульсирует, и перед глазами все расплывается. Мне нужен воздух. Нужно успокоиться, черт возьми.

Эва проскальзывает в лифт следом за мной как раз перед тем, как дверь закрывается. Она прислоняется к противоположной стене, наблюдая за мной, пока мы спускаемся.

— На что ты уставился?

Я стискиваю зубы.

— На тебя.

— Почему?

— Потому что мне любопытно.

— Что именно?

— Почему в тебе так много гнева.

Тяжело вздыхаю и провожу пальцами по волосам.

— У меня аналогичный вопрос к тебе. Но я не задаю вопросов, на которые уже знаю ответы.

Ее бровь приподнимается.

— И каков же ответ?

— Мы оба застряли в жизни, которой не хотим жить.

Ее глаза расширяются на долю секунды, как будто Эва удивлена — удивлена тем, что я знаю, что она чувствует, или удивлена тем, что я обвинил ее в этом дерьме.

— Тогда почему ты здесь? Она отталкивается от стены и выходит на середину лифта. — Если ты несчастлив своей жизнью, то почему бы просто не уйти и не заняться чем-нибудь еще?

— А как насчет тебя? — Возражаю. — Зачем утруждать себя посещением этих вечеринок с чопорными придурками? Зачем встречаться с кем-то вроде этого куска дерьма, подражающего Великому Гэтсби, наверху?

Ее рот открывается, затем закрывается.

— Именно.

Лифт открывается, и я оставляю ее внутри, не потрудившись проверить, идет ли она следом.

Как только прохладный воздух касается моей кожи, чувствую себя лучше. Я поворачиваю шею и начинаю пробираться обратно к дому Эвы.

— Подожди, я еще не хочу идти домой, — говорит она, подбегая, чтобы не отставать от меня.

— Тогда возвращайся на свою маленькую вечеринку. Развлекайся.

Она усмехается.

— На этой вечеринке очень скучно.

Стискиваю зубы, и замираю. Я не могу позволить ей уйти одной. Ее отец уволил бы меня, а мой собственный убил бы.

— Ладно. Куда ты хочешь пойти?

Эва расстегивает молнию на своей сумочке и достает бутылку текилы.

— Вот, украла это с вечеринки. Давай напьемся в хлам.

ЭВА

— ЕСЛИ БЫ СЕГОДНЯ УТРОМ ТЫ СКАЗАЛ МНЕ, что сегодня вечером буду сидеть на лестничной клетке своего дома и напиваться со своим телохранителем, я бы рассмеялась тебе в лицо.

И все же мы здесь. В этом смысле жизнь забавная штука.

Здоровяк сорвался сегодня вечером. Его сдержанный, стоический образ исчез, и я увидела в нем что-то настоящее. Хочу продолжать пробивать его поверхность, снимать слои, чтобы проникнуть глубже. Такое ощущение, что в нем есть гораздо больше, чем кажется на первый взгляд.

Я отвинчиваю крышку с бутылки текилы и делаю глоток, прежде чем передать ее ему.

Он запрокидывает голову, и я наблюдаю за тем, как его полные губы обхватывают горлышко, как изгибается его точеная челюсть, когда она двигается, как его адамово яблоко подпрыгивает на шее. Бесстыдно пялюсь на него и уже собираюсь отвести взгляд, когда он ставит бутылку на пол между нами.

Но затем парень снимает свои солнцезащитные очки и вешает их на вырез рубашки.

Проклятье.

Я догадывалась, что его глаза такие же темные, как и волосы, но, черт возьми, как же ошибалась. Поразительные зеленые глаза смотрят на меня в ответ, и вжимаюсь внутрь. Все остальное в нем угрожающе и таинственно, как черный океан ночью. Но его радужки сияют, как солнце. Они захватывают вас, пригвождая к месту, как прожектор, освещающий каждый ваш изъян. Когда они смотрят на тебя, спрятаться не получится.

— Что?

Грэм ерзает под тяжестью моего взгляда.

— Тебе и правда следует перестать прятать эти глаза за солнцезащитными очками.

Парень отводит взгляд, проводя пальцами по волосам. Здоровяк не любит комплиментов. Интересно.

— Знаешь, я даже не знаю твоего имени.

Он делает еще один глоток из бутылки.

— А это имеет значение?

— Да, если ты собираешься быть моей тенью гигантских размеров в течение следующего дохрена долго времени.

Он замолкает, по какой-то причине колеблясь. — Грэм.

Грэм Картер.

Интригующе.

— Мне нравится. — Подталкиваю его плечом. — Но все равно буду называть тебя Здоровяк.

Его губы подергиваются.

— Так и думал.

— Послушай, прости, что вымещала на тебе свое дерьмо. Ты не виноват, что мой отец нанял тебя.

Он на мгновение замолкает, словно погруженный в свои мысли, прежде чем заговорить.

— То, что ты вчера сказала Дианне о своем отце, я понимаю. Больше, чем ты думаешь. Мой отец заставил меня взяться за эту работу, и у меня не было выбора. Не хочу быть здесь так же сильно, как ты не хочешь, чтобы я был здесь. Но не могу сказать ему «нет».

— Почему?

— Это сложно. — Парень отводит взгляд. — По крайней мере, твой отец заботится о тебе. Он боится, что кто-то причинит тебе боль, еще большую, чем уже причинил. Если мое присутствие может немного успокоить его, то что в этом плохого?

Качаю головой.

— Ему становится легче от осознания того, что он может контролировать меня. Не принимай это за любовь.

— В тебе есть сила воли, которой я восхищаюсь. Хотел бы сказать своему отцу «нет» так же легко, как это делаешь ты.

— У меня было много практики. — Вырывается невеселый смешок. — Я разочаровывала своего отца с самого дня рождения. Он хотел мальчика, а получил меня. Он хотел, чтобы я играла на пианино, а выбрала футбол. Он ненавидит татуировки, а у меня их целых три. Он хочет, чтобы помогала вести его бизнес, но я лучше умру.

Зачем я ему все это рассказываю?

Я сказала слишком много, но уже поздно брать свои слова обратно. Итак, расправляя плечи, готовлюсь к жалостливому взгляду, который всегда следует за этим.

Но этого не происходит.

Как и осуждение с его стороны.

Изумрудные глаза Грэма полны полного понимания.

— Мы стараемся угодить нашим отцам, но это значит, что мы не можем быть теми, кто мы есть на самом деле. Должны выбирать: быть самими собой или быть теми, кем они хотят, чтобы мы были. Ты должна гордиться тем фактом, что ты достаточно бесстрашна и остаешься верной себе, однако это всегда сопровождается чувством вины.

Я теряю дар речи.

Что-то испорченное в нем отражает то, что есть во мне.

Грэм действительно понимает. Он понимает меня.

Я перевожу внимание на лестницу под нами, преодолевая притяжение, которое оказывают на меня его зеленые глаза.

— Ты сказала: «три татуировки». — Парень искоса смотрит на меня, выгибая бровь. — Не вижу остальные две.

— Думаю, тогда тебе придется включить свое воображение, — говорю я, подмигивая, зарабатывая еще одну из его сексуальных ухмылок. — У тебя есть какие-нибудь татуировки?

— Нет.

— Что так?

— Я никогда ничего не любил так сильно, чтобы захотеть навсегда запечатлеть это на своей коже.

— Справедливо. И еще немного грустно. Должно быть что-то, что ты любишь. Кто-нибудь.

Он никак на это не реагирует. Вместо этого парень прислоняется спиной к стене, и между нами воцаряется тишина.

Значит, кто-то есть. Или что-то.

— Что ты нашла в Доминике?

Его вопрос застает меня врасплох. Никто никогда раньше не спрашивал меня о чем-то в такой резкой форме.

Поэтому я отклоняюсь и поднимаю плечо.

— Он симпатичный. У него есть деньги. Что тут может не нравиться?

Грэм поворачивает голову, чтобы посмотреть мне в лицо, но ничего не говорит. Ему и не нужно этого делать. Знает, что мой ответ был чушью собачьей.

И мне не нравится, что он видит мое вранье насквозь.

Я скрещиваю руки на груди.

— Тогда почему бы тебе не рассказать мне, раз ты такой умный?

— Ты встречалась с ним, так как знала, это пустая трата времени, — говорит он, как будто это очевидно. — Потому что это было безопасно. Потому что ты держишь людей на расстоянии вытянутой руки, там, где они не могут причинить тебе боль.

— Как он может быть безопасным? Этот придурок изменил мне.

— Потому что ты знала, что он все испортит. Он был предсказуем. Фильм не может застать врасплох, когда ты уже знаешь, чем все закончится.

Черт, а он хорош.

— Хорошо, доктор Фил. Достаточно психоанализа на одну ночь. — Опрокидываю в рот большую порцию текилы.

— Татуировки и текила, — бормочет он. — Никогда бы не догадался.

Я ухмыляюсь.

— Во мне есть еще много чего, что могло бы тебя удивить.

— Я уже это понял. Когда я брался за эту работу, думал, что ты принцесса с Парк-авеню.

— Разочарован?

Парень хихикает и отводит взгляд.

— Не сильно.

— Срань господня. Это была настоящая улыбка? — Сажусь на колени и хватаю его за лицо, чтобы осмотреть, дергая его челюсть влево и вправо. — Не думала, что это возможно.

Его улыбка становится шире, а щеки слегка краснеют. Что-то теплое скапливается у меня в животе. Теперь я не могу решить, что сексуальнее — его улыбка или пристальный взгляд.

Он отталкивает меня, и я снова опускаюсь рядом с ним. Мы по очереди пьем в уютной тишине. К тому времени, как выпиваем половину бутылки, тело расслабляется, а зрение затуманивается.

— Ты был прав про Доминика, — говорю я, слегка запинаясь в своей речи.

— Знаю.

— Все равно паршиво, когда тебе изменяют. Даже если бы заранее знала, что это произойдет.

— Это к лучшему. Он никогда не смог бы справиться с такой девушкой, как ты.

— Такой, как я?

И снова мы возвращаемся к предположениям.

— В твоих венах течет огонь, а в сердце — страсть. Эти скучные отпрыски с трастовыми фондами никогда не смогут сравниться с тобой в красоте. Ты другая.

Быть белой вороной в стаде богатеньких белых — это то, что четко понимаю. Я знала это, меня так называли всю мою жизнь. Это нехорошо. Когда взрослые смотрят на вас свысока и называют другой, это ранит и разрушает.

Но та же самая фраза прозвучала из уст Грэма… совершенно по-другому.

— Откуда ты знаешь? — Спрашиваю. — Ты меня даже не знаешь.

— Это моя работа — разбираться в людях.

Его работа. Конечно.

Но потом он продолжает:

— Легко заметить, что ты совсем не похожа на них, Эва. Тебе нужно найти кого-то, кто сможет оценить тебя такой, какая ты есть, потому что ты невероятная.

Он застывает с поднятыми бровями, выглядя удивленным собственными словами, словно не ожидал, что именно это вылетит из его уст.

Я тоже не ожидала этого.

Никто никогда не видел ничего сверх того, что я позволяю им видеть. Никто не потрудился заглянуть глубже.

Грэм резко встает с бутылкой текилы, слегка покачиваясь в своей позе. Он протягивает мне руку, и я позволяю ему отвести меня обратно на мое место. Позволяю себе насладиться ощущением его большой ладони, обхватывающей мою, в течение этих коротких мгновений.

— Спокойной ночи, Здоровяк.

Я похлопываю его по плечу и оставляю в коридоре, а сама, спотыкаясь, направляюсь в свою спальню. В голове вихрь пьяных мыслей.

Мне действительно нравятся предсказуемые парни. Это смягчает удар, когда они причиняют боль. Но в Грэме нет ничего предсказуемого.

А это значит, у меня большие гребаные неприятности.