Неизбежный

ГЛАВА 8

ГРЭМ

ЕДИНСТВЕННОЕ, ЧТО ЛУЧШЕ, ЧЕМ ЗАСЫПАТЬ С ЭВОЙ НА РУКАХ, — это просыпаться с ней на руках.

Мы проспали, вплетенные друг в друга, всю ночь, и этим утром я едва мог сказать, где заканчивалась она и начинался я.

Я облажался прошлой ночью. Позволил эмоциям взять верх и поцеловал ее. Сделал первый шаг. Ххочу чувствовать сожаление, хочу сожалеть об этом. Но этого не происходит. Как я могу быть, когда это чувствовалось так по-настоящему?

Поцелуй с Эвой был именно таким, каким я его себе представлял. Сексуальный, но милый, грубый, но нежный. Медленный и полный страсти, но неистовый и нетерпеливый.

Точь-в-точь как она.

Эта девушка обвела меня вокруг пальца, я склоняюсь к ее ногам. Теряю всякое подобие контроля, когда она рядом. И у меня нет никаких намерений отпускать ее. Я влюбляюсь в нее.

Даже сейчас, когда она принимает душ, а нахожусь в кабинете ее отца, все еще верю, что мы сможем быть вместе после того, как этот кошмар закончится.

Должен найти способ.

Поскольку письменный стол Монтальбано оказывается бесполезным, присаживаюсь на корточки и открываю шкафы в стене за ним. Расходные материалы, бумага, чернильные картриджи для принтера…

Бинго.

Прямо перед лицом стоит большой черный сейф.

Если храните сейф в спальне, тогда наверняка там есть деньги или драгоценности. Держите сейф в своем домашнем офисе? Там личные документы, которые не хотите, чтобы кто-то их нашел.

Фотографирую это и отправляю сообщение папе. Это должно отвлечь его от меня еще на пару дней, пока не смогу взломать замок.

— Грэм? Где ты?

Проклятье. Это был самый быстрый душ. Я выскакиваю в коридор как раз в тот момент, когда Эва заворачивает за угол.

— Привет, — говорит она, и облегчение появляется на ее лице. — Уже думала, ты сбежал.

Она выглядит такой очаровательной, стоя там, с еще влажными волосами и в футболке Nirvana большого размера. Хочу заключить ее в свои объятия и защитить от боли и душевных терзаний, от всего плохого в мире.

Но это значит, что должен защитить ее от себя.

Я — то плохое, что есть в этом мире.

И доказываю это самому себе, говоря то, что скажу дальше.

— Просто ищу ванную. Не хотел залезать в твою, пока ты была в душе.

Я ненавижу ощущение лжи на языке. То, как легко в это можно поверить.

Эва указывает на противоположный конец коридора.

— Ванная в той стороне. Сегодня вечером я проведу для тебя экскурсию, чтобы ты мог сориентироваться.

Затем девушка вытягивается и обхватывает меня руками сзади за шею.

— Я слышала, что ты сказал прошлой ночью, но надеюсь, мне все еще позволено целовать тебя время от времени.

Касаюсь своими губами ее губ.

— Не мог перестать думать о том, чтобы поцеловать тебя.

Девушка тихонько вздыхает и открывает рот, чтобы позволить моему языку скользнуть внутрь. Через несколько секунд прижимаю ее к стене и просовываю руки под ее футболку, чтобы обхватить ее голую задницу. Она теплая и мягкая, и на ощупь чертовски приятна.

Я голый, если не считать боксеров, которые не оставляют ничего, что могло бы скрыть, насколько она меня заводит.

И Эва это знает.

— Знаешь, я могла помочь тебе с этим.

Ловлю ее за запястье, когда ее рука касается пояса моих боксеров.

— Я в этом не сомневаюсь.

Она посасывает мою нижнюю губу и с хлопком отпускает ее.

— Поступай как знаешь, Здоровяк. Одевайся. Мы уезжаем через десять.

Иисус.

Похоже, большую часть этих десяти минут я проведу, освобождаясь в душе.

ЭВА

Я СВЯЗАЛА ВСЕ КОНЦЫ С КОНЦАМИ ДЛЯ БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОГО МЕРОПРИЯТИЯ.

У нас осталась одна неделя, и я дважды проверяю свой список, чтобы убедиться, что ничего не забыла.

Миссис Бенсон, самая красивая богатая сучка во всей стране, созвала собрание как раз в тот момент, когда собирались расходиться по домам. Она не главная, поэтому притворство помогает ей чувствовать себя важной персоной.

Пока толкает речь, Диана, конечно же, шепчет мне о Грэме.

— Ты должна что-то сделать, чтобы подтолкнуть его к краю пропасти! Отчаянные времена требуют отчаянных мер.

— Ди, я буквально бросилась на него, голая, в реку, — шепчу. — А потом еще раз в своей постели. Если это не радикально, тогда не знаю, что это.

Она наклоняется ближе ко мне.

— Насколько сильно ты была голой? Например, в одном лифчике и трусиках, или до такой степени, что рыба могла заплыть в твою вагину?

Смеюсь и быстро зажимаю рот рукой.

— Дамы. — Миссис Бенсон постукивает костяшками пальцев по деревянному столу. — У вас есть что добавить к обсуждению?

Диана опускает взгляд на колени.

— Нет, мэм.

— Тогда предлагаю вам прекратить болтовню о какой бы то ни было незначительной вещи, которую вы обсуждаете. Это мероприятие состоится через неделю, и у нас нет времени, чтобы тратить его впустую.

Ненавижу эту женщину. Она в приподнятом настроении, когда все здесь знают, что это мое мероприятие. Помогает нам планировать это только потому, что это привлекает внимание общественности. Ей наплевать на людей, для которых была создана эта благотворительная организация.

Вместо того чтобы спорить, прикусываю язык, потому что она жертвует кучу денег на это дело. Откидываюсь на спинку стула и ставлю ботинки на стол, скрестив их в лодыжках.

Глаза миссис Бенсон вылезают из орбит на ее идеально причесанной голове. Машу рукой и жестом приказываю ей продолжать.

— Вы что-то говорили? — Она выпрямляет спину и продолжает болтать дальше.

Мой телефон жужжит на столе, и я хватаю его прежде, чем Бенсон услышит это и начнет делать из мухи слона.

Здоровяк: О-о-о-о, ты влипла.

Поднимаю глаза туда, где он ухмыляется мне через всю комнату, и отправляю ответное сообщение.

Я: Что тут сказать? Плохая девочка. Ты должен отшлепать меня.

Здоровяк: Прямо здесь, перед всеми этими встревоженными женщинами?

Я: Я не против публики.

Я: С другой стороны, не уверена, что мне нравится идея о том, что эти отчаянные домохозяйки увидят тебя голым.

Здоровяк: Ревнуешь, Эва? Я бы никогда не подумал, что в тебе есть это.

Я: Люблю держать тебя в напряжении.

Я: И да, я единственная, кому позволено видеть тебя обнаженным. Теперь вернемся к порке…

Здоровяк: Мы говорим о легком постукивании, жестком шлепке, или мне понадобится ремень?

Я: Шлепка будет достаточно. Лучше, когда буду стоять на четвереньках, а ты возьмешь меня сзади.

Я: И еще сильно потяни меня за волосы. Мне нравится это дерьмо.

Здоровяк: Ты убиваешь меня, Эва. Хорошо.

Я ответила, что дам ему время.

Но не говорила, что облегчу ему задачу.

Бенсон говорит еще пять минут, прежде чем освободить нас из своего бессмысленного заточения.

Мы с Грэмом берем такси до Парк-авеню, и когда выходим на улицу, он тянет меня за руку и ведет через улицу.

Я прикрываю глаза рукой козырьком и смотрю на высокий небоскреб, который является моим домом.

— Э-э, ты же знаешь, что мой дом в другой стороне, верно?

— Да.

— Тогда почему мы идем в противоположном направлении?

— Нам нужно сделать пит-стоп. У меня для тебя сюрприз.

— Куда мы идем?

— Ты понимаешь значение слова «сюрприз»?

Я закатываю глаза.

— Ага. Но не значит, что мне это нравится.

— Это происходит, нравится тебе это или нет.

— Нет.

Искоса смотрю на него, выгибая бровь.

— Что у тебя в рюкзаке?

Грэм хихикает и качает головой.

— Ты неумолима. Задаешь столько же вопросов, сколько и моя племянница.

— Ладно. Передай ей, чтобы продолжала спрашивать, пока не получит ответы, которые хочет. На самом деле, я сама скажу ей, когда…

Вжимаюсь пятками в землю, когда понимаю, где мы. Я ни разу не заходила в Центральный парк с тех пор, как в последний раз была здесь с Эриком. Это было наше место, и не хотела приходить сюда без него.

Грэм обнимает меня за плечи, и я сопротивляюсь, когда он подталкивает к толстому дереву. Его голос низкий и нежный, когда говорит, будто уговаривает дикое животное поесть у него с ладони.

— Знаю, что ты не была здесь с тех пор, как умер Эрик, и что ты никогда бы не пришла сюда по собственной воле.

Он разворачивает свой рюкзак перед собой и расстегивает молнию на большом отделении. Сунув руку внутрь, достает красное фланелевое одеяло и встряхивает его. Разложив на землю, снова лезет в сумку и достает мой блокнот для рисования и карандаш.

— Ты можешь рисовать или не делать этого вовсе. Также я взял закуски. — Он достает из своего рюкзака коричневый бумажный пакет и протягивает его мне. — И не мог забыть про алкоголь.

Руки дрожат, когда беру у него замаскированную бутылку текилы.

— Зачем ты это делаешь?

— Ты выглядишь такой счастливой, когда рассказываешь об Эрике, о том, какими вы двое были раньше. Было бы жаль, если бы ты перестала приходить сюда только для того, чтобы не думать о нем, — он пожимает плечами. — И кто знает? Может, однажды к тебе вернется вдохновение рисовать.

Реакция моего тела на бегство находится в состоянии повышенной готовности, и я хочу бежать. Подальше от воспоминаний о том, как весело нам с Эриком было здесь раньше. Подальше от чувств к Грэму, расцветающих внутри меня.

Но когда он садится на одеяло и смотрит на меня снизу вверх своими чарующими глазами, что-то внутри тянет меня опуститься рядом с ним.

— Я не хочу рисовать.

Грэм кивает и засовывает блокнот обратно в сумку.

— Тогда не надо. Давай просто будем. Я и ты. И вспоминаем о твоем брате.

Он прислоняется спиной к стволу дерева, и я проскальзываю между ног, прижимаясь спиной к груди. Его подбородок покоится на моей макушке, а эти огромные руки обхватывают мой живот.

Мы сидим в тишине, наблюдая за людьми, проходящими мимо нас.

Мы с Эриком обычно хлопали бегунам, когда они пробегали. «Молодец», — говорил он, отправляя в рот пригоршню «Доритос». Любая собака, которая пробегала мимо, должна была остановиться у нашего одеяла, чтобы Эрик мог погладить ее. И он подружился почти с каждым пожилым человеком, который прогуливался по парку.

Если вы знали настоящего Эрика, значит вы любили его. Он вызывал улыбку на лицах людей, куда бы ни шел. Меня убивает мысль о том, как сильно ему было больно в глубине души, даже когда делал счастливыми всех остальных вокруг себя.

Грэм не пытается заставить меня говорить об Эрике или заставить меня рисовать. Мы не разговариваем, ни разу за все время, пока мы там.

Кажется, это то, что я люблю в нем больше всего: он дает мне то, что мне нужно, и то, о чем я даже не догадываюсь, что мне нужно, не произнося ни слова.

И когда говорю, что готова уйти, Грэм собирает вещи, и мы уходим.

— ЛУЧШЕ. ЕЩЕ РАЗ.

Мое тело напрягается, и я двигаюсь к нему.

— Сильнее, Эва.

Я вкладываю в удар больше силы, и мой кулак соприкасается с ладонью Грэма, издавая громкий чмокающий звук.

— Идеально. Ты должна вложить весь свой вес в удары.

Подпрыгиваю взад-вперед на носках, как будто я Мухаммед Али, держа кулаки перед носом.

— Что дальше? Научи меня чему-нибудь еще.

Грэм хихикает.

— Ну, ты можешь воспользоваться приемом «коленом по яйцам». Давай подумаем, что делать, когда кто-то берет тебя сзади.

Я приподнимаю бровь, когда уголок моего рта дергается.

— Нападай, Эва. — Он качает головой. — Сделай это сексуально.

Ухмыляюсь, когда Грэм занимает свое место позади меня.

— Если нападающий хватает тебя вот так, — говорит он, обхватывая меня руками за грудь, заключая руки в свою хватку, — твой первый инстинкт — запаниковать и сопротивляться ему. Но паника берет верх над мозгом, и ты не можешь мыслить здраво. Поэтому стоит сохранять хладнокровие, даже когда страшно. Это единственный способ, которым можешь спасти себя.

— Что мне делать?

— Твое оружие — это ноги и голова. Но нужно быть осторожной, когда бьешь кого-то головой, потому что можешь вырубиться сам. Всегда выбираю удар ногой в коленную чашечку или голень. Чертовски больно, и это может ослабить его хватку на тебе.

Сглатываю, вспоминая нападение в прошлом месяце.

— Придурки, которые схватили меня, несли за ноги, так что я не могу ими пользоваться.

Руки Грэма скользят вверх и обхватывают мои плечи.

— Мне очень жаль, что это случилось с тобой.

Поворачиваю шею, чтобы оглянуться на него.

— Если бы этого не случилось, я бы никогда не встретила тебя.

Его глаза сужаются, в них, словно буря, бушует страдание.

— Это было бы лучше, чем если бы ты пострадала.

— Я бы заново пережила ту ночь, если бы это привело нас обоих сюда, к этому моменту. — Я протягиваю руку и прижимаю ладонь к его щеке. — Видимо, это именно то место, где нам суждено быть.

Грэм опускает голову, закрыв глаза, и прижимается своим лбом к моему.

— Ты веришь в судьбу?

— Начинаю, — шепчу.

— Если бы я захотел уехать, начать все сначала в каком-нибудь новом месте, ты бы поехала со мной?

— Тут же.

Ответ приходит быстро и решительно. Без колебаний. Без страха. Без какой-либо неопределенности.

Я бы последовала за Грэмом, куда бы он ни пошел.

Сжав мою челюсть своей огромной рукой, он завладевает моими губами во всепоглощающем поцелуе.

Этот поцелуй не наполнен похотью или целеустремленностью. Это больше, чем любая другая эмоция, которую я когда-либо испытывала. Это единственный способ, которым Грэм может выразить свои чувства в данный момент. Там, где слов не хватает, действие всегда может выразить масштаб того, что чувствует человек. Действие — это доказательство того, что у тебя на сердце.

Возможно, он расскажет мне не все. Возможно, в нем есть какая-то тайна. Возможно, у меня еще нет всех ответов, которые хочу получить. Но Грэм всегда показывает мне, как сильно он заботится обо мне. Это проявляется в мелочах: латте, который приносит мне каждое утро, хотя мы проходим мимо «Старбакса» по дороге в «Уолдорф»; еда, ожидающая меня после долгого дня; то, как он слушает все, что говорю, и понимает даже то, о чем молчу. Больше всего это чувствуется в его поцелуе, в каждом его прикосновении и ласке.

В глубине души я знаю, что Грэм тоже влюбляется в меня, потому что это чувствую.

Скажи ему.

Слова вертятся на кончике языка, пока громкое рычание не разрушает момент. Глупый желудок.

Дыхание Грэма щекочет мою кожу вместе с его мягким смешком.

— Давай накормим тебя.

Мы направляемся на кухню, и Грэм прислоняется к стойке, пока роюсь в холодильнике.

— Я не такой шеф-повар, как ты, но могу приготовить отличный сэндвич. С майонезом или горчицей?

— Ни то, ни другое.

— Салат-латук, помидоры, лук, маринованные огурцы?

— Да, нет, да. — Грэм указывает на меня указательным пальцем. — И не подходи ко мне с соленым огурцом, если хочешь дожить до следующего дня.

Я высовываю голову из-за дверцы холодильника.

— У тебя какие-то проблемы с соленными огурцами?

Он морщит нос, как четырехлетний ребенок.

— Они — позор для семейства огуречных.

— Приятно это знать. В следующий раз, когда захочу сбежать от тебя, обязательно возьму с собой маринованные огурчики.

Он свирепо смотрит на меня, и я подмигиваю.

Я пинком закрываю дверь ногой и начинаю раскладывать ломтики хлеба на островке.

— Ладно, у нас есть индейка, ветчина, салями и ростбиф. В отделе сыров есть американский, швейцарский и Проволоне (прим. пер.: твердый сыр с низкой жирностью, который относится к семейству «паста филата», что с итальянского переводится как «ниточная масса». Этот сорт сыра является близким родственником моцареллы). Но должна предупредить: если выберешь Проволоне, я не подойду к тебе, пока полностью не смоешь запах со своего…

Грэм встает позади меня, и его пальцы скользят вниз по моим рукам, посылая волну мурашек по всему телу, пока его ладони не накрывают мои.

— Иди прими ванну, о которой ты мечтала до смерти. Приготовлю нам бутерброды.

Если бы он не чувствовал себя так чертовски хорошо, я бы побежала в ванную. Но хочу побыть в его объятиях еще немного.

— Или ты мог бы присоединиться ко мне, — говорю, прижимаясь к нему спиной и протягивая руку, чтобы запустить пальцы в его волосы. — Моя ванна вместит нас двоих, даже тебя с твоими внушительными размерами.

Он подавляет стон и делает шаг назад.

Я хихикаю.

— Как знаешь. Вернусь через двадцать минут.

— Не торопись.

Пробираюсь к себе в спальню, убедившись, что дверь приоткрыта. Раздеваюсь и также оставляю дверь ванной открытой. Когда ванна наполняется, я опускаюсь в нее.

Я пульсировала, жаждала разрядки. И если Грэм не готов уступить мне, придется показать ему, чего он лишается.

Отчаянные времена…

ГРЭМ

МОНТАЛЬБАНО — ЧЕЛОВЕК СТАРОЙ ЗАКАЛКИ.

У него есть старый школьный сейф со старым школьным кодовым замком. Его должно быть достаточно легко взломать. Черт возьми, в наши дни в Интернете можно найти все, что угодно. На YouTube есть более дюжины видео о вскрытии замков.

Этот мир — страшное место.

Наши бутерброды приготовлены, а Эва до сих пор в ванне. Возможно, у меня как раз хватит времени, чтобы открыть этот сейф. Не знаю, надеюсь ли я, что в этом ничего нет, или надеюсь найти что-то ценное для отца, чтобы мог покончить с этим.

Прижимаюсь ухом к дверце сейфа и медленно поворачиваю ручку вправо. Прислушиваюсь к слабому щелкающему звуку, согласно видео на YouTube «По словам преступника». Ручка поворачивается несколько раз, прежде чем замечаю звук и отмечаю, на какой номер она попадает. Делаю то же самое, поворачивая ручку влево, затем вправо в последний раз. Если цифры, которые я записал, верны, дверь должна открыться.

Семь…

Двадцать пять…

Шестнадцать.

Бум.

Готово.

Сердце бешено колотится, когда перебираю содержимое сейфа. Конверт, полный наличных. Свидетельства о рождении и карточки социального страхования. Здесь нет ничего необычного. Я перебираю бумаги и уже собираюсь сдаться, когда замечаю чистый белый конверт, заклеенный скотчем.

— Грэм?

Я подпрыгиваю на метр от земли, когда слышу голос Эвы, и адреналин бурлит в моих венах. Засовываю конверт в карман джинсов, захлопываю дверь и выбегаю в коридор.

Она снова зовет меня.

— Грэм, ты не мог бы принести мне полотенце? Забыла взять его перед тем, как залезть в ванну.

Слава богу, черт возьми, она все еще в ванне.

Дверь ее спальни приоткрыта, и я просовываю голову внутрь.

— Где лежит полотенце?

— В шкафу в прихожей. Двойная дверь слева от тебя.

Достаю полотенце из бельевого шкафа и захожу в спальню Эвы.

— Где тебе лучше, чтобы я это оставил?

Ответа не последовало, поэтому подхожу ближе к ванной. Дверь наполовину открыта, и мне открывается прямой вид на ванну. Мои глаза опускаются в пол, и собираюсь спросить еще раз, пока…

Тихие стоны Эвы эхом отражаются от кафеля.

— Грэм. Да, Грэм. — Зачем бы ей звать меня сюда, если только… Черт.

Она спланировала это.

Эва хочет, чтобы я это увидел.

Она снова стонет, и поднимаю взгляд. Одна нога свисает с края ванны, ноги широко раздвинуты для меня, в то время как пальцы играют между бедер, когда она покачивает бедрами взад-вперед.

Это самая сексуальная гребаная вещь, которую я когда-либо видел.

Мой взгляд путешествует дальше по ее телу, мышцы на животе сокращаются, ее сиськи мокрые и блестящие, торчащие из воды. Когда наши взгляды встречаются, она прикусывает нижнюю губу и снова покачивает бедрами.

— Грэм, — хнычет она.

Наблюдаю, как девушка вводит внутрь себя один палец, затем два и обводит большим пальцем свой клитор.

Эва показывает мне, как ей это нравится.

— Дотронься до себя, Грэм.

Расстегиваю молнию на джинсах и стягиваю их вниз, освобождаясь от боксеров. Мой член пульсирует в руке, устремляясь к Эве, как будто он точно знает, где ему нужно быть. Прислоняюсь к дверному косяку и позволяю ей наблюдать, как поглаживаю себя.

Она облизывает губы, темные глаза прикованы ко мне, и ее рука начинает двигаться быстрее, пальцы погружаются внутрь, затем выходят и снова погружаются внутрь, снова и снова.

Обхватываю свои яйца одной рукой, в то время как другой обхватываю член, двигая им по всей длине длинными, жесткими движениями.

Стоны Эвы становятся громче, каждый из них призывает меня.

— Грэм…

— Грэм, я сейчас кончу.

— О, Боже. Грэм…

— Да, Грэм.

Ее голова откидывается, когда сила оргазма разливается по телу. Я кончаю в одно мгновение, выплескивая свое освобождение в полотенце. Мы оба тяжело дышим, кожа красная, когда спускаемся с высоты.

Эва поднимает голову и ухмыляется, глядя на меня из-под тяжелых век.

— Спасибо за полотенце, Здоровяк.