Неизбежный

ГЛАВА 7

ГРЭМ

РАНЬШЕ Я ДУМАЛ, ЧТО БЫТЬ ЧАСТНЫМ ДЕТЕКТИВОМ — это все равно что быть детективом в полиции.

За вычетом славы, конечно, и с более высоким риском получить по морде.

Теперь я знаю правду. Сравнивать частного детектива с обычным — все равно что чокнутую проститутку на случайном углу улицы с дорогим эскортом высокого класса.

Я хочу уйти. Покончить с этой работой и образом жизни. Больше всего — с моим отцом. В течение многих лет он говорил мне, что я никогда ничего не добьюсь, что у таких людей, как я, не бывает счастливого конца, что мое место в грязи вместе с остальными ничтожествами из низов. Он убедил меня увидеть худшее в себе, а когда ты застрял в темноте, невозможно найти путь к свету.

Но Эва сияет, как луч света. Она не видит того, что видит он. Того, что я видел раньше. Чувствую то, чего никогда ни к кому раньше не испытывал. Желая того, чего, как думал, никогда не смогу иметь. Когда с ней, верю, что все возможно.

Может, так оно и есть.

Боже, то, как она прижималась ко мне в воде прошлой ночью, было нереально. Ее обнаженное тело обвилось вокруг моего, рот прижался к коже. У нее, наверное, синяки на бедрах от того, как сильно я сжимал ее, пытаясь удержаться от того, чтобы не поддаться девушке. Моя сила воли слабеет, но не могу позволить себе по-настоящему обладать ею так, как хочу. Нет, пока не придумаю, как выбраться из этой передряги.

Кстати, об этом: в кармане звонит телефон. Как будто папа чувствует, что в этот самый момент я нахожусь в кабинете Монтальбано.

— Да?

— Грэм, у тебя есть что-нибудь для меня?

— Пока нет. В его столе много файлов, которые нужно просмотреть.

— Продолжай искать.

— Понял, отец. — Говорю тише, выскальзывая из кабинета и направляясь обратно на кухню. Эва должна выйти из душа с минуты на минуту.

— Там должно что-то быть. Я чувствую это.

— Иначе и быта не должно. Что произойдет, если этот парень чист?

Папа разражается лающим смехом.

— Это не так. Поверь мне.

— Давай просто признаем это. Притворись, что все обыскал и ничего не нашел. Как долго я должен продолжать это делать, чтобы ты смирился с этим и двигался дальше?

— Ты будешь делать это столько, сколько потребуется, — говорит он, слишком уверенный в себе. — Не надо сейчас давить на жалость, мальчик. Не забывай свое место. Ты принадлежишь мне. И выполняешь мои приказы.

Моя челюсть сжимается, зубы скрежещут друг о друга.

— А что, если я этого не сделаю? Что, если уйду, и ты никогда больше меня не увидишь?

Папин голос похож на низкое, зловещее рычание.

— Если ты уйдешь от меня, значит уйдешь и от своей сестры и ее дочери. Или ты забыл? Ты мог бы повернуться ко мне спиной, сынок, но я знаю, что ты не поступишь так с ними.

— Знаешь, ты тоже мог бы им помочь. Позаботиться о них хоть раз.

— Если ты уйдешь, я не дам им ни цента.

— Ты бы сделал это со своей собственной дочерью, со своей внучкой, просто чтобы досадить мне?

— Даже не задумываясь.

Он заканчивает разговор, и я бросаю телефон на кухонную стойку, пытаясь проглотить кислый комок, застрявший в горле.

Какое отношение этот человек вообще имеет ко мне? Он больной ублюдок. Он…

— Грэм, ты в порядке? — Нежный голос Эвы вырывает меня из мыслей.

Отвечаю сдержанным кивком.

Она подходит ближе и проводит ладонями по моим рукам.

— Точно? Ты дрожишь.

Закрываю глаза и делаю глубокий вдох, вдыхая ее свежий цветочный аромат.

— Все нормально. Только что разговаривал по телефону с отцом.

Она морщится.

— Все настолько плохо?

— Ты даже не представляешь.

— Ну, на данный момент он бросил трубку. Ты достаточно поел? Розали уйдет до обеда, но могу приготовить что-нибудь еще, если все еще голоден.

Я смотрю вниз на ее великолепное лицо, отмечая кремовое платье-свитер, которое облегает изгибы, а также черное колье и армейские ботинки, чтобы придать ему пикантности, как она всегда это делает.

В голове и сердце все смешалось. Мое тело находится в эпицентре гражданской войны, и в любом случае я проигрываю.

Моя рука движется по собственной воле и поднимается, чтобы погладить ее по щеке.

— Ты прекрасна, Эва.

Она наклоняется навстречу моему прикосновению, на мгновение закрывая глаза.

— Это все новое платье.

Я качаю головой и приподнимаю ее подбородок, чтобы убедиться, что девушка смотрит на меня, когда говорю ей:

— Дело вовсе не в платье.

Ее щеки вспыхивают, когда она отстраняется.

— Ладно, Здоровяк. Больше никаких комплиментов, пока я не выпью по крайней мере еще две чашки кофе.

Эва этого не заслуживает. Это не имеет к ней никакого отношения, вендетта моего отца против ее отца. И все же в конце концов именно она попадет под полыхающий огонь.

Она еще не знает этого, но Эва играет роль Джульетты в этой запутанной трагедии.

ПОСЛЕ ОЧЕРЕДНОГО ДНЯ, ПРОВЕДЕННОГО В ОТЕЛЕ «УОЛДОРФ», МЫ С ЭВОЙ ВЫХОДИМ ИЗ ЛИФТА на ее этаж.

— Тебе не скучно здесь совсем одному? — спрашивает она, поворачивая ключ в своей двери и открывая ее.

Я пожимаю плечами.

— Это часть моей работы.

— Почему бы тебе не войти?

— Не хочу мешать, если там твой папа.

— Эванджелина, — зовет мистер Монтальбано. — Скажи Грэму, чтобы зашел внутрь. Мне нужно с ним поговорить.

Эва приподнимает брови и распахивает дверь пошире. — Заходи, Здоровяк.

Монтальбано пожимает мне руку, когда вхожу в его дом.

— Грэм, я уезжаю в деловую поездку на следующие несколько дней. Машина уже внизу. Мой рейс вылетает через несколько часов. Хочу, чтобы ты осталась здесь с моей Эванджелиной, пока меня не будет. Разумеется, тебе будет выплачена компенсация.

— Да, сэр.

— Здесь есть гостевая спальня, в которой можешь остаться. Не хочу, чтобы ты отходил от моей дочери, пока меня не будет.

— Понял.

Он поворачивается, чтобы заключить Эву в объятия, когда она закатывает глаза у него за спиной.

— Я люблю тебя. Увидимся через пару дней, когда вернусь.

— Счастливого пути, — сухо произносит она. — Идем, Здоровяк. Давай найдем тебе что-нибудь поесть.

Монтальбано смотрит ей вслед, прежде чем снова поднять на меня свои темные глаза.

— Как продвигаются дела?

— Прекрасно, сэр. Эва усердно работала на сборе средств.

Он одаривает меня грустной улыбкой.

— Эва сильнее всех нас. Я бы хотел, чтобы она не чувствовала себя такой, какой должна быть. Хотел, чтобы позволила мне быть ее отцом, как раньше.

Засовываю руки в карманы, не зная, что сказать.

— Боль заставляет нас взрослеть раньше, чем нам хотелось бы.

Его голова наклоняется, когда смотрит на меня снизу вверх.

— Ты говоришь так, словно знаешь, что такое боль.

Я киваю.

— Так и есть, сэр.

— Папа, — зовет Эва из конца коридора. — Разве тебе не нужно на самолет?

Он вздыхает.

— Скоро увидимся. Оставайся в безопасности.

Запираю за ним дверь и встречаюсь с Эвой в другом конце коридора.

— Похоже, у нас намечается пижамная вечеринка. — Она одаривает меня озорной ухмылкой, и я следую за ней, позволяя покачиваться ее заднице в этом кремовом платье впереди.

— Папа всегда дает сотрудникам отгул, пока его нет, так что здесь только ты и я. — Она рывком открывает дверцу холодильника и заглядывает внутрь. — Чего бы тебе хотелось?

Тебя.

Я хватаю ее за локоть и закрываю дверь.

— Почему бы тебе не пойти принять ванну, о которой ты так мечтала? Я приготовлю ужин.

Ее брови доходили до линии роста волос.

— Ты умеешь готовить?

— Умею делать два дела одновременно, Эва.

Она вытягивает шею, приподнимается на носочки и запечатлевает поцелуй на моей щеке. Ее губы задерживаются у моего уха, когда она понижает голос и говорит:

— Я умираю от желания, чтобы ты показал мне все, на что ты способен.

Затем она уходит, оставляя меня стоять посреди кухни с неистовым стояком.

Сильно качаю головой, надеясь, что образ Эвы, обнаженной в своей ванне, сотрется из сознания, как гравюра с наброском.

Нет времени, чтобы приготовить еду и порыться в кабинете Монтальбано. Зато есть полная свобода действий в этом доме на следующие пару дней, но сегодня о работе не может быть и речи.

Сегодня вечером я с удовольствием проведу время с Эвой.

ЭВА

Я СТОНУ, ХВАТАЯСЬ ЗА ЖИВОТ.

— Это было так чертовски вкусно.

Грэм хихикает и встает, ставя мою тарелку поверх своей.

— Рад, что тебе понравилось.

Следую за ним к раковине и толкаю его бедром.

— Ты готовил. Я убираю.

— Ты работала весь день. Иди отдохни.

Моя рука взлетает к бедру.

— Ты тоже. И даже сейчас.

— Наблюдение за тобой вряд ли можно назвать работой. Твой отец, по сути, платит мне за то, чтобы я целыми днями пялился на твою задницу. Не уверен, что он держал бы меня здесь, если бы узнал, чем я на самом деле занимаюсь.

Смеюсь, но мои щеки горят при мысли о том, что он так на меня смотрит.

— Отлично. Завтра вечером моя очередь позаботиться о тебе.

— Договорились.

Запрыгиваю на столешницу рядом с раковиной.

— Где ты научился так готовить?

— Когда моя мама болела, я хотел облегчить ей жизнь, насколько это было возможно. Купил множество кулинарных книг и перепробовал разные рецепты.

Мое сердце сжимается.

— Ей повезло с тобой.

Его челюсть сжимается, а брови сходятся вместе. Я наблюдаю за ним, пока он моет посуду, гадая, какие мрачные мысли крутятся у него в голове.

Есть так много вопросов, слишком многого о нем не знаю. Хочу узнать больше. Я хочу узнать его. Хочу, чтобы Грэм отдал мне все, что у него есть, потому что почти уверена, что отдала бы ему все до последней частички себя, если бы он попросил меня об этом.

Грэм закрывает кран и вытирает руки кухонным полотенцем.

— Чем теперь займемся? Не хочешь показать мне мою комнату?

Соскальзываю со стойки и скрываю свою злую ухмылку. Его комната. Как будто сегодня он будет спать где угодно, только не в моей.

— Конечно, Здоровяк. Следуйте за мной. Операция «Соблазни Грэма» продолжается.

Я прохожу мимо гостевой спальни и веду Грэма в свою. Щелкаю выключателем и машу рукой, как Ванна Уайт.

Его глаза бегают по комнате. В то время как остальная часть дома выкрашена в различные оттенки белого, кремового и серого и оформлена скучным дизайнером интерьера, моя комната — полная противоположность. Стены выкрашены в темно-малиновый, а мебель сделана из темного дерева в деревенском стиле. Стеганое одеяло на моей кровати размера «кинг-сайз» черное, а поверх него наброшено большое пушистое леопардовое. Гардеробная полупуста, к большому разочарованию Дианы. Никаких дорогих украшений на стенах или причудливой люстры, свисающей с потолка. Только несколько фотографий Эрика и моих друзей, а также пару постеров рок-групп, которые так и не удосужилась снять.

Это единственное место в этом доме, которое по-настоящему принадлежит мне.

Грэм выгибает бровь.

— Значит, это твоя комната.

Плюхаюсь на кровать и откидываюсь назад, закидывая руки за голову.

— Да, верно.

Он придвигается ближе к моему столу. Из высокого окна открывается вид на Центральный парк.

— Это мое любимое место.

— Понимаю. — Он проводит пальцами по обложке моего альбома для рисования, лежащего на столе. — Диана сказала, что ты раньше рисовала.

— Мы с Эриком ходили в парк и сидели на большом одеяле. Он рисовал, а я делала наброски. Мы бы говорили о смысле жизни или придумывали сценарии о проходящих мимо людях. — Легкая улыбка трогает мои губы. — Мне действительно не хватает этого.

Грэм опускается рядом со мной на матрас.

— Я знаю, что ты имеешь ввиду. — Он проводит по моей щеке тыльной стороной ладони.

— У тебя есть братья или сестры?

— Сестра.

Мои брови приподнимаются.

— Ты никогда не говоришь о ней.

Он отодвигается дальше, пока его спина не ударяется о спинку кровати.

— Ее зовут Джен. У нее есть дочь Гвенни.

— У тебя племянница?

Он кивает, погруженный в свои мысли, оглядывая мою комнату.

— Расскажи о них. — Кладу голову ему на плечо и закрываю глаза, позволяя звуку глубокого голоса успокоить меня.

— Джен на год младше меня. Мы всегда были близки. Присматривали друг за другом. Она всегда поддерживала меня, ходила на каждый мой бой. После смерти мамы, я был в выпускном классе средней школы. И на какое-то время потерял себя. Напивался, пропадал на несколько дней, возвращался домой весь в синяках после драк со случайными мужчинами вдвое крупнее меня и крови. Джен вытащила меня из этого ада

— Как?

Его грудь поднимается и опускается, когда он находит мою руку и переплетает наши пальцы.

— Однажды ночью, после того как меня не было несколько дней, она отправилась на мои поиски. А именно в плохую часть города, и ее нашли не те люди.

Его рука сжимает мою, и я сжимаю ее в ответ, давая ему понять, что здесь ради него.

— Кто-то изнасиловал ее. Затащил в переулок и овладел силой. Она пострадала из-за меня. Когда наконец вернулся домой и узнал, что произошло… Просто не мог в это поверить. Кто-то причинил боль моей младшей сестренке, потому что я был эгоистом и думал только о себе. Знал, что должен что-то изменить.

Поднимаю голову и поворачиваюсь к нему лицом, сжимая его руку.

— Грэм, ты не можешь винить себя за это. Единственный человек, которого следует винить, — это парень, который сделал это с ней.

Он пожимает плечами, и я знаю, что он мне не верит.

— Единственное, что из этого вышло хорошего, — это Гвенни. Джен оставила ребенка вопреки желанию моего отца, и теперь у нее самая удивительная маленькая девочка. — Улыбка Грэма горько-сладкая.

— Она бы тебе понравилась. Такая же вспыльчивая, как и ты.

— Мне бы хотелось однажды с ней познакомиться.

Глаза Грэма встречаются с моими.

— Я бы с удовольствием. — Удовольствие… Любовь…

От одного этого слова по коже бегут мурашки. Так вот что это такое? Разум кричит мне бежать, в то время как сердце влечет к нему, мое тело горит в его присутствии. Сидим здесь в моей комнате, месте, где не бывал никто, кроме моих самых близких друзей, делимся самыми глубокими историями боли и правды, раскрываем души, и находим утешение друг в друге… это, конечно, очень похоже на то, какой я представляла себе любовь. Я никогда раньше этого не чувствовала.

Никто не давал мне повода полагать, что такое чувство существует.

— Что? — Грэм заправляет прядь волос мне за ухо. — Что происходит в этой милой головке? — Кажется, я влюбляюсь в тебя.

Должна ли я сказать ему?

Что, если он не чувствует того же?

А что, если да?

— Грэм, я… — Проглатываю эмоции, застрявшие в горле, и пытаюсь выдавить из себя слова.

Но мне и не нужно этого делать, потому что губы Грэма впиваются в мои.

Сильный и властный, его поцелуй высасывает весь воздух из моих легких. Я застигнута врасплох, но осознание этого не занимает много времени. Его губы прижимаются к моим, бархатисто-мягкие и теплые. Целую его так, словно он вода, а я застряла в пустыне больше чем на столетие.

Забираюсь к нему на колени и, оседлав парня, беру его лицо в ладони и притягиваю ближе. Грэм хватает меня за затылок, сжимая в кулаке мои волосы, удерживая именно там, где он хочет. Мои губы приоткрываются, и язык высовывается в поисках его. Мы оба стонем, когда нахожу, то что искала, углубляя наш поцелуй.

Наши рты двигаются синхронно, горячие и влажные, отдающие и берущие, медленные и всепоглощающие. Нет ни напряжения, ни здравого смысла

— Наконец-то! — Есть только желание, страсть, здесь и сейчас. Чем дольше мы целуемся, тем более неистовыми становимся.

Грэм срывает мою футболку вверх и через голову, а я вцепляюсь в его, пока он не заводит руку за шею и не сдергивает ее. Наши губы тут же соединяются снова, не в силах вынести тех нескольких секунд, что были врозь. Моя обнаженная грудь вплотную прижимается к его, и моя кожа горит от соприкосновения.

Я стону, он кряхтит, в нашем поцелуе одна первобытность. Он тверд как скала подо мной, и я двигаю бедрами, чтобы создать трение, в котором так отчаянно нуждаюсь. Руки Грэма взлетают к моей заднице, покачивая меня взад-вперед на себе, толкая и притягивая, беря под контроль, то, что ему нужно.

— Да, Грэм. — Мой голос хриплый и нуждающийся. — Возьми меня, умоляю. — Но мои слова произвели эффект ведра холодной воды.

Движения парня замирают, и губы отрываются от моих. Тяжело дыша, он закрывает глаза.

— Боже, Эва. Я чертовски сильно хочу тебя.

Приподнимаю его подбородок, пока он не встречается со мной взглядом.

— У тебя есть я, Грэм и тоже хочу тебя. Мы не должны останавливаться.

Он разочарованно выдыхает и отодвигает меня от себя, его глаза умоляют.

— Я не могу. Не так. Не сейчас, когда работаю на твоего отца.

— Серьезно? Ты слишком этичен, чтобы быть со мной, пока работаешь на моего отца? — Ничего не могу поделать с насмешливым тоном, сквозящим в моих словах. Я тянусь через край кровати за своей рубашкой и сердито натягиваю ее через голову.

— Клянусь, Эва. Когда придет время, мы будем вместе. Просто не хочу пользоваться этой ситуацией, тобой.

— Это из-за денег? Ты боишься, что мой отец тебя уволит? Потому что у меня достаточно денег для нас обоих.

Грэм проводит рукой по волосам, на его лице появляется страдальческое выражение.

— Да, мне нужны деньги, но я не возьму твои. Я забочусь о тебе, Эва. Не хочу все испортить. Мне просто нужно время.

— Время для чего? Чего ты ждешь?

— Я хочу… Мне нужно собраться с силами. Моя жизнь — сплошной бардак. По крайней мере, была когда-то. Я не был готов к встрече с тобой, но теперь, когда ты здесь, хочу стать лучше. Хочу все делать правильно. — Он наклоняется, запечатлевая нежнейший поцелуй на моих губах. — Ты можешь доверится мне?

Смотрю ему в глаза, не зная, чему верить. Моя голова и сердце говорят две разные вещи. Но я не могу отрицать того, что чувствую к нему. Не могу сказать, что он не держит мое сердце в своих руках, когда говорит такое.

Если ему нужно доверие, тогда я дам его.

Поэтому просто киваю и проглатываю свои сомнения.

— Да, я доверяю тебе.

Грэм вздыхает с облегчением.

— Есть еще кое-что, что ты должна знать. Когда говорю, что мне нужны деньги, это потому, что я посылаю своей сестре чеки каждые две недели. Таким образом, она сможет сводить концы с концами и покупать Гвенни все, что ей нужно. Она разрывается между арендной платой и зарплатой для няни, чтобы та присматривала за ней, пока она на работе.

Мое сердце сжимается, и внутреннее смятение на время утихает. Я протягиваю руку и глажу его по красивому лицу.

— Ты хороший человек, Грэм.

Он целует мою ладонь, затем прижимается губами к моему лбу.

— Хочу быть таким.

Забираюсь под одеяло, и он делает то же самое. Когда парень протягивает руку, кладу голову ему на грудь, и он окутывает меня своим теплом. Прислушиваюсь к его ровному дыханию и биению сердца. Это так приятно, так правильно.

И этот поцелуй, Господи, я до сих пор чувствую его каждой клеточкой во всем теле.

Я знаю, что Грэм чего-то недоговаривает. Чувствую это нутром.

И все же совершаю прыжок веры и доверяю ему. Это ужасно.

Словно я в поезде, который мчится сломя голову. Без тормозов или возможности остановиться и замедлится. Впереди мигают знаки опасности. Не знаю, куда направляюсь, но одно знаю наверняка: я ни за что не сойду с этого поезда без Грэма.

Могу только надеяться, что мы выберемся отсюда живыми.