Непогода

Глава 17

Утром мы с Таней с трудом разлепили глаза, и даже самому черному и крепкому кофе не удалось нас взбодрить: я успела провести два семинара подряд, а продолжаю постыдно зевать, прикрывая рот ладонью, когда отворачиваюсь от студентов к доске. Мне немного неловко и перед группой, и перед уважаемым и любимым Иммануилом Кантом, к чьей этической концепции сегодня подступил нынешний третий курс под моим чуточку менее активным, чем всегда, руководством.

– Итак, – говорю я, поглядывая на усиленно нахмуренные лица ребят: одни действительно всерьез размышляют над поставленным вопросом, другие пытаются вяло вспомнить прочитанный накануне одним глазом текст, оставшиеся – со всем имеющимся актерским мастерством изображают работу мысли, только бы не навлечь на себя внимание преподавательницы, то бишь мое. – Давайте еще раз попробуем сформулировать, что Кант понимает под «моральным законом»? Все, что вы сказали по отдельности, звучит верно, но понимания не дает.

Пара студенток – из тех, что не гонятся за оценками и не считают нужным зубрить каждый заданный трактат наизусть, а потому зачастую удивительно свежо мыслят, поднимают руки. Я ободряюще им улыбаюсь.

– Да, Маша, начинайте. Затем Аня.

Слушая ответ и и фиксируя про себя, о чем стоит задать дополнительные вопросы, чтобы окончательно разложить материал по полочкам в молодых головах, я бегло проверяю время на телефоне и застываю, случайно попав в раздел виджетов. Там наша с Антом свадебная фотография.

Селфи на фоне здания ЗАГСа. Перспектива завалена, освещение оставляет желать лучшего, вместо белоснежного платья и столь же белоснежного снега – бежевое шерстяное пальто на мне и слякоть на асфальте. Мы с Антоном улыбаемся, но не как безумно влюбленные: скорее загадочно-довольные проделанной только что авантюрой.

Свадьба не стала для нас событием. Не было свидетелей, фотографа и толпы гостей. Машину Антона не украшали никакие атрибуты молодоженов.

Мы просто забежали в ЗАГС в назначенное нам время. Надели кольца и поставили подписи, получили документы и вышли в мир уже мужем и женой. Мне кажется, все произошло настолько поспешно и обыденно, что никто из нас не проникся важностью того дня.

Потом были взаимные смешки и подтрунивания по поводу нашего нового статуса, несколько смущенных селфи, на которых я в последний миг настояла, наверное, не сумев полностью примириться с тривиальностью дня свадьбы, и камерный ужин на двоих в ресторане, меню которого совершенно точно было нам не по карману.

Ночью, однако, нас словно накрыло осознанием случившегося. Не знаю, может быть, я выдумала лишнего, но тогда мне казалось, что прикосновения Антона изменились, что в его взгляде я вижу что-то новое – удивление напополам с уверенностью и особенный трепет.

Тело обдает болезненным, удушливым жаром, и я наконец прихожу в себя. Мгновенно блокирую экран телефона и растерянно осматриваю аудиторию, прежде чем облегченно выдохнуть: мое «выпадение» из реальности вроде бы никто не заметил.

В груди тоскливо ноет, перед глазами еще стоит наша с Антом фотография, а я медленно закипаю. Я устала от этих чувств. Устала не принадлежать себе. Устала от перманентной боли и царапающей сердце собственной ущербности.

Едва студенты и студентки покидают аудиторию, я снова хватаюсь за телефон, но не для повторного сеанса ностальгии. Нет, я иду на сайт нужного мне суда и открываю форму отправки искового заявления на развод.

Я больше не могу.

Две с лишним недели спустя я смотрю на судебное извещение с датой заседания и не понимаю собственных чувств, словно нахожусь под колпаком смятения, закрывшим меня от любых переживаний. Вместо боли, страха и сумбура в мыслях – рассудительная пустота. Нет ни облегчения из-за приближающегося финала нашим с Антоном отношений, ни тягостных сомнений об уже сделанном. Я просто еще раз проговариваю про себя дату, стараясь припомнить, есть ли у меня в назначенный день занятия в институте. Кажется, нет.

Отложив на тумбочку надорванный конверт и его содержимое, я опускаюсь на пуф, не доверяя ослабевшим ногам. Стягиваю сапоги, разматываю толстый вязанный шарф и снимаю шапку и пальто, не ощущая влажности, пропитавшей шерсть растаявшим снегом. Не вспоминая о необходимости просушить верхнюю одежду, машинально убираю вещи внутрь шкафа и иду прямиком в ванную.

Я не хочу ни о чем думать.

Сегодня был очень тяжелый и долгий рабочий день. А еще сегодня выпал первый снег, но, наверное, впервые я ему не рада.

Мне жутко холодно. Тело как будто продрогло до самых костей, хотя на улице лишь легкий минус, не страшный для одетого по погоде человека.

Сил нет. Я раздеваюсь долго и раздраженно, с трудом стаскиваю с себя кашемировую водолазку, пару раз испытывая иррациональный страх запутаться в ней навсегда.

Наконец, я неуклюже забираюсь в ванну и включаю воду погорячее. Встав под душ, выдыхаю с облегчением и радостью, еще продолжая дрожать теми частями дела, до которых теплые потоки водопада добираются медленнее всего.

Линейного течения времени больше нет. В ушах блаженной музыкой звучит разбивающаяся о меня и кафель вода, внутри нарастает согревающее, обволакивающее тепло. Клонит в сон, но я упорно стою на месте, а потом, окончательно устав, усаживаюсь на чугунное дно и просто дышу. Вместе с горячей водой в слив утекает растопленный лед.

Не знаю, сколько минут (часов?) спустя я выбираюсь из облаков густого пара и, закутавшись в длинный и пушистый махровый халат – лучшая покупка в моей одинокой жизни, – прохожу через коридор в гостиную. Мелькает мысль вернуться за оставленным где-то у порога телефоном, но желания дергаться на вспыхивающий из-за входящих сообщений, уведомлений и прочего экран у меня нет – только отвращение к контактам с внешним миром. Лучше забыть о мобильном до завтрашнего утра.

С усталым вздохом я падаю на разобранный диван и подтягиваю к себе одеяло. Тело благодарно расслабляется, глаза медленно затягивает приятной пеленой сна, и я с облегчением засыпаю, не представляя, который сейчас час.

В действительность меня выбрасывает резко и болезненно. Сама не понимая отчего, я подпрыгиваю на постели и потерянно хлопаю глазами, пока мозг, переживший мини-землетрясение, приходит в рабочее состояние. Наконец я слышу чересчур громкую и пронзительную трель дверного звонка, омерзительно бьющую по нервам даже сквозь вязкий гул в ушах и голове.

В комнате, естественно, глубокая темень, несмотря на незакрытые шторы и тусклый свет уличных фонарей. В дверь снова звонят, и я перепугано вздрагиваю, сползаю с дивана на трясущихся после недостаточно долгого сна конечностях и с опаской иду к двери. Теперь мне искренне жаль, что ранее я не взяла с собой телефон: незнание точного времени и возможной личности визитера уверенности не прибавляет ни на грош.

В прихожей я наощупь нахожу выключатель и, щурясь от ударившего по глазам света, добираюсь до двери, в которую уже с явным усилием стучат кулаками. Такое рвение неизвестных гостей пугает до дрожи. Раньше я могла позвать Антона, вдвоем ночи кажутся безопаснее, а что теперь?

К глазку я прикладываюсь с большим опасением, но, рассмотрев пришедшего, замираю с распахнутым от удивлением ртом. Дверь снова содрогается под щедрым ударом, и я, запоздало очнувшись, открываю замки.

– Вера! – радостно восклицает Антон и расплывается в странной, слишком щедрой для него улыбке. – Почему не открывала? Я стучу, стучу…

У меня невольно приподнимаются брови в качестве единственного возможного ответа. Слова находятся не сразу, я молча отступаю, когда Антон шагает вперед и с грохотом закрывает за собой дверь.

– Тише ты, – шикаю я. – Люди спят. Ночь на дворе. Наверное…

– Прости, – шепчет Антон виновато и выставляет перед собой руки, как образцовый арестованный. – Случайно.

Я кошусь на него с подозрением, но снова ничего не говорю. Сознание работает с паузами, никак не получается сообразить, что сейчас происходит. К счастью, я натыкаюсь взглядом на телефон, лежащий на тумбе вместе с извещением, и хватаюсь за него как за соломинку.

Время. Я наконец-то узнаю, вечер ли еще или уже ночь.

– Полтретьего!.. – Мое возмущение соразмерно относится как к бесцеремонному визиту Антона, так и к собственному организму, решившему отрубиться без моего на то позволения. – Ты что здесь делаешь так поздно?

В ответ мне достается беспечное пожатие плеч, а затем недовольный вопрос:

– А ты не рада, жена? – Взгляд синих глаз устремляется к тумбе с письмом от суда.