Непогода

Глава 19

Кажется, нынешний рассвет безбожно опаздывает: ночь длится и длится, не зная предела, одним бесконечным мгновением. Под ее темным волшебным покровом мы наглухо скрыты от всего мира и собственных мыслей, а потому с безоглядной легкостью сходим с ума снова и снова.

Короткий сон прерывается вспышками желания, наши с Антом тела будто сами по себе тянутся друг к другу, и нам не остается ничего, кроме безвольного подчинения. Молчаливых ласк, долгих взглядов и страстных поцелуев, нежность которых оставляет горечь на губах.

Этой ночью у меня нет сил размышлять, чем чреват случайный секс с уже почти бывшим мужем, и уж тем более нет шансов прекратить затянувшийся акт самоубийства. Пусть утром я искренне пожалею о собственной слабости, прокляну себя на всех известных мне языках и вдоволь наплачусь, когда наступит неизбежный эмоциональный откат, однако пока на смену опьянению ночи не пришло похмелье дня, я постараюсь навсегда запомнить, каким страстным может быть Антон, неожиданно позабывший про самоконтроль.

Какой восхитительно-безумной, оказывается, может быть близость, когда каждое прикосновение наполнено отчаянной тоской и неизбежностью расставания; какими жадными становятся до боли крепкие объятия и пронзительными – взгляды в темноте.

Мне невыносимо, невозможно хорошо. Я… счастлива.

И ужасно, смертельно несчастна.

Мое тело, утомленное и зацелованное с головы до ног, продолжает изнывать от неуемной потребности заполучить больше, поглотить Антона, впитать его в себя от и до, как будто подобное слияние душ в самом деле возможно.

– Вера… – Хриплый, приглушенный шепот раз за разом прокатывается по мне волнами мурашек и забирается в сердце, опутывает то изнутри свежими нитями, слишком тонкими и упругими, впивающимися в нежную плоть до крови, а я даже не сопротивляюсь, растеряв прежнюю решимость и всякую волю. – Я скучал… – Я вздрагиваю от почти не различимых среди громких рванных вздохов двух коротких слов и выгибаюсь под напором грубых толчков, завершающих эту ночь.

Веки тяжелеют. Тело, напротив, становится невесомым облаком, согретым теплом объятий Антона, как небо закатным солнцем. Не отрываясь друг от друга, мы наконец падаем в глубину сна.

Мой совсем не долгий покой развеивается под прикосновением шероховатых пальцев к щеке. Впервые меня будят подобным образом, и оттого только тяжелее открыть глаза и в реальности встретиться с последствиями минувшей ночи.

Воспоминания мигом наполняют сознание – никакой мнимой амнезии или растерянности. Похоже, мой мозг и в процессе сна взволнованно анализировал случившееся, и только и ждал, когда я вернусь из грез в действительность.

– Привет, – выдыхаю я и, надеясь скорее прекратить пытку неизвестностью, открываю глаза.

Антон лежит на боку, подперев голову левой рукой, а правой продолжает гладить меня по щеке. Впрочем, недолго: стоит нам встретиться взглядами, как он замирает в неподвижности и ожидании.

– Доброе утро. – В его голосе открыто угадывается беспокойство, несмотря на появившуюся на губах улыбку. – Выспалась?

Я отворачиваюсь. Закопошившись в одеяле, неловко подтягиваюсь к подлокотнику дивана и сажусь, все еще избегая смотреть на Антона. Я не знаю, что ему сказать.

В затянувшейся тишине напряжение нависает надо мной каменной глыбой, но я не могу выдавить из себя ни звука. Мне вдруг совершенно инфантильно хочется разрыдаться или, схватившись за волосы, свернуться в позу эмбриона и провалиться в мутное забытье, где не придется обсуждать прошлую ночь и держать лицо, на корню задавливая разрастающуюся внутри боль отчаяния.

Сейчас я жалею о том, что уступила чувствам, позволила им взять над собой верх.

Дура. Как есть дура.

Слабовольная и по уши влюбленная.

Едва привыкнув к повседневности без Антона, кое-как примирившись с расставанием, сама же разрушила выстроенный фундамент новой жизни и, ослепленная чувствами, ухнула в котлован на арматурные прутья.

Вчера я ни на миг не задумалась о том, как во второй раз буду вырывать себе сердце, а теперь…

– Вера?.. – Антон осторожно касается до моего плеча, и я вздрагиваю, но не поворачиваю в его сторону головы.

Не смотреть. Не вспоминать. Не чувствовать.

– Не надо, – говорю я холодно и крепко, до впивающихся в кожу ногтей, сжимаю скрытые одеялом ладони в кулаки. – Просто… не надо.

– Охренено, – выплевывает Антон сквозь стиснутые зубы. – У тебя раздвоение личности или что? – За моей спиной раздается шорох простыней, но я не оборачиваюсь: не хотелось бы в столь напряженный момент смотреть на обнаженного мужа. – Так и будешь молчать и делать вид, что меня здесь нет? – спрашивает он со злостью, вибрирующей и в его голосе, и в гуле тяжелых шагов, и в прерывистом звяканье пряжки ремня.

Зажмурившись на секунду, я глубоко вздыхаю и тихо отвечаю:

– Нет. Просто это все… неправильно. И вообще зря.

– «Неправильно»? – повторяет за мной Антон, не скрывая язвительного недовольства. – Я твой муж.

– Мы разводимся. – Возражение получается несмелым и тихим, почти извинительным замечанием, о котором и сказать неловко. – Сегодняшняя ночь ничего не меняет. Ничего, – произношу я уже увереннее и наконец, набравшись смелости, оборачиваюсь к Антону.

Как мне и думалось, за прошедшую пару минут он, к моему счастью, успел надеть брюки и даже накинуть рубашку, из-под раскрытых полов которой отлично просматривается обнаженный торс с несколькими красными отметинами на коже. Щеки загораются сразу, едва я замечаю дело рук… то есть губ своих.

Не обращая внимания на мое смущение, Антон, позабывший с утра надеть под распахнутую рубашку целомудренную футболку, составлявшую часть его изначального наряда, будто не спешит застегиваться и намеренно красуется передо мной материальными доказательствами существования прошлой ночи.

Надо же. Оказывается, уступив своим отчаянным потребностям, я высвободила свое собственническое альтер-эго. Никогда бы не подумала, что могу быть такой.

Мой взгляд торопливо следует выше, стыдливо игнорируя куда более сочного цвета пятна на шее Антона, покрытой темной утренней щетиной, и застывает на его лице. На сжатых в ровную, жесткую линию губах, на напряженных скулах и полных плохо скрытого гнева синих глазах.

– Я тебя не понимаю. – Признание, кажется, дается ему нелегко. – И не узнаю. Чего ты хочешь?

«Любви», – таков мой настоящий ответ. – «Твоей любви».

Разумеется, сказать об этом вслух я не могу.

– Мы уже все обсудили, – говорю я устало, однако с убежденностью, которой не чувствую на самом деле. – Раньше. Сегодняшний… секс – это просто секс. Так бывает. Мы взрослые люди.

Антон издает громкий, раздраженный выдох и усмехается. Проводит ладонью по и без того взъерошенным волосам и качает головой, словно слишком поражен прозвучавшими словами, чтобы сразу ответить.

– И это говоришь мне ты? – интересуется он вдруг.

Неверие в тоне его вопроса вызывает у меня смятение. Я искренне не понимаю, чем моя позиция по отношению к прошлой ночи не устраивает Антона с его довольно циничным взглядом на мир.

– Что тебя смущает?

Он хмыкает и, склонив голову к груди, наконец-то принимается с равнодушным видом застегивать пуговицы на рубашке.

– Как мне помнится, ты жаловалась на отсутствие чувств в нашем браке. А по-моему, чувств хватает. Страсть точно на месте. – Антон поднимает на меня полный уверенности в собственной правоте взгляд. – Разве ты не видишь, что у нас все нормально? Лучше, чем у большинства. Гораздо лучше.

– Лучше, – я послушно киваю и снова возвращаюсь к изучению простыни перед собой. Не нужно Антону сейчас смотреть мне в глаза. – Но, как я уже говорила, мне этого мало. Я все решила. И давай просто забудем о случившимся сегодня, ладно? – Мне все же хватает сил бросить на мужа еще один, последний взгляд, только бы убедить его в том, что все действительно решено.

– Что ж, – отвечает Антон ровно и с показательной небрежностью пожимает плечами, – как пожелаешь. Не провожай. – Он резко разворачивается и уходит вглубь коридора.

Тридцать секунд спустя я слышу хлопок закрывшейся входной двери.