Непогода

Глава 29

Льющийся из окна солнечный свет слепит и сбивает с толку: внешний и внутренний миры не совпадают настроениями. Сегодняшнее утро, наполненное пронзительной и мрачной ностальгией, вместе с тем кажется многообещающе теплым и ясным, хотя поводов для радости не предвидится вовсе.

Мне стоит корить себя за слабость, за вчерашний порыв остаться рядом с Антом, пусть мое присутствие в нашей бывшей квартире теперь совершенно не к месту, – только упреки бесполезны, когда нет сомнений в сделанном выборе. Я знаю, что не смогла бы поступить иначе.

Сохранять дистанцию, как физическую, так и эмоциональную, после проведенной в одной постели ночи сложно. Раз за разом мне приходится мысленно одергивать себя при очередном желании прикоснуться или обнять, словно за последние несколько часов все принятые прежде решения стерлись из памяти, вернув ее к «базовым» настройкам.

Когда Антон замирает рядом, нависая надо мной так, будто хочет поцеловать, завораживая синевой уставших, но привычно красивых глаз, я лишь в последнее мгновение отступаю на шаг назад. Разрывая намагниченное между нами пространство, убивая любой шанс на нечто большое.

Подрагивающими руками я переставляю сковороду с раскаленной плиты на подставку для горячего. Позади меня раздается шумный вздох.

Я упорно продолжаю заниматься завтраком, запрещая себе оборачиваться, и гоню прочь мысли о том, что финальный шанс на возобновление наших с Антоном отношений упущен.

Очевидно, что настоящей надежды на чувства и быть не может. Тем не менее моему глупому сердцу нет покоя.

Я знаю, что не нужна Антону так, как он нужен мне. Знаю, что сегодня ему тяжело, и лишь потому он тянется ко мне, стремясь к временному забытью и утешению.

Знаю. И все же избежать самообмана мне удается с большим трудом.

– Давай помогу. – Антон возникает рядом вновь, и я вздрагиваю, почувствовав короткое прикосновение его ладони к спине.

– Х-хорошо.

Легко подхватив наполненные тарелки, он отходит к обеденному столу, и ко мне постепенно возвращается сознание. Сердце бьется, подскакивая до горла, в висках сумасшедше пульсирует кровь; медленно я вспоминаю, как дышать.

Кофеварка издает требовательный писк. Содрогнувшись всем телом второй раз за несколько минут, я наконец полностью возвращаюсь в действительность. Разлив кофе по кружкам, спокойно ставлю посуду на стол и после занимаю свое место, пока Антон раскладывает приборы.

Завтрак, твержу я мысленно, просто завтрак. И ничего кроме.

– Ты работаешь сегодня? – спрашивает Антон, усаживаясь напротив меня.

В его облике нет и намека на волнение, будто сегодняшнее утро ничем не выделяется среди многих других. Наверное, не будь мне известно о смерти его отца, я не заметила бы ни потухших глаз, ни пропитавшего его фигуру напряжения.

– Нет. – Я качаю головой. – Тебя… отпустили?

– Да. Дали неделю. – Лицо Антона мрачнеет, и я тут же жалею, что напомнила ему о смерти отца. – После завтрака возьму билет.

– Ты не звонил маме?

– Еще нет. – Он делает глоток кофе и вновь фиксирует свой взгляд на мне. – У меня есть к тебе просьба.

– Да? – отложив вилку и нож, я сосредоточенно выпрямляюсь на месте. – С чем нужно помочь?

Лицо Антона принимает странное выражение. Слабо угадываемое в изменившихся чертах сомнение сменяется решимостью, а после – озадаченностью. Он будто не знает, как озвучить собственную просьбу.

– Они… – Антон прокашливается. – Мать не знает, что мы разводимся.

Я невольно хмурюсь, услышав его слова. Меня ничуть не удивляет неосведомленность свекрови: вполне в духе Антона держать подробности своей жизни в секрете от всех, – я лишь не понимаю, к чему он пытается подвести наш разговор.

– Хорошо, – произношу я неуверенно, надеясь услышать более существенные объяснения.

– Она ждет, что на похороны мы приедем вдвоем.

– Но… – Мне не удается справиться со спазмом в горле. – Что?

К чести Антона, он заметно тушуется под моим возмущенно-недоумевающим взглядом. На моей памяти он впервые выглядит столь выбитым из колеи. Его нынешний дискомфорт физически осязаем.

– Сейчас не лучший момент для таких новостей. – Он пожимает плечами. – Сама понимаешь.

– Я ведь и не требую, чтобы ты рассказал ей про развод прямо сейчас, – замечаю я спокойно. – Сообщишь после.

Антон морщится.

– Не в этом дело.

– А в чем?

Он опускает взгляд.

– Мы должны приехать вдвоем. Она не поймет, если тебя не будет.

Кажется, мое молчание затягивается на минуту или две, но я настолько удивлена, что не могу ни осознать прозвучавшее между строк предложение, ни изобрести правильный ответ.

– Я не понимаю. – Пересохшее горло саднит. – Мы ведь даже незнакомы. Какая разница, приеду я или нет?

– Вера… – Антон издает тяжелый вздох. – Я не просил бы, но в этот раз… – Я вижу, как он нервно взъерошивает ладонью волосы на голове. – Сейчас мне не хочется ее волновать или обижать.

– Не думаю, что твоей маме будет до меня, – повторяю я свою мысль. – Если она раньше не хотела со мной познакомиться, то…

– Она хотела. – Признание Антона вклинивается в мою фразу.

– Хотела? – Я смотрю на мужа широко распахнутыми глазами, даже не стараясь скрыть, насколько ошарашена. – Тогда почему мы никогда не ездили к тебе домой?

– Я не хотел вас знакомить, – произносит Антон ровно, впрочем, избегая встречаться со мной взглядом.

– Не хотел? – уточняю я шепотом.

Мне снова больно. Как будто все мое нутро перепотрошили и затем как попало вложили обратно, не потрудившись объяснить, ради чего и за что.

– Нет.

– Почему? – Я наконец-то нахожу его взгляд и всматриваюсь пристальнее, надеясь вытащить из-под толщи синего льда правду.

– Не считал важным.

Мне не удается подавить горький смешок.

– Меня или родителей? – уточняю я грубо и резко поднимаюсь из-за стола.

Антон молчит. Взяв кружку, я отхожу к раковине. Перед глазами мутно от подступающих слез. Я включаю воду, совершенно позабыв о посудомойке в двух шагах от меня.

– Вера… – По кафельному полу со скрежетом проезжают ножки стула. – Вера, посмотри на меня. – Антон стоит у меня за спиной.

Я лишь качаю головой. Опустив кружку в раковину, я выключаю воду и замираю. У меня нет сил держать лицо.

Когда Антон силой поворачивает меня к себе, я зажмуриваюсь, пряча слезы под закрытыми веками. В нашем разговоре больше нет никакого смысла.

Я совсем не готова к осторожному рывку вперед – и поцелую.

Его губы дотрагиваются до моих несмело, будто впервые, спрашивая у меня разрешения на большее, откровенное и чувственное. Простой, почти целомудренный поцелуй ошарашивает: ненадолго я полностью теряюсь и неосознанно приоткрываю рот, уступая; забывая обо всем на свете, переполненная эмоциями и ощущениями.

Антон издает довольный вздох и вжимает мое тело в свое уже с жадной уверенностью. Кончик его языка проходится по краю моей верхней губы, и, дрожа, я самовольно прислоняюсь к мужу, на миг потеряв равновесие и почву под ногами.

Хватка горячих ладоней на моих плечах крепнет. Меня и Антона окончательно затягивает в дурманящий омут тоски друг по другу.

Меня качает на волнах безбрежного забытья, однако не долго. Память возвращается внезапно. Всхлипнув, я делаю шаг назад, болезненно врезаясь бедрами в край столешницы, и отталкиваю потянувшегося следом Антона.

– Не надо, – шепчу я и открываю глаза.

Долю секунды спустя мой взгляд встречается с его, недоумевающим и еще отражающим наше недавнее взаимное помутнение рассудка.

– Вера… – Антон ограничивается моим именем, наверняка не зная, что можно сейчас сказать.

– Давай не будем усложнять, – прошу я, беззвучно считая собственные вдохи и выдохи. – Сегодня трудный день, я понимаю, но… Не надо.

Лицо Антона меняется. На место растерянной уязвимости приходит невыразительная холодность.

– Как скажешь. – Он отступает.

Расстояние между нами неумолимо увеличивается. В груди тянет, безотчетный, противоречащий здравому смыслу порыв: сократить дистанцию и вновь почувствовать исходящие от Антона тепло и силу, – едва не сносит меня с места. Заведя руки за спину, я впиваюсь пальцами в край тумбы и лишь затем говорю:

– Я поеду с тобой, если… – Взяв трусливую паузу, я прокашливаюсь. Антон не спешит развеивать мои сомнения, лишь внимательно смотрит, ожидая продолжения уже сказанных слов. – Если ты все еще не против.

Он отвечает не сразу. Прищурившись, как будто прямо сейчас взвешивает свою недавнюю просьбу, он не отводит от меня пристального взгляда несколько мучительно неопределенных секунд, в течение которых ритм моего сердца успевает ускориться вдвое.

Фигура Антона неподвижна и напряжена, черты лица нейтральны, однако мне кажется, его одолевают серьезные сомнения. Слишком информативна возникшая в нашем разговоре пауза.

Не выдержав ожидания, я отворачиваюсь. Быть может, мне стоит молча уйти. Быть может, опережая Антона, отозвать свое согласие на поездку.

Я не знаю, зачем мне ехать в его родной город. Зачем знакомиться с его мамой практически накануне развода.

Тем не менее я понимаю, что не в силах сказать «нет». Словно мне вдруг предоставился шанс закрыть древний-предревний гештальт и упускать его – грехоподобно.

– Вера, – зовет меня Антон, и я медленно оборачиваюсь назад. – Я хочу, чтобы мы поехали вместе, – говорит он сухо, всматриваясь в меня серьезным взглядом. – Пожалуйста.

Я замираю.

В ушах равномерным повторяющимся шумом пульсирует кровь и эхом резонирует обрывистое «пожалуйста». Утвердительный кивок получается чуть дерганым.

– Хорошо.

– Спасибо.

Я вновь двигаю головой вниз и затем вверх. Впрочем, Антон вряд ли замечает мой жест: паркет под его ногами, очевидно, крайне интересный для изучения объект.

Мне неспокойно, и с каждым ударом сердца волнение нарастает, перевоплощаясь в чистую панику. Я не знаю, не знаю, зачем делаю то, что делаю.

Не знаю, почему не сказала Антону ни слова о том, что повторное судебное заседание по поводу расторжения нашего брака состоится через четыре дня.

Может быть, потому что сейчас, на утро после смерти его отца, напоминать о подобном неуместно.

Может быть, потому что я и сама не хочу об этом помнить.