Непогода

Глава 27

Он медленно кивает, принимая мои слова, и произносит:

– Я говорил тебе, что ты пугающе мудра для своих лет?

Повернувшись к нему, я слабо улыбаюсь этой попытке разрядить обстановку.

– Не припомню.

– Жаль. – В интонации его голоса угадывается неожиданная серьезность, и я поспешно склоняю голову, не сумев совладать с собственными реакциями. – Тобой сложно не восхищаться.

Втянутый внутрь воздух застревает в горле, когда меня настигает последняя сказанная Антоном фраза. За секунды тело становится тяжелым и неподвижно-каменным, сердце гулким эхом, будто в пещере, бьется о ребра, оглушая.

В области висков нарастает болезненный стук. Застывшие мышцы подчиняются мне неохотно, и новый вдох, необходимый и живительный, удается сделать не сразу.

Наконец, время начинает идти своим чередом. Я возвращаюсь в действительность.

– Ты преувеличиваешь. – Мой голос, вопреки безумному ритму пульса, звучит ровно и спокойно. По мысленной команде растянувшиеся в короткой улыбке губы почти не дрожат.

В ответ Антон лишь пожимает плечами, легко отказываясь от спора, но и не соглашаясь с моими возражениями. Его взгляд, пристальный и задумчивый, причиняет мне физическое неудобство: я хочу спрятаться от этих глаз, хочу забыть о них и не мучиться в догадках о том, что значат померещившиеся мне в темноте сожаление и тоска на их далекой глубине.

Лучше бы нам сменить тему разговора. Пока не станет слишком поздно.

– У тебя были близкие отношения с отцом? – Вырывается у меня прежде, чем я успеваю прикусить язык. – Извини, – добавляю я быстро, с виноватым видом покосившись на Антона. – Давай лучше поговорим о чем-то другом.

Он отрицательно качает головой.

– Все нормально. Я понимаю, почему ты спрашиваешь. – Он невыразительно хмыкает. – Не очень-то много я рассказывал о себе?

– Это твое право, – сообщаю я, не выдержав нарастающего чувства вины: мое вежливое любопытство теперь кажется мне излишним и неуместным. – Ты не обязан был… рассказывать мне все.

– Но хотя бы что-нибудь рассказывать мне стоило, да? – Намек в его словах насколько явен, настолько и внезапен, и следующие слова удивляют меня только сильнее: – В последнее время я много думал, почему ты захотела развода, и, наверное, теперь понимаю твои причины.

Я вздрагиваю. Страх разоблачения накрывает меня ледяным и удушающим коконом. Перед глазами темнеет от сжимающего грудную клетку спазма, от которого сердце и легкие на миг прекращают свою работу.

Одна только возможность стать сегодня – сейчас, – раскрытой, выпотрошенной наружу со своей безответной любовью, приводит меня в смертельный ужас.

Я не готова. Я просто не могу…

Несколько долгих секунд все во мне задыхается от испуга. Я почти согласна умереть, лишь бы оставить свои чувства при себе, лишь бы не сталкиваться с ситуацией, в которой мою обнаженную, немного поцарапанную душу случайно вытащат на свет для осмотра, а после вернут обратно с нелепыми извинениями.

– Понимаешь? – уточняю я хрипло.

– Да. Наверное. – Мое сердце летит в пропасть. – Я холодный человек.

– Ч-что?

Антон бросает на меня недоумевающий, едва ли не оскорбленный взгляд, но поясняет повторно, явно испытывая серьезные затруднения с подбором подходящих слов:

– Я… мало тебе подхожу. Тебе нужны эмоции, откровенность в отношениях. Я не давал тебе этого.

Мне одновременно хочется разрыдаться от облегчения, потому что главный мой секрет остался неизвестен, и истерически расхохотаться. Справившись с собой, я медленно киваю под напряженным и изучающим взглядом Антона:

– Да. Отчасти дело в этом.

– Отчасти? – Разумеется, моя чрезмерная честность оборачивается против меня; Антон умеет быть внимательным к деталям, если действительно заинтересован в поиске истины.

– Как я уже говорила тебе прежде, брак без любви мне все-таки не подходит. Я переоценила свою готовность к подобного рода союзу.

– Знаешь, – Антон вдруг поворачивает ко мне всем телом, на короткий промежуток времени его колено касается моего бедра, и я задерживаю дыхание. – Мне иногда казалось… – Его речь неожиданно обрывается.

– Что? – Отвлекшись на случайный контакт наших тел секундой ранее, сейчас я не могу восстановить нить разговора.

– Неважно. – Антон трясет головой. – Да и ты спрашивала об отце.

– Да, точно. И все же ты можешь не отвечать, если это слишком…

– Все нормально, Вера, – заверяет он меня. – Мы с ним не были особо близки. – На его уставшем лице, освещенном уличными огнями, проступает хмурая задумчивость. – По крайней мере не так, как показывают в фильмах. Никаких разговоров по душам и всего такого. Но все свое детство я на него равнялся. Хотел стать врачом, как он.

– Ты хотел стать врачом? – удивляюсь я.

– Думал, что хотел. – Антон небрежно пожимает плечами.

– И как ты тогда оказался в авиации?

– Случайно, наверное. – Черты его лица будто разглаживаются, становятся мягче. Я почти вижу улыбку в его глазах. – В одиннадцатом классе я впервые полетел на самолете, раньше не довелось. И подсел.

Мне хочется задать Антону десятки вопросов о том, что именно поразило его в том полете. В какую секунду, минуту или час пребывания в небе он понял, что хочется возвращаться туда снова и снова. Мне хочется узнать, действительно ли его тяга к полетам столь сильна, и можно ли назвать эту тягу в своем роде любовью, однако я оставляю себя на полувдохе: демонстрировать подобный интерес к почти бывшему мужу по меньшей мере неуместно.

– Получается, в последнем классе ты резко поменял направление для поступления? – Ограничившись нейтральным вопросом, я все же надеюсь услышать более подробный рассказ.

– Нет. – Антон усмехается. – Я пошел в мед.

Оказывается, самые обычные факты из биографии человека, которого любишь, тоже могут ранить и задевать за живое куда сильнее, чем представляется в теории. Очередное осознание того, как мало мне известно об Антоне даже спустя год брака, причиняет боль.

– Ого, – выдавливаю я с фальшивым весельем. – И каким же врачом ты планировал быть?

– Хирургом, – Антон отвечает сразу. – Как отец. Они с матерью были очень горды, когда я поступил на бюджет. И мне нравилось, что мной гордятся.

Его спокойный и ровный голос не выражает ни печали, ни разочарования, но я все равно чувствую то, что Антон, возможно, не готов признать и наедине с самим собой.

Сожаление. Обиду. Уязвимость.

– Но ты не доучился, – замечаю я, побуждая его продолжить историю.

– Нет. – Он кивает. – Бросил на втором курсе, когда окончательно убедился, что медицина не мое занятие. Я все свободное время торчал в любительском летном клубе, но этого не хватало.

– И как отреагировали твои родители?

Я слышу короткий смешок.

– Угадай. – Мы обмениваемся взглядами. – Был семейный скандал. Первый и единственный на моей памяти. С угрозами, криками и пророчествами насчет моей глупости. Мы еще года два, вроде, не разговаривали.

Я хмурюсь.

Сказанное Антоном мало проясняет для меня мотивацию его родителей, как бы я ни старалась мысленно найти подходящие предположения о причинах их реакции. Профессия пилота, престижная и высокооплачиваемая, едва ли проигрывала врачебной практике. Скорее, наоборот, гарантировала любому ребенку куда более обеспеченное будущее.

– Я не понимаю, – признаюсь я тихо, – почему они были настолько против? Разве они не хотели, чтобы ты занимался тем, что тебе действительно интересно?

– Они авторитарные люди, – Антон усмехается, словно и правда не чувствует ни капли разочарования из-за семейного разлада. – Пока наши планы на мою жизнь совпадали, проблем не было. Они работали с раннего утра до самой ночи, вести разговоры по душам или ругаться нам было некогда. Моя самостоятельность стала для них неприятным сюрпризом.

Я молчу, осмысливая новую для себя информацию об Антоне. Теперь многое из того, что бродило по кромке моего сознания в виде догадок и предположений, обретает свое подтверждение.

Злость на родителей Антона, не сумевших дать ему главного, захлестывает меня сбивающей с ног волной.

Сейчас я более чем отчетливо понимаю, почему он такой, какой есть. Откуда взялись его холодность и закрытость.

Он не умеет быть другим, потому что никто не научил его быть другим.

Злость, вызванная прежде всего обидой за Антона трансформируется в желание обвинить его родителей не только в холодности, но и в случившейся с нашим браком неудаче. Несколько мгновений я вполне по-настоящему верю в то, что у нас ничего не вышло из-за родителей Антона, ведь будь они другими, он тоже…

– Вера? – зовет меня Антон, и я вздрагиваю. – Похоже, тебе пора спать.

– Да, – я заторможенно киваю, все еще погруженная в свои мысли и чувства. – Да, давай спать.