Несомненно ты

ГЛАВА 13

— Просыпайся, красавица.

Я открываю только один глаз и понимаю, что на улице всё ещё темно. Должно быть, это мне снится. У меня нет никаких причин, чтобы просыпаться до того, как взойдёт солнце.

— Божественные сексуальные волосы…

Я снова слышу его шёпот.

— Идеальная кожа…

Губы, едва касаясь, двигаются вдоль моей поясницы.

— Сколько время? — канючу я сонным голосом.

— Полшестого, — шепчет он у моей кожи, которая уже покрывается мурашками. — Время завтрака.

— Я не голодна, — бормочу я, накрыв голову подушкой.

— Поехали на завтрак со мной. Ты сможешь проспать весь день, когда я уеду.

Он скользит руками под моё тело и прижимает к себе.

— Я очень жадный. Хочу каждую минуту провести с тобой. Тебе повезло, что я вообще позволяю тебе спать.

Он сажает меня у подножия кровати, включает свет в гардеробной и начинает копаться в моих чемоданах.

— Если мне не изменяет память, то ты как раз-таки и не дал поспать. Думаю, меня просто вырубило. Ты что на «Виагре» или на чём-то таком?

Лотнер встаёт на колени передо мной и надевает на меня трусики и шорты. Затем он поднимает меня на ноги и натягивает всё это на нужное место. Я неохотно застегиваю шорты.

— Ты моя «Виагра», — шепчет он мне на ухо, покусывая мочку.

Я поднимаю руки, и он надевает на меня рубашку.

— А мне не нужен лифчик? — вопросительно выгибаю бровь я.

Он делает шаг назад и смотрит на мою грудь, затем сжимает её, проведя большими пальцами по соскам, заставляя их смущающе встать по стойке смирно.

— Вот так. Идеально, — улыбается он, слишком довольный собой.

Я закатываю глаза.

— Извращенец.

Проходя мимо него, вытаскиваю резинку для волос из своей сумочки и завязываю свои спутанные локоны в хвост. Он шлёпает меня по заднице и выходит из ванной комнаты.

— Я не был таким, пока не встретил тебя.

Я выхожу вслед за ним в коридор.

— Меня?

Лотнер берёт сумку и ключи. Открывает для меня дверь, закусывая нижнюю губу, и кивает.

— Ммхм… вещи, которые я хочу сделать с тобой…

Я спешу спуститься по лестнице к выходу, потому что после сегодняшнего ночного сексмарафона, его комментария и этого хищного взгляда, чувствую себя словно добыча сталкера. За последние двадцать четыре часа физическое притяжение между нами переходит все границы этого мира. Мы не можем насытиться друг другом. Прошлой ночью казалось, что он хочет впитать в себя всю меня.

Лотнер, всегда джентльмен, быстрее идёт к машине, чтобы открыть мне дверь.

— Рыцарь… настоящий рыцарь, — подмигиваю я ему и сажусь в машину.

Он наклоняется и целует меня. Поцелуй нежный, медленный, спокойный и наполненный тем, что я не хочу признавать.

Прервав поцелуй, он смотрит на меня. По-настоящему смотрит. Грёбаные голубые ирисы проникают мне в самую глубину души.

— Я люблю тебя.

Ай!

Почему эти три слова так глубоко ранят?

Я проглатываю комок в горле от нахлынувших чувств. Неважно, как громко эти слова кричат у меня в голове… и в сердце. Я не могу произнести их. Часто моргая, я пытаюсь сдержать все эти сантименты. Это всё, что я могу сделать.

Грустная гримаса на его лице только усиливает боль. Его взгляд застывает, а улыбка сходит с губ. Он закрывает дверь с моей стороны, и до самого кафе мы едем молча. Мы делаем наш стандартный заказ: всё ещё тёплые вишнёво-миндальные галеты, кофе для него и чай для меня. Прекрасный восход украшает собой вид из окна, у которого мы садимся.

— Всё ещё доволен тем, что выбрал педиатрию? — прерываю я неловкое молчание.

Он делает глоток горячего кофе.

— Полностью доволен. Лечащие врачи, с которыми я работаю, замечательные люди. Ты слышишь все эти ужасы насчёт первого года в аспирантуре, но я уже чувствую, будто являюсь частью команды. Конечно, многому нужно научиться, но мне нравится это. Там не плачут дети целыми днями или что-то подобное. У меня могло быть и по десять тяжелых пациентов, но тот, с кем я могу установить связь, чьё доверие я могу заслужить… всё другое исчезает по сравнению с этим.

Конечно же, я люблю Лотнера. Если бы он уже не украл моё сердце, замкнул его, а ключ выкинул, то эти слова сделали бы своё дело. Я либо ужасно амбициозна, либо абсолютно тупая, что ухожу от него.

Я улыбаюсь.

— Я могу слушать, как ты говоришь подобные вещи, весь день.

Он смотрит на свои часы.

— Я бы не хотел ничего больше, чем провести весь день с тобой, но…

Я доедаю последний кусочек выпечки, беру сумочку и чай.

— Но тебе нужно позаботиться о детях, которые нуждаются в тебе.

Поднявшись со своего места, он прижимает меня к себе, мы выходим из кафе и направляемся к «ФоРаннеру».

После того, как Лотнер отвозит меня обратно к себе в квартиру и даёт мне ключи, он целует меня напоследок так, что я чувствую его весь остаток дня на своих губах.

Я звоню Элизабет. После полученного от них сообщения прошлой ночью, я знаю, что они доехали домой, и она умирает от любопытства и хочет поговорить. Чуть позже, в час дня, она заезжает за мной, и мы едем на ланч. Она старше моего отца на десять лет, но очень классный человек с широким кругозором. На пути в ресторан мы быстренько обсуждаем то, как обстояли дела дома и как вёл себя Сворли, пока хозяев не было. Но, когда мы садимся и берём в руки меню, у Элизабет только одна тема, на которую она хочет говорить.

— Выкладывай всё, юная леди.

Я улыбаюсь и невозмутимо пожимаю плечами, притворяясь, что читаю меню.

— Выкладывать что?

Она хватает меню и отбрасывает его в сторону.

— Этот «друг», у которого ты остановилась, это парень, я предполагаю?

— Да, парень занимающийся бассейнами.

Она наклоняет голову вбок и прищуривается. Я больше не могу всё держать в себе. История действительно замечательная, только вот концовка всё ещё не дописана, но я уже знаю, какой она будет. Я рассказываю ей всё. Ну, почти всё. К тому времени, как я заканчиваю свой рассказ, Элизабет сидит в шоке.

— Сидни Энн Монтгомери, пожалуйста, скажи, что ты собираешься выйти замуж за этого парня.

Я больше не могу смотреть ей в глаза и начинаю нервно теребить пряди волос.

— Я уезжаю в Париж через несколько дней.

— Даже так. Но не выглядит так, что ты переезжаешь туда.

— Да, я собираюсь заниматься хаусситтингом ещё год, из-за чего мне придётся путешествовать где-то каждый месяц, а затем я пойду в магистратуру следующей осенью. Лотнер просто…

Элизабет отставляет тарелку в сторону и кладёт руки на стол, наклоняясь ко мне.

— Просто что?

Качая головой, я вожу пальцем по узору на скатерти.

— Нужный парень, подвернувшийся в неправильное время.

— Поэтому ты просто собираешься уехать. Сбегаешь, просто потому, что не наступило идеальное время?

Я резко поднимаю на неё глаза.

— Идеальное? Оно даже и близко не идеальное. Мне двадцать три года, и я вероятно не закончу учёбу и не получу свою настоящую первую работу, пока мне не стукнет почти тридцать. Аспирантура Лотнера закончится через три года, и он будет готов для женитьбы, детей… для настоящей жизни, а не для отношений на расстоянии со студенткой. Скорее всего, он станет практикующим врачом, и когда я окончу учёбу, к чему это меня приведёт? Буду искать работу здесь? Ты знаешь, как сложно будет найти работу своей мечты, если я готова податься куда угодно, но мне придётся ограничить себя пятьюдесятью милями? Так никогда ничего не выйдет. В конце концов, кто-то из нас начнёт злиться. Это просто не… так не выйдет.

— Действительно ли эта работа, из-за которой ты собираешься вернуться на учёбу, является твоей настоящей мечтой? — тон Элизабет мягкий, нерешительный, даже сочувствующий.

— Мне нравится искусство. И стать куратором в крупном музее или галерее, будет отличной возможностью… работой мечты.

— Твоей работой мечты?

— Конечно же, моей. Зачем бы я проходила через всё это, собирала бы деньги на магистратуру, а затем шла бы на эту изнурительную учёбу и долгие часы в университете?

Она стучит пальцем по подбородку.

— Я не уверена. Но ты моя племянница, и я люблю тебя, как дочь, поэтому твоё счастье важно для меня. Иногда мы находим его в самых неожиданных местах. Но я просто смотреть не могу на то, как ты проходишь мимо такого. Работа позволяет нам оплатить счета и чувствовать завершённость в жизни, но работа не приносит тебе любви и комфорта. Работа не отвезёт тебя на пляж, не подарит цветы и выпечку. Она не будет обнимать тебя ночью и заставлять чувствовать себя красивой.

Я не знаю, что ответить на это. Возможно, её слова отчасти и верны, но сейчас они не утешают меня.

Она оставляет деньги на столе и встаёт.

— Но ты права, Сидни. Ты молода и после знакомства с парнем, которого ты знаешь месяц, принимать решения, которые изменят твою жизнь, это вероятно сумасшедший поступок.

Я поднимаюсь и улыбаюсь. Я знаю, что она, на самом деле, имеет в виду, но решаю всё спустить на тормозах. Оправдывая это стремлением уехать и не чувствовать себя так глупо.

Она привозит меня обратно к Лотнеру и крепко обнимает.

— Люблю тебя, дорогая. Что бы ты не решила, это будет правильным выбором. Никаких сожалений, хорошо?

Чувствуя себя так надёжно в её объятиях, я позволяю нескольким слезинкам скатиться по щекам. Целый поток слёз ожидает, чтобы вырваться наружу, но я их откладываю до долгого перелёта в Париж через четыре дня.

Весь остаток дня я провожу, копаясь в фотографиях на своём компьютере. Затем я отвечаю на сообщение подруги из колледжа, что стану фотографом на её свадьбе, которая будет осенью. Выходит так, что у меня будет свободная неделя между хаусситингами, поэтому я соглашаюсь. Это лёгкие деньги, а мне нужно накопить столько, сколько возможно.

К семи часам вечера я снова проголодалась, но не уверена, пойти ли поесть или подождать Лотнера. Я познаю вкус того, как это быть с доктором и как это хреново. Но с другой стороны он занятый аспирант, а я сейчас безработная. Покопавшись по его шкафчикам на кухне, я нахожу батончики гранолы и съедаю один, чтобы пережить время, пока он не придёт домой.

Моя скука превращается в любопытство, и я понимаю, что нахожусь в его спальне, засовывая нос куда не надо. Я заглядываю в тумбочку, стоящую у кровати, и нахожу там несколько книг с триллерами, монеты и коробку с презервативами. Открытую коробку с презервативами. Я знаю, что он не использовал ни одного из них со мной, поэтому мне становится интересно, как долго у него эта коробка и с кем же он её использовал. Прежде чем позволяю своему мозгу мыслить рационально, я считаю оставшиеся презервативы. Осталось четыре, а всего должно быть десять. Срок годности ещё хороший, так что презервативы не могли лежать здесь давно.

— Рыскаешь, где не нужно?

Знакомый голос пугает меня.

— Клэр.

Она стоит в дверях, пялясь на мои колени. Я смотрю на презервативы и кладу их обратно в коробку.

— Как ты сюда попала? — трясущимися руками засовываю коробку обратно в тумбочку.

Она поднимает вверх связку ключей. Какого чёрта у доктора Браун есть ключи?

— А Лотнер знает, что ты тут вынюхиваешь? — её губы превращаются в жесткую прямую линию. В голосе смешивается самодовольство с оттенком предупреждения. Это заставляет почувствовать себя ребёнком, который нарушил какие-то правила.

Я поднимаюсь и иду к ней. С каждым моим шагом она отступает назад, пока мы обе не оказываемся в гостиной.

— Чего тебе надо? — я беру в руки телефон, чтобы казаться невозмутимой и показать, что меня не задевает её вторжение.

— Лотнер сказал, что я могу одолжить несколько книг для исследования.

— Ну, я не знаю, где они могут быть, может…

И тут она снова резво двигается в спальню.

— Они здесь на книжной полке. Уверена, что знаю его спальню получше тебя.

Я не готова к этому разговору. У неё с собой ключи, и она входит без стука, а теперь ещё и делает тонкие намёки, что между ними что-то большее.

Доктор Браун выходит из комнаты с важным видом, держа в руках несколько книг.

— Лежали там же, где я и помню, они лежали.

Я качаю головой и морщу нос.

— Я что-то где-то пропустила?

Клэр смеётся.

— Уверена, что ты многое пропустила, поэтому тебе придётся быть большей собственницей.

— Кончай всё это дерьмо. Ты умираешь, как хочешь сказать что-то, что так тебя злит. Это всё потому, что Лотнер со мной, а не с тобой?

Она злобно смотрит на меня, и теперь я точно понимаю, что попала в яблочко, но она быстро приходит в себя и ухмылка появляется на её лице.

— Не льсти себе. Ты не получишь ничего, чего не получила я в своё время. Только вот разница в том, что ты уезжаешь, а я остаюсь.

О чём она говорит? Живот скручивает, а к кому в горле присоединяется тяжесть в области груди. Я не знаю, как ей ответить. Я расстроена из-за её колкостей или из-за Лотнера, который не рассказывает мне все о ней? Я вообще знаю, что она имеет в виду или пришла к неправильному выводу?

Боже, меня подташнивает.

— О чём ты говоришь? — сжимаю я губы, избегая её взгляда.

— О боже. Он не сказал тебе, да? Нуу, как же мне стыдно за то, что я рассказала эту тайну.

Я рискую посмотреть ей в глаза. Она снисходительно взмахивает руками.

— Я бы хотела остаться здесь и поведать тебе обо всех деталях, но у меня есть дела поважнее, — и, задирая голову, она подходит к двери, ухмыляясь мне напоследок. — Было приятно с тобой познакомиться.

Я пялюсь на свой телефон. Желание позвонить Эйвери переполняет меня. Почему я чувствую себя так, будто только что зашла в комнату, где Лотнер трахается с другой девушкой? От образа его и Клэр вместе меня тошнит. Он не изменяет мне. Это, должно быть, случилось ещё до меня, но всё равно ранит. Почему я чувствую себя, как незваный гость, когда она входит сюда без стука? Почему же это имеет значение, если я уезжаю через четыре дня?

Я так и не звоню Эйвери. Это то, с чем я могу справиться сама. Теоретически, он никогда не врал мне. Нет никакой надобности упоминать о визите доктора Браун. Лотнеру двадцать семь, конечно же, у него есть за плечами истории. У меня тоже есть. Всё будет в порядке. Нет никакой причины, почему я не могу пережить эти три дня и не упоминать о сегодняшнем случае.

Вспомнив, что презервативы лежат в ванной, я перекладываю их обратно в тумбочку. Шесть презервативов, и что? Может, они предназначены не для одного человека. Боже! Нет, мне не нравится думать о Лотнере, как о парне, который спит со всеми подряд. Лучше думать, что он использовал их с одной и той же девушкой. Чёрт! Так тоже не пойдёт. Это выглядит так, будто у них были отношения. Любил ли он её тоже? А может он любил её даже больше.

— Сидни! Просто оставь это. Да, так лучше. Разговаривать с самой собой, как какая-то долбаная сумасшедшая женщина.

Нет ничего хорошего в том, что я застряю в квартире Лотнера одна. Я замечаю пластиковый контейнер на полу в углу гардеробной, так что решаю вытащить его и открыть крышку. Там оказываются фотографии, трофеи и свёрнутые футболки для игры в футбол со старшей школы и колледжа. Я надеваю стэнфордскую футболку и тону в ней. Приложив ткань к лицу, я вдыхаю её запах.

— Пот, кровь и грязь.

Я подскакиваю, и моё сердце едва не останавливается. Лотнер стоит в проёме. Я чувствую себя ужасно от того, что сую нос туда, куда не нужно. Он ловит меня, когда я копаюсь в его личных вещах, переступив все возможные границы разумного.

— Чёрт ты напугал меня. Я… я просто… Боже, прости меня. Мне стало скучно, а потом стало любопытно и…

Он качает головой и подходит ко мне. Я неуклюже стягиваю с себя его футболку. Одной рукой он забирает её, а вторую — протягивает мне. Я смотрю на неё в течение секунды, а затем берусь за неё, и он тянет меня на себя, поставив на ноги.

— Снимай свою одежду, — требует он.

Я хмурюсь.

— Что?

— Ты слышишь меня, — его голос низкий, но он не кажется злым.

Тот клубок эмоций, который ворочается у меня в голове, не даёт мне возможности подумать. Я снимаю с себя одежду, оставшись в одних трусиках.

Он качает головой.

— Продолжай.

Я вздыхаю, закатываю глаза и снимаю их. Лотнер снова надевает на меня свою футболку, которая достаёт мне почти до колен.

Его натянутые спереди шорты не остаются без моего внимания.

— Да, я так рад тебя видеть, — улыбается он и наклоняется, чтобы завладеть моим ртом.

Я стону от удовольствия, когда его язык изучает уже знакомую ему территорию. Он берёт моё лицо в ладони и отстраняется, оставив меня задыхающуюся и потрясённую.

— Эта футболка заработала много очков, но сегодня ночью она побьёт ещё несколько рекордов. Пойдём есть.

Он шлёпает меня по заднице ещё раз, когда мы идём на кухню. Меня подташнивает от нахлынувших чувств смятения, желания, восторга и какого-то осадка от смущения за то, что меня поймали за горячим. Однако ревность, кажется, занимает лидирующее место в этом списке. Я представляю Клэр в его футболке, распластавшуюся на его кровати, проверяющую его знания по тесту, пока его руки и рот трогают её так же, как и меня.

Закрывая глаза, я пытаюсь избавиться от этих картинок в своей голове. Заходя на кухню, я ощущаю запах пиццы. Лотнер вытаскивает пиво из холодильника, а я открываю коробку с пиццей.

— Боже! Ты. Просто. Лучший! Я люблю такую пиццу.

Он ставит пиво на стол и прижимает меня к своей груди.

— А я люблю тебя в моей футболке… только в моей футболке.

Его холодные от пива руки скользят под его футболку и требовательно сжимают мою задницу.

Конечно, приятель. Были у тебя такие же моменты и с Клэр?

— Доктор Салливан, а ты тот ещё извращенец.

Его руки перемещаются с моей задницы ко мне между ног. Он без труда поднимает меня, и вот я уже обнимаю ногами его талию. Моя голая промежность трётся о бугор в его шортах.

— Ты сводишь меня с ума. Рядом с тобой мне сложно контролировать себя, — он сжимает мою нижнюю губу и с низким рыком тянет её зубами. Ставя меня обратно на пол, он опускает взгляд вниз, и его губы превращаются в эту знаменитую сексуальную и, ох какую, самоуверенную ухмылку.

Я краснею от стыда с головы до пят, когда вижу, на что же он смотрит. На его шортах остаётся влажное пятно от меня.

— Я, наверное, больше никогда не буду стирать эти шорты.

Я резко поднимаю на него глаза, скрещиваю ноги и перебираю свои волосы.

— Ты очень хорошо знаешь, как смутить меня.

Он передаёт мне пиво и берёт со стола коробку с пиццей, вилки и ножи.

— Ты не должна смущаться. Ты чертовски сексуальна, Сид, и…

И внезапно раздаётся стук в дверь. Лотнер ставит всё на кофейный столик, стоящий у дивана. Я быстро сажусь на него, надеясь, что меня не будет видно с порога. Футболка закрывает всё, но абсолютно понятно, что под ней на мне не ничего нет.

— Привет, Салли. Клэр вызвали в больницу, а я только открыла бутылочку вина. Не хочешь немного позависать у меня?

— На самом деле я…

— Ммм… я слышу запах пиццы?

Я поворачиваюсь на голос, который раздаётся у меня за спиной. У дивана стоит блондинка с волнистыми волосами, огромной грудью, в коротеньких шортах и таком же коротком топе без бретелек, который выставляет напоказ её татуировку в виде розы у пупка. Я поднимаюсь и встречаюсь с её огромными карими глазами, которые рассматривают меня с ног до головы.

— Оу… а я и не подумала, что у тебя уже есть компания.

Лотнер всё ещё стоит у открытой двери.

— Да, у меня уже есть компания, — его голос раздражённый, но вежливая улыбка не показывает этого.

Она складывает руки на груди так, что та почти достаёт ей до подбородка.

— А ты нас не познакомишь?

Я пришпиливаю Лотнера взглядом к двери. Он поднимает глаза к потолку и раздраженно вздыхает.

— Роуз, Сидни. Сидни, Роуз.

— Оу, так это ТЫ Сидни, — говорит она, в открытую пялясь на меня. — Интересно, — ухмыляется она.

Ну, теперь я понимаю, почему она и доктор Браун дружат. Она что, была с Лотнером тоже?

— Так ты Роуз? Я так много слышала о тебе, — говорю я, фальшиво улыбаясь и чрезмерно хлопая ресницами.

— Слышала? — спрашивает она с большим энтузиазмом в голосе. Подбородок задран, плечи расправлены, грудь вперёд.

— Да, Лотнер сказал, что он надеется, что Клэр и Роуз будут сидеть у себя дома, пока он будет трахать меня на диване, на кухонном островке, у стены в коридоре и, конечно же, привязанную к его кровати.

Роуз громко ахает, прикрыв рот рукой, пока её глаза бегают между мной и Лотнером. Мышцы на его лице напрягаются, а губы дрожат от сдерживаемого смеха. Она разворачивается и цокает на своих шпильках из квартиры.

— Роуз, подожди… — зовёт её Лотнер, но она выставляет перед собой руки и обиженно шагает по ступенькам прочь.

Лотнер закрывает дверь и облокачивается на неё, сложив руки на груди. Я делаю глоток пива и поворачиваюсь к нему спиной.

— Ты же понимаешь, что после того, как ты уедешь, мне придётся иметь дело с двумя очень разозлёнными соседками сверху.

Я пожимаю плечами.

— Уверена, ты найдёшь способ «успокоить» их.

Он садится рядом со мной и проводит рукой по моей голой ноге.

— А тебе тоже лучше уяснить, что я человек слова. И если я сказал, что «трахну тебя на диване, на кухонном островке, у стены в коридоре, и моё любимое… привязанную к своей кровати…» — он смотрит на свои часы. — То мне лучше начать уже сейчас.

Всё то спокойствие и уравновешенность, которые я пытаюсь сохранить после того, как ушла Клэр, начинает расшатываться, как только Лотнер возвращается домой. А теперь всё это уходит в небытие. «Двоечка» Клэр-Роуз сбивает меня с ног, но я поднимаюсь и теперь злая, как чёрт.

— Не будет ничего. Я собираюсь на пробежку, — встаю и иду в ванную.

— Подожди… — он встаёт прямо у меня за спиной. — Ты расстроена?

Разбрасывая одежду повсюду, я нахожу шорты и спортивный лиф.

— Я просто собираюсь на пробежку, — я, отбрасывая его футболку в сторону и залезая в свою одежду, ни разу не смотрю в его сторону.

— Сейчас? Ты собираешься на пробежку… сейчас?

Найдя подходящие носки, я залезаю в кроссовки и завязываю шнурки.

— Нет, утром собираюсь. Просто подумала, почему бы мне не поспать в этом. Да! Я собираюсь СЕЙЧАС! Боже, доктор Салливан, я думала ты намного умнее.

Он перегораживает мне выход, но я пытаюсь протиснуться между ним и дверью. Но прежде чем я могу сбежать, он толкает меня к стене, хватая меня за руки.

— Какого хрена с тобой происходит? Ты ударяешь меня исподтишка таким поведением, а я не имею понятия, что сделал не так.

Я толкаю его в грудь, но он даже не качнулся.

— Исподтишка? Вау, кто бы говорил!

Я снова пытаюсь выбраться из его захвата, но попытки оказываются тщетными.

— О чём ты вообще? — складки на его лбу продолжают углубляться.

Я распахиваю глаза и наклоняю голову к нему.

— Доктор Сука, а теперь и Роуз оказались шлюхами-соседками?

Он качает головой и отпускает мои руки.

— Боже, Сидни, я слишком устал, чтобы играть в эти глупые шарады с тобой, просто скажи мне, почему ты так чертовски разозлилась?

Глубоко вздыхая, он проводит руками по волосам и опирается о стену на противоположной стороне коридора.

Я складываю руки на груди.

— Почему ты не рассказал мне о том, что вы с Клэр были вместе?

Он закусывает верхнюю губу и закатывает глаза к потолку.

— Мы не были «вместе». Это была всего одна чёртова ночь год назад после вечеринки у друзей. Мы оба были слишком пьяны и… Это была просто глупая ошибка. Вот и всё.

Он смотрит на меня.

— Как ты вообще узнала об этом?

Я наклоняю голову вбок и ухмыляюсь.

— Клэр рассказала мне об этом, когда приходила сегодня. Открыв. Дверь. Своим. Ключом!

Лотнер прислоняется головой к стене. Глаза закрыты, руки сцеплены за шеей.

— Это просто… глупо. Почему мы…

Я шагаю в сторону двери.

— Ты прав, это глупо. То, что я нахожусь здесь, вот что глупо.

— Сид, подожди!

Громко хлопнув дверью, я выбегаю из здания. Я понятия не имею, что делаю, я просто бегу. Бегу не как на лёгкой пробежке, а быстро, отравляющие эмоции подпитывают меня изнутри. Может, если я продолжу двигаться, то смогу оставить всё позади. Всё. Эту боль, злость, ревность. Я не хочу чувствовать ничего из этого. Когда я прибегаю в какой-то заброшенный парк, мои лёгкие горят, а ноги устают. Замедляясь, я хватаюсь руками за голову и пытаюсь отдышаться. Я чувствую на губах солёный привкус слёз, смешанных с потом.

Впереди я вижу лавочку, стоящую на берегу небольшого пруда с утками, гусьми и ещё какими-то перелётными птицами. Рухнув на неё, я упираюсь локтями в коленки и прячу лицо в руках. Дамбу прорывает. Неконтролируемые рыдания сотрясают моё тело. Я так запуталась. Моя сестра живёт в пяти часах езды отсюда, мой отец ещё дальше, а мамы вообще больше нет. Мои чувства не поддаются никакому смыслу. Чем больше я стараюсь игнорировать их, тем громче они кричат у меня в голове. Агония разрушает меня. Как я могу одновременно хотеть остаться и уехать?

— Эй… — нежный голос Лотнера зовёт меня.

Подняв голову, я встречаюсь с голубыми ирисами. Печальными. Голубыми. Ирисами.

Он наклоняется ко мне, и я обвиваю его ногами и руками. Приземлившись на задницу, он прижимает меня к груди своими сильными руками. Я утыкаюсь носом ему в изгиб шеи и плачу. Он прижимается щекой к моей макушке и тихонько покачивается. Последний раз я чувствовала себя так надёжно, комфортно и такой любимой, когда меня обнимала мама.

— Прости, малышка. Мне проще умереть, чем причинить тебе боль.

Всхлипывая, я качаю головой.

— Нет. Я просто… просто т-т-таак запуталась. Дело н-н-не в тебе.

Я делаю глубокий вдох, а затем медленно выдыхаю.

— Твоя личная жизнь никак меня не касается и…

— Хватит!

Он резко отодвигается от меня и берёт моё лицо в ладони, вытирая слёзы с заплаканных щёк.

— О чём ты говоришь? Это. МЫ. И ничего не может быть более личным. Я бы раскрыл всю свою душу перед тобой, если бы ты только позволила мне. Ты поняла меня? Ты вообще хоть какое-то понятие имеешь о том, какие чувства я к тебе испытываю? — его лицо напряженно, пронизано болью.

Закусив губу, я киваю и быстро моргаю, чтобы избавиться от мешающих слёз.

Он прижимается губами к моим губам и закрывает глаза.

Жизнь. Такая. Жестокая.

Отпустив меня, он проходится пальцами по моему подбородку. Его глаза светятся от обожания.

— Я расскажу тебе всё, что ты хочешь знать. Даже если это не то, что бы тебе хотелось услышать. Хорошо?

— Хорошо, — шепчу я и слабо улыбаюсь.

— Ты убиваешь меня, Сидни Энн Монтгомери, — он качает головой. — Вообще я не жадный парень, поэтому… с этим «чувством» тяжело справляться.

— Чувством?

Он кивает.

— Желать чего-то больше всего на свете, но знать, что ты не можешь это получить… знать, что Я не могу получить ТЕБЯ.

Я пьяна Лотнером. Он мой любимый наркотик. И когда я нахожусь под кайфом от него, весь остальной мир перестаёт существовать. Голая. Удовлетворённая. В его руках. Это всё, что мне надо для умиротворения.

— У тебя болят руки? — звенит его голос в тишине его тёмной комнаты.

Проводя пальцами по его рукам, которые обнимают меня за талию, я улыбаюсь.

— Хмм, единственное, что я чувствую прямо сейчас — это блаженство.

Та улыбка, которая посылает мурашки по моей коже, прижимается к моему плечу. Интересно, знает ли он, что улыбка, которую я чувствую на своей коже, это моя самая любимая улыбка. Мои глаза видят то, что хотят видеть. Уши слышат то, что хотят слышать, но это прикосновение, эта тактильная эмоция, она настоящая и неоспоримая.

— У Клэр есть ключ, потому что Роуз любит развлекаться, поэтому я позволил ей учиться или проводить исследования у меня в квартире, пока меня нет дома.

Моё тело напрягается от одного упоминания её имени, и он сильнее прижимает меня к себе.

— А Роуз… ты с ней…

— Нет, — он смеётся. — Боже, я не такой парень.

— Какой парень?

— Который делает зазубрины на столбике кровати.

Шесть презервативов. Почему это беспокоит меня? Должна спросить его, но ненавижу себя за то, что я «такая девушка».

— Знаю, — говорю я, чтобы больше уверить себя, чем его.

Мелодия на телефоне заставляет меня проснуться. Солнце уже встаёт, и я нахожусь одна в постели. Я даже не пытаюсь добраться до телефона, который лежит на кофейном столике. Я не такая быстрая по утрам. Стащив одеяло с кровати, я обматываю его вокруг своего голого тела и иду за телефоном. Не помню, чтобы он звонил больше одного раза, но на экране я вижу два пропущенных вызова. Один от Эйвери, второй — от Элизабет.

Что-то притягивает моё внимание, пока я зеваю. Снова оглядываюсь вокруг и замечаю огромный, нет, гигантский букет цветов, стоящий на кухонном островке. Он составляет целую радугу из различных ярких цветов и, должно быть, стоит целое состояние. У Лотнера, наверное, есть родственник флорист, просто потому что в городе нет таких магазинов, которые открывались бы так рано, когда солнце ещё не взошло. А огромная улыбка у меня на лице появляется, когда я вижу два эластичных бинта, завязанных в виде бантиков вокруг стеблей. Это те же самые бинты, которыми доктор Извращенец привязывал меня к своей кровати прошлой ночью. И, чёрт возьми… он делал со мной такие вещи, о которых я никогда не смогу рассказать даже своей зачастую пошлой сестре. Как он надевает халат и заботится о больных детях, словно Мать Тереза в мужской её версии, когда ночью делает со мной такое?

Я набираю Эйвери, но меня перебрасывает на голосовую почту, поэтому я оставляю ей сообщение. Затем я звоню Элизабет.

— Сидни, Эйвери пыталась дозвониться до тебя, но ты не отвечала, — говорит она торопливо.

— Знаю, я попыталась ей перезвонить, но попала на автоответчик.

— Скорее всего, она сейчас уже в самолёте.

— Что? Куда она летит?

— Сидни, вашего отца забрали в больницу сегодня рано утром. Они думают, что это сердце.

Кажется сейчас мой мир рушится, и я готова упасть прямо в свой собственный ад.

— Чт-Что? Он?..

— Сейчас с ним всё нормально. Они собираются сделать какие-то анализы, но до завтрашнего дня не будет ничего известно. Я заказала нам билеты на полдень. Это самый ранний вылет, который я смогла найти.

Я слышу её слова, но они не задерживаются надолго. Мой отец в хорошей форме, и он здоров. Этого не может быть.

— Ох… хорошо. Да, я буду готова к этому времени, — говорю я невнятно.

— Я заеду за тобой через два часа.

— Хорошо… эм… пока.

Слёзы катятся быстрее, чем я успеваю их вытереть. Я не могу потерять папу тоже. Это просто нечестно. Мой залитый слезами взгляд снова падает на цветы, и я думаю о Лотнере. Я уезжаю через два часа. А затем вся чудовищность ситуации поражает меня. Мой отец в больнице, а я не могу к нему добраться достаточно быстро. Через три дня я должна буду улететь в Париж, и я не смогу увидеть Лотнера… никогда.

Он заслуживает того, чтобы знать, поэтому я быстро отправляю ему сообщение перед тем, как начать паковать вещи.

Я вхожу в комнату, кладу телефон на кровать и бросаю вещи в чемодан. «In Your Eyes» играет на моём телефоне.

— Не уезжай… просто подожди! — голос Лотнера в панике звучит из телефона.

— Прости, но мне нужно ехать. Я не хочу всё заканчивать вот так, но…

— Просто ПОДОЖДИ! — кричит он в трубку и отключается.

Моё сердце разрывается в двух направлениях. Я должна быть со своим отцом. Но совсем не так я хочу попрощаться с Лотнером, но у меня больше нет выбора. После того, как я собираю чемоданы и ставлю их у двери, я последний раз осматриваю всё на кухне и в ванной комнате. Элизабет приедет сюда не раньше, чем через полчаса, поэтому я пишу смс сестре, что обо всём узнала и уже вылетаю.

Я перестаю дышать, когда дверь с грохотом раскрывается и практически слетает с петель. Лотнер стоит передо мной в своей зелёной форме, тяжело дыша. И уже через мгновение я в его руках, и миллион эмоций захватывает меня: волнение, боль в сердце, печаль, страх и… любовь.

— Тише-тише, я здесь, — успокаивает он меня своим голосом.

Я чувствую и слышу, как его сердце колотится в груди. Будто в тот момент оно бьётся только для меня.

— Что случилось с твоим отцом?

Я отстраняюсь немного, чтобы посмотреть на него, чтобы найти уют в его голубых ирисах. Он берёт в ладони моё лицо и стирает с него слёзы.

— Сердце… чт… что-то с… сердцем, — всхлипываю я между рыданиями.

— Он сейчас в операционной?

Я качаю головой.

— Не д-думаю. Они проводят какие-то анализы, — я делаю глубокий вдох и задерживаю дыхание на секунду, прежде чем медленно и спокойно выдохнуть.

Его огромная рука прикасается к моей голове, и я оказываюсь у его груди. Он прижимается губами к моей макушке и так и остаётся стоять. Мы обнимаем друг друга, не говоря ни слова. Не знаю, как ему удаётся уйти из больницы, но это неважно. Он здесь, и я нуждаюсь в нём. Мне нужно это прощание, чтобы я смогла двигаться дальше. Мне нужна концовка.

— С твоим отцом всё будет в порядке. Уверен, что о нём хорошо позаботятся. Они сделают анализы, выяснят, что с ним не так и исправят это, хорошо?

Я отклоняюсь.

— Боже, я надеюсь на это.

Он целует меня. А затем останавливается. Я чувствую это. Зарождающиеся эмоции, реальность происходящего.

— Возвращайся назад, — шепчет он, проводя губами по моим губам.

Я делаю шаг назад и качаю головой.

— Не могу. Ты знаешь это.

— Почему нет? — спрашивает он нерешительно.

— Потому что мне нужно работать, а затем возвращаться на учёбу. Мне двадцать три. Я не могу выбросить своё будущее и свои мечты из-за какого-то парня.

Он резко поднимает голову.

— «Какого-то» парня? Вот, значит, кто я для тебя? Просто какой-то парень?

— Нет! — я нервно провожу пальцами по волосам, делая шаг назад, увеличивая расстояние между нами ещё больше. — Скорее всего, ты именно «тот самый» парень, но это ничего не меняет.

— Это, бл*дь, меняет всё! — он делает шаг вперёд и захлопывает дверь с таким грохотом, что рисунки падают со стен, и осколки стекла оказываются повсюду.

Его рёв и звук битого стекла посылают леденящие мурашки по всему моему телу. Никогда ещё я не видела его с такой стороны.

Я поворачиваюсь и смотрю на него, а затем на беспорядок на полу, который он даже не замечает. Его глаза прожигают меня насквозь.

— Боже, Лотнер! Мы знали, что этот день наступит. Я никогда не обещала тебе чего-то большего. Ты живёшь своей мечтой. А бросил бы ты её ради меня? — я перехожу на крик, меня злит то, что из-за него я теряю контроль.

— Да, — всего лишь одно слово, но он произносит его с абсолютной уверенностью и без какого-либо сомнения.

Это просто удар под дых, который выбивает весь воздух из меня. Как он может такое говорить? Более того, как он может иметь это в виду?

— Бред, — кричу я недоверчиво. — Ты бы отказался от своей мечты ради меня?

— Да, — его глаза наполнены слезами, которые ещё не прорвались наружу, а мои уже вовсю текут по щекам.

Я теряю контроль над своими эмоциями. Я теряю контроль над своей жизнью.

Вытираю слёзы рукой.

— Ну, в этом-то вся и разница. Я бы никогда не попросила тебя об этом, — я не могу скрыть чувство поражения в своём голосе. — Ты бы разозлился на меня.

— Нет, — он качает головой. — Я бы никогда не злился на тебя из-за этого.

— Ну, вот и всё. Снова это не имеет значения. Я бы злилась на себя за то, что ты бросил всё, чтобы быть со мной. Я бы злилась на тебя за то, что ты заставляешь меня чувствовать себя так отвратительно, за то, что я такая, — я качаю головой и закусываю верхнюю губу, чтобы хоть как-то сдержать эмоции. — В конце концов, это бы нас и разлучило.

— Я люблю тебя, — шепчет он.

— Не надо, — говорю я со злобой.

— И я всегда буду любить тебя, — он делает шаг ко мне.

— Заткнись, — я сжимаю зубы, глядя куда угодно, только не на него.

— Чёрт! Посмотри на меня! — он берёт моё лицо в ладони и окончательно пронзает меня кинжалом этих грёбаных голубых ирисов. — Я. Люблю. Тебя. И точка. Это чёртова любовь, которая потрясает до самой глубины души, и никогда, НИКОГДА, ни с чем не сравнится. Моя любовь к тебе н неизмерима и вечна.

В дверь стучат, но Лотнер игнорирует это. Я знаю, что это Элизабет.

— Мне нужно идти, — шепчу я и иду к двери.

— ЧЁРТ ПОБЕРИ, — слышу я его громоподобный голос и поворачиваюсь.

Он бросает пустую бутылку из-под пива в стену, и хватается за следующую. Я плачу из-за него. Плачу из-за себя. Он словно бомба с зажженным фитилем — челюсть напряжена, брови нахмурены, пронизывающий взгляд, сжатые кулаки и вздымающаяся грудь.

Дверь открывается.

— Сидни? — раздаётся взволнованный голос Элизабет.

Уверена, она слышит всю эту ссору и теперь беспокоится обо мне. Я поворачиваюсь и смотрю на неё.

— Уже иду, — пытаюсь выдавить из себя грустную улыбку, но ту эмоциональную катастрофу, которую она почувствовала, невозможно спрятать.

— Эм… хорошо. Я отнесу один из твоих чемоданов вниз.

Я киваю. Все эмоции кипят внутри меня, и это разрывает меня изнутри. Я не хочу любить его… Я не хочу ненавидеть его. Но правда состоит в том, что я ненавижу его за то, что он заставляет меня влюбиться в него. Он заставляет меня сделать паузу на достаточное количество времени, чтобы я стала сомневаться. Он раскрывает дверь в моё сердце и шепчет «что если».

Лотнер стоит на кухне, развернувшись спиной ко мне. Пальцы цепляются за край стола. Голова опущена.

Слова сильнее, чем мой контроль над ними. Я уже жалею о сказанном даже прежде, чем договариваю.

— В твоей коробке осталось четыре презерватива. Уверена, ты выживешь без меня.

Ревность, кажется говорят, язык сатаны. Слова ядовиты. Будет ли он любить меня меньше, если я сделаю ему больно? Буду ли я любить его меньше, если он сделает больно мне?

Вешаю свои сумки через плечо и наклоняюсь за ручной кладью и другим чемоданом.

Тащу свои вещи в коридор.

Пронизывающая боль в моей руке заставляет поморщиться, и меня резко разворачивает на сто восемьдесят градусов.

— Грёбаные презервативы! Так вот, о чём ты думала со вчерашнего дня?

Напряженность во взгляде его холодных глаз, злобные слова и его сильная хватка пугают меня. Я никогда ещё не видела его с такой стороны. Моя сумка соскальзывает с плеча, когда он тянет меня обратно в квартиру прямо к себе в комнату. Вырвав со всей силы ящик из тумбочки, он вытаскивает коробку с презервативами.

— Сколько здесь должно быть презервативов? — он держит коробку перед моим лицом.

Я сглатываю, но не могу сказать ни слова.

— СКОЛЬКО?

Я дрожу, а слезы неконтролируемо стекают по щекам.

— Десять, — выдавливаю я.

Он швыряет оставшиеся презервативы на кровать.

— Посчитай их! — я не узнаю голос, который слышу. Он так зол.

— Четыре, — шепчу я.

Он вытаскивает бумажник и кладёт ещё два на постель.

— А теперь сколько?

У меня вырывается очередное рыдание.

— Шесть.

Он снова хватает меня за руку и толкает к гардеробной. Вытащив из корзины шорты, те, в которых он был в ту первую ночь, когда у нас был секс без презерватива, он достаёт оттуда ещё два пакетика и снова бросает на кровать.

— Сколько? — требует он, сцепив зубы.

Мои рыдания душат меня.

— Остановись… пожалуйста, — умоляю я.

— Посчитай грёбаные презервативы, Сидни!

— Восемь… восемь, — плачу я.

Не знаю, что болит больше, моя рука или моё сердце. Хотя нет, знаю… моё сердце. Он просто разбивает его вдребезги. Он выводит меня из своей квартиры и ведёт мимо шокированной Элизабет, которая пришла за моими остальными вещами. Лотнер даже не замечает её, пока тащит меня вниз по лестнице.

— Ты делаешь мне больно… остановись! — молю я.

— Сидни! — слышу голос Элизабет за спиной.

Лотнер открывает пассажирскую дверь своего «ФоРаннера», затем раскрывает бардачок и вытаскивает оттуда… ещё… два… презерватива.

— Скажи это, — угрожающе произносит он.

Я качаю головой. С носа течёт, глаза опухают, слёзы льются ручьем по лицу.

— Чёрт побери, СКАЖИ ЭТО! — его рёв разрывает что-то глубоко внутри меня.

Взволнованный голос Элизабет звучит, словно эхо в милях отсюда, хотя она стоит всего в нескольких шагах от меня. Всё как в замедленном действии. Я смотрю на прошедший с Лотнером месяц, как в замедленной съёмке. Я смотрю на кадры, которые не должны видеть люди до того, как умрут. Так вот что происходит? Я умираю?

— Десять, — колкое слово проходится лезвием по моему горлу.

Он бросает их на сиденье и поднимает на меня глаза. Челюсть сжата и… о боже… слёзы. Его глаза полны слёз.

— В тот день… — сглатывает он, — … в тот день, когда был дождь. Я чувствовал себя ужасно. Ты выглядела такой отвергнутой и… Боже, я тоже хотел быть с тобой.

Моргает. Один раз.

И с голубых ирисов текут слёзы. Никогда и ничто не было таким душераздирающим как это.

— Ты… — закусывает он верхнюю губу так сильно, что думаю, он прокусывает её. Делая нервный вздох, он качает головой. — Они были для тебя, только для тебя… всегда для тебя.

Я понимаю руку и хочу прикоснуться к его лицу, но он вздрагивает и делает шаг назад, закрывая дверь.

Отказ и боль, которую я чувствую прямо сейчас, они просто неописуемыми.

Он обходит машину и подходит к водительскому сидению.

— Лотнер… — его имя разрывает мою глотку.

Вновь появляющиеся слёзы заполняют мои глаза.

Он останавливается, стоя спиной ко мне и держа дверь наполовину открытой.

Я стою, обняв себя, впиваясь ногтями в кожу. Меня тошнит.

Из-за застеленного слезами зрения, я не замечаю, как он подходит.

Его бешеный поцелуй поглощает меня. Физическая боль моментально сменяется эмоциональной. Это то, как чувствуется последний поцелуй. Бесконечные эмоции. Прекрасная боль. Всепоглощающая. Отвратительно разрушающая.

— Надеюсь, твои мечты сбудутся, Сидни… моя… прекрасная… Сидни, — шепчет он мне на ухо надломленным голосом.

Ещё один последний взгляд. Ещё один последний момент. Последний шанс.

Умоляющие голубые ирисы взывают ко мне, вымаливая эти три слова. Три слова, которые он заслуживает услышать. Три слова, которые дадут ему понять, что он владеет мной. Три слова, которые разрушат моё будущее.

И я не произношу их.

Глаза закрываются. Ещё. Один. Прощальный. Кивок.

Дверь машины с грохотом захлопывается. Рёв двигателя. Визг шин.

Я открываю глаза, чтобы увидеть, что мой «что если» уехал.

— Я люблю тебя, — выпускаю я слова наружу.

Если бы я сдерживала их ещё хоть немного, это бы убило меня.