Дэйн не хочет, чтобы я звонила его родителям, но я всё равно это делаю прошлой ночью. Наверное, во мне говорит материнское чувство. Не могу представить, что когда-либо смогу не переживать за Оушен или не захочу узнать, если с ней что-то случится, и неважно два года ей или тридцать два. Они выезжают сегодня рано утром, чтобы добраться сюда вовремя и остаться с Оушен, пока я буду забирать Дэйна с больницы.
— Уверена, что не хочешь, чтобы мы поехали и забрали его? — спрашивает его мама Ширли.
— Нет. Он не хотел, чтобы я звонила вам, не думаю, что появиться в больнице, чтобы забрать его, будет отличной идеей. Я скажу ему о вашем приезде по дороге домой, — я беру сумку и открываю дверь. — Надеюсь, я скоро вернусь.
— Хорошо, милая. Езжай осторожно.
— Хорошо.
Когда я приезжаю в больницу, Дэйн уже не спит и смотрит телевизор.
— Доброе утро.
Он поднимает голову. Уголки его губ пытаются изогнуться в подобии улыбки, но я вижу, что это даётся ему с трудом.
— Я привезла тебе одежду, — говорю я и протягиваю ему сумку.
— Спасибо.
Он не хочет, чтобы я помогла ему переодеться, но не требуется много времени, чтобы он понял, что нуждается во мне. После того как его выписывают, я завожу джип и подъезжаю ко входу, где меня уже ждут медсестра и Дэйн, сидящий в инвалидном кресле. Его левая рука и нога неподвижны, поэтому ему приходится использовать только один костыль, который он держит под правой рукой. Медсестра помогает мне усадить его в машину, и мы, наконец, едем домой.
— Не злись, но…
— Боже, Сидни, а теперь-то что? — ворчит он.
— Прошлой ночью я позвонила твоим родителям. Сегодня рано утром они приехали сюда. Вот, кто сидит сейчас с Оушен.
— Отлично… без разницы, — он отворачивается и смотрит в окно.
— Я также позвонила Кимберли. Она отменила все приёмы до следующей недели.
Он смеётся.
— До следующей НЕДЕЛИ? Посмотри на меня, Сидни! Это будет чертовски дольше, чем одна неделя прежде, чем я смогу снова выполнять свою работу.
Я подавляю эмоции, рвущиеся наружу, я заслуживаю этот гнев. Сначала он узнаёт, что я изменила ему, потом его сбивает мотоциклист, а теперь он ещё не может работать, а вишенка на торте то, что ему придётся застрять дома в моей компании, полагаться на мою помощь, нуждаться во мне, в то время как, я уверена, больше всего на свете ему хочется сказать, чтобы я проваливала отсюда.
Слова о том, что мне жаль, что я не хотела причинять ему боль, и мольбы его о прощении, рвутся наружу, но я понимаю, как жалко и тускло они будут звучать. Лотнер пытался извиниться, и меня бесило то, что он хотел сказать это вместо того, чтобы помалкивать.
Фил, отец Дэйна, помогает мне завести его в дом. Ширли ведёт себя, как настоящая мать — подкладывает подушки ему за спину и под ногу, готовит еду, складывает на диване все пульты. Оушен сворачивается рядом с Дэйном, и он обнимает её своей здоровой рукой. Он принимает её, как свою дочь, и знаю, что она тоже его любит. Чем больше времени проходит, тем хуже я себя чувствую по поводу… всего.
После обеда я укладываю Оушен на дневной сон. Как только она засыпает, я иду в свою комнату (в комнату Дэйна) и звоню Эйвери.
— Привет, Сэм.
— Привет, занята?
— Нет, до вечера у меня не больше будет клиентов. Что у вас там произошло с Дэйном? На этих выходных вы не могли связаться друг с другом? Он оставил мне сообщение, сказал, что ты не отвечаешь ему. Я перезвонила и сказала, что в Вегасе. Он извинился и сказал, что, наверное, вышло какое-то недопонимание.
— Я отвозила Оушен повидаться с Лотнером.
— На этих выходных?
— Да.
— О, это было мило с твоей стороны. А почему Дэйн не поехал?
— Он не смог, но он думал, что я еду проведать тебя, так что…
— Ох, чёрт! Извини, Сэм. Я не хотела тебя сдавать. Почему ты мне не сказала?
— Не знаю. Всё так запутано сейчас, — вздыхаю я.
— Что случилось?
— Ну, если коротко, то я поехала в Лос-Анджелес, чтобы Оушен с Лотнером могли провести время вместе и чтобы мы с ним могли обсудить условия посещений и родительских прав. Эмма была на Гавайях со своей мамой, и всё закончилось тем, что мы остались жить у Лотнера, но об этом я не рассказала Дэйну.
— Ну, ему незачем сильно расстраиваться, ты же, в конце концов, не… Господи, Сэм, пожалуйста, только не говори мне, что…
— Да, мы переспали.
— Боже мой! И что это всё означает? Его невеста в курсе?
— Нет.
— Но Дэйн уже да?
— Да. Он спросил меня, и я не смогла соврать.
— И что же ты собираешься делать? — её тон мягкий и сочувствующий.
— А вот в этом-то всё и дело. Дальше всё становится ещё «лучше». После того как я призналась ему в том, что случилось, он уехал на велосипеде из дома. Спустя несколько часов мне позвонили из больницы и сказали, что его сбил мотоциклист.
— Боже! Он…
— Он в порядке. Всё могло быть намного хуже. У него вывихнуто плечо и трещина на берцовой кости. Прошлую ночь он провёл в больнице, потому что у него ещё и сотрясение мозга.
— Сэм… я не знаю, что сказать. Хочешь, чтобы я приехала?
— Его родители здесь. Не знаю, сколько они планируют тут пробыть. Дэйн не может работать, и я не знаю, сколько времени займёт, чтобы он мог выйти на работу снова. Я… я так сильно налажала и ради чего?
— Любовь. Всё это из-за любви.
Я качаю головой и откидываюсь на подушку.
— Это не имеет значения. Лотнер любит Эмму. Он собирается на ней жениться. Реальность всего этого делает прошлые выходные такими эгоистичными, а теперь ещё то, что случилось с Дэйном…
— Вам с Оушен нужно приехать и пожить у меня.
— Я не могу! В том-то и дело. Родители Дэйна не будут здесь вечно. Они не в курсе того, что произошло между нами. Дэйну нужна моя помощь в той же мере, в какой он не хочет, чтобы я помогала ему. Я не могу его оставить… я в долгу перед ним.
— Ты рассказала папе?
— Что? Нет, ни за что!
Эйвери не знает о нашем личном и очень откровенном разговоре с отцом. Последнее, что мне хотелось бы сделать, это сказать папе, что я превратилась в нашу мать… в шлюху.
— И я была бы тебе очень признательна, если бы тоже ничего ему не рассказывала.
— Эй, твои секреты под надёжным замком. Но пообещай мне, что позвонишь, если тебе что-то понадобится.
— Обещаю. Спасибо, Эйв.
— Люблю тебя, сестра.
— И я тебя.
Я остаюсь наверху, пока Оушен спит. Если спущусь вниз без ребёнка, который служит нашим буфером, то Ширли и Фил с лёгкостью заметят, что между мной и их сыном есть какое-то напряжение. Мой телефон вибрирует, и я вижу, что звонит Лотнер. Мне не хочется отвечать, но я не могу игнорировать его до скончания веков.
— Да, — отвечаю я мрачно.
— Привет, ты в порядке?
Да, я отлично. С чего бы мне грустить?
— Что ты хочешь?
— Нам нужно поговорить, — медленно произносит он.
— О чём?
— О нас.
Я саркастично смеюсь.
— О нас? Серьёзно? А о каких нас? О нас, о которых ты не мог дождаться, чтобы забыть, пока трахал Эмму, когда я уехала? О нас, о которых узнал Дэйн, даже прежде, чем я успела добраться до дома? Оу, о нас, из-за которых Дэйн загремел в больницу после того, как уехал на велосипеде из дома, обиженный и злой? О каких именно «нас» ты ведёшь речь?
— Боже, Сид, с ним всё нормально?
— Нормально? О да, с ним определённо всё нормально. Его выписали из больницы, но он довольно потрёпан. Мы не уверены, сколько времени у него займёт прежде, чем он снова сможет выйти на работу. Оу… и давай не забывать, что я практически уверена в том, что он ненавидит меня, но нуждается в моей помощи, так что мы застряли друг с другом под одной крышей, пока его нога не заживёт, чтобы он физически мог выставить мою задницу на улицу. Ой, а как там дела с вашими свадебными планами? — у меня явный прогресс в том, как от злости я перехожу к сарказму, а иногда это доходит до полнейшего сумасшествия… вот что я представляю собой прямо сейчас.
— Сидни…
— Сидни, что? Ты позвонил мне, чтобы сказать, что ты рассказал всё Эмме? Она ушла от тебя?
Тишина служит мне ответом.
— Ну, я так и подумала. В общем, я уверена, что примерка платья всё ещё в силе. В любом случае, никаких проблем. Ты знаешь, где нас найти.
И я нажимаю на завершение вызова, а затем бросаю телефон на кровать.