Невозможное завтра

Глава 19

Остальная часть выступления проходит в поступательном движении, не имеющем никакого смысла. Я жду столько, сколько могу вынести, прежде чем дернуть Ноя за руку.

– Мне нужно подышать свежим воздухом, – шепчу я, задыхаясь от собственного голоса. Когда мы собираемся уходить, Рид еще раз хватает меня за плечо.

– Куда ты собралась? – требовательно спрашивает он.

– Ей нужна минутка подальше от костра, – грубо произносит Ной.

– Увидимся позже. – Я заставляю свой голос звучать буднично.

– Тебе лучше вернуться, – говорит он, усиливая хватку на моем плече, а затем мягко улыбается, показывая, что он всего лишь шутит, дабы разуверить меня.

Ной уводит меня, с легкостью проталкиваясь через толпу, его широкие плечи прочищают нам путь, пока мы не достигаем края, откуда виден Сан-Франциско.

– Мне нужно, чтобы ты увез меня домой, – говорю я Ною. – Сейчас.

– Что происходит, Кайли? – Он хмурит лоб, губы плотно сжаты.

– Мы поговорим в машине, – отвечаю я, мое сердце разрывается. Послание Кира ясное. Я знаю, что должна сделать.

Я наблюдаю за профилем Ноя, пока он везет нас обратно в Беркли в тишине, вспоминая ту ночь, когда мы шли пешком к вершине скалы, ночь, когда он спас мне жизнь, ночь, когда я чуть было не убила его. Если бы я не остановилась, то сейчас он был бы уже мертв.

Но он жив. И мне необходимо, чтобы он продолжал оставаться в живых.

Я выглядываю в пассажирское окно, окружающий мир пролегает в пятнах света. Я открываю его, и ветер жалит глаза. Хотелось бы мне быть высоко над Полярным кругом, где зимний воздух заморозил бы мои слезы, где я пострадала бы от нескольких обморожений на лице, чтобы соответствовать тому, что я ощущаю внутри. Мне хочется быть в месте, в котором зимнее солнцестояние погружало бы землю во тьму на двадцать четыре часа в сутки, а солнце только кружило по небу, держась подальше от меня, как от проклятой.

Я вспоминаю тесный джаз-клуб в Париже, в который я всех вытаскивала, когда мы жили там нашим ковеном еще в девятнадцатом столетии. Я настаивала на том, что мы оставались там до самого рассвета, до того, как у всех нас глаза не будут изможденными от усталости. Он был спрятан за старым каменным фасадом на Rue des mes[14].

– Взгляни на название улицы! – сказала я Шарлотте.

– Да, – согласилась она. – Улица душ – идеальное место для того, чтобы Серафина Эймс выпила пастис[15].

И еще я помню, как однажды один трубач положил на меня глаз. Я была благодарна за тусклое, прокуренное помещение, которое скрыло мои алые щеки; но Кир, конечно, заметил и обвинил меня в неверности позже в ту же ночь, когда мы вернулись в нашу квартиру.

– Я даже не разговаривала с ним! – выкрикнула я, тем самым заслужив пощечину по лицу.

– Ты врешь, – сказал мне Кир. Он так и не извинился, но после двух недель его извинения проявились в виде пианино в нашем зале.

«Это все моя вина», – думала я в то время. – «Кир очень чувствителен. Мне стоило быть более аккуратной, чтобы не задеть его чувств».

Я простила его и предалась полностью той болезни, которой были наши многовековые отношения.

Должно быть, Кир догадался, что найдет меня среди друзей Эли, зная, как сильно я всегда любила музыку. И когда он не нашел, то оставил тело Эли и взял себе новое, опять убив кого-то в процессе. Но кого?

«Баллады про убийство», – шепчет в моих мыслях Рид.

– Притормози, – говорю я Ною, когда мы находимся всего в нескольких кварталах от наших домов. Он останавливается. Выше по улице я могу видеть лестницу, ведущую к нашему фонтану. Только вчера мы были здесь в исчезающем закате.

– Пожалуйста, – говорит он, выключая двигатель и беря мою левую ладонь в свою. Я кладу правую руку на лоб и закрываю лицо. – Скажи мне, что не так. Не закрывайся от меня.

Если бы я только могла остановить время, если бы я могла оставить нас здесь, в машине, возле лестницы, где мы любили другу друга.

Но я не могу.

Из-за моей любви к нему, я не могу. Я дрожу и закрываю окно.

– Ной, – начинаю я, его имя подобно меду на моих устах. – Нам нужно расстаться.

– О чем ты говоришь? – В го глазах столько боли, столько замешательства. Снаружи порывы ветра шатают машину. Листья падают на лобовое стекло, как страницы книги, вырванные из переплета.

– Эти отношения – ты и я – не получатся. – Я дрожу, но заставляю себя произнести следующие слова. – Я не люблю тебя.

Он отворачивается, откидывается на своем сиденье, будто нуждается в чем-то очень твердом, чтобы поддержать его.

– Я тебе не верю, – шепчет он.

– А стоит, – отвечаю я.

Он хлопает рукой по рулю, звук заставляет меня подпрыгнуть.

– Прекрати, Кайли. Просто прекрати.

Его голос надламывается, и он, наконец, смотрит на меня, его глаза так печальны в свете уличных фонарей, что делает их цветом пляжного стекла из другого времени.

Он тянется ко мне, притягивает ближе и находит мои губы. Я попалась, попалась в его теплые объятия, его голодные губы, его фотографические глаза, их голубизна терзает меня как теплый ветер Диабло в конце ноября, разрушает рощи эвкалипта и губит мою решительность, такую же хрупкую, как и старое окно.

Я отстраняюсь.

– Ты не можешь целовать меня вот так и говорить, что не любишь меня. – Его голос надрывается. – Не можешь.

Он прав. Я не могу. Я не могу позволить ему прикоснуться ко мне вновь.

Не вздумай, Серафина, целовать парня другого.

Я убью его, если ты выберешь любовника иного.

– Ты ошибаешься, – выдыхаю я. – Ты ничего для меня не значишь. – Кир не будет колебаться и убьет Ноя. Я знаю это. Я видела, как он убивал прежде и за меньшее.

Лицо Ноя бледнеет.

– Это как-то... это как-то связано с Ридом? Я не слепой. Я вижу, как он смотрит на тебя. – Он закрывает глаза, ожидая моего ответа.

Я вспоминаю лицо Рида в свете костра этим вечером. «Кем бы ни была Серафина, ей лучше остерегаться». Кратко рассматриваю возможность уверить Ноя в том, что у меня есть чувства к Риду. Он возненавидит меня и будет держаться подальше. Но затем я представляю, как Ной угрожает Риду, не имея ни малейшего понятия о том, что злой, безжалостный дух теперь владеет его телом. Он будет в еще большей опасности.

– Нет. Это не имеет никакого отношения к Риду, – отвечаю я, и он сжимает челюсти.

– Есть кто-то еще? – Он обхватывает себя руками. Его трясет. Мне хочется прикоснуться к нему, поцеловать его, вытащить из этой пропасти, но я не могу.

Я делаю вдох, выдох, вдох, собирая все силы, в которых нуждаюсь.

– Пока – нет, – говорю я.

– Но ты же говорила мне раньше, что я делаю тебя счастливой. Говоря это, ты лгала мне? – Его голос полон боли.

– Да, – отвечаю я.

Он смотрит на меня, его губы дрожат. Я сделала ему больно. Но это ради его же блага.

– Но я люблю тебя, – говорит он срывающимся голосом.

– Извини, – говорю я. – Все кончено. – Мои слова ранят его, как пощечина по лицу. Смертельный удар по нашим отношениям.

– Выметайся, – говорит он, потянувшись мимо меня, чтобы открыть дверь. Ветер подхватывает ее, вырывая назад так, что она подпрыгивает на старых петлях. Я вижу, как слеза бежит по его щеке, и не поддаюсь искушению стереть ее своим пальцем, обнять его.

Я хлопаю дверью машины. Бегу вниз по улице, сапоги хлопают по тротуару, в конечном счете, я одна в темноте. Эли мертв, сердце Ноя разбито, и это все моя вина. Я не прекращаю бежать. Наконец, я начинаю плакать слезами, которые не могла пролить перед ним, их соленое тепло сразу же ощущается как лед под жестоким ноябрьским ветром.