Трентон
Сердце бешено колотится в груди по непонятной причине, когда я прикладываю костяшки пальцев к двери Кэссиди.
Пятичасовая поездка из Бостона казалась вечностью, зная, что ждет меня дома.
Или, правильнее сказать, кто.
Но когда Кэссиди распахивает дверь, сердце замирает.
Она едва поднимает на меня покрасневшие глаза.
— Привет, Трент.
— Что случилось? — я врываюсь в квартиру и бросаю сумки, обхватывая ее лицо руками. — Что случилось, Кэсси? Почему ты плачешь?
Она шмыгает носом.
— Кэнди умерла.
Блять.
Я заключаю ее в медвежьи объятия.
— Кэсс, мне так жаль. Как это произошло?
Ее приглушенные слова вырываются из груди.
— Этим утром… Я не слышала ее… она не щебетала… Я нашла ее… на дне клетке… — Кэссиди делает большие паузы перед каждым словом, поскольку истерика накатывает снова и снова.
Печаль пронзает сердце как острый нож.
— Как думаешь, она была больна?
— Не знаю, — она обхватывает меня руками за талию и сжимает в кулаках рубашку. — Я ничего не заметила.
Я сжимаю ее крепче.
— Все в порядке, детка. У тебя есть я. Сейчас, прямо здесь. Выплесни все наружу.
Рыдания сотрясают ее тело, звук горя разрывает грудь. Она любила эту птицу, и пусть я не поклонник Кэнди, та была живым существом, а теперь ее нет.
Я поднимаю Кэссиди на руки, баюкаю, пока несу к дивану.
— Мне так жаль, моя милая девочка.
Кэсси утыкается лицом мне в шею, слезы скатываются по лицу.
— Она мне как лучший друг. Кэнди была такой хорошей слушательницей.
— И она мирилась с твоим ужасным пением.
Кэссиди икает, когда смеется, всхлипывая.
— Ей нравилось мое пение.
Я глажу ее по затылку, перебирая мягкие волосы. Грудь болит, когда я слышу, как она плачет; вижу ее такой расстроенной.
В этот момент меня осеняет: я сделаю все, чтобы Кэссиди была в безопасности и счастлива.
Она добрая, заботливая и невинная, и я ни перед чем не остановлюсь, чтобы убедиться: с ней ничего не случится. Защищу от чего угодно и от любого, кто попытается причинить ей боль.
Я больше никогда не хочу видеть, как она плачет.
— Я не могу, — Кэссиди отстраняется и бросает взгляд на клетку в углу комнаты. — Она все еще там. Я не смогла этого сделать.
— Все в порядке, детка. Я позабочусь об этом. Хочешь похоронить ее или кремировать?
— Думаю, похоронить, — она вытирает нос тыльной стороной ладони. — Может быть, у дерева, возле которого я нашла гнездо, когда спасала ее и брата.
Я наклоняю голову.
— У Кэнди был брат?
Детка кивает.
— Она заклевала его до смерти.
Я ничего не могу поделать со своей реакцией, когда шокировано раскрываю глаза.
— Она что?
— Я спасла их обоих в один день и хотела сохранить вместе, потому что, ну, они были семьей, понимаешь? Но, очевидно, им не стоило жить взаперти в одной клетке. Однажды я пришла домой и обнаружила ее брата, повсюду были кровь и перья. Она заклевала его до смерти.
Иисус Христос. Что ж, теперь имя имеет смысл.
— Не знаю, что страшнее — Кэнди, заклёвывающая брата до смерти, или то, что ты находишь забавным назвать ее в честь убийцы.
— Трент, — хнычет она.
— Мне жаль, прости, — я обнимаю ее за плечи, чтобы успокоить. — Но, черт возьми…
Она тихо смеется и кладет голову мне на плечо.
— Прости за все эти слезы. Знаю, это не то, чего ты ожидал, приходя ко мне. Можем заняться сексом позже.
Тело замирает, и я слегка отталкиваю ее, чтобы посмотреть в глаза.
— Мы не будем заниматься сексом сегодня. Это даже не близко к тому, о чем я сейчас думаю. Ты расстроена.
— Знаю, но мы договорились, что сделаем это, когда ты вернешься, и я не хочу тебя разочаровывать, — девушка пожимает плечами. — Это часть нашей сделки, разве нет?
Я смотрю на нее с недоверием.
— Кэссиди, ничто из того, что ты сделаешь, не разочарует меня, если только не скажешь, что больше никогда не хочешь со мной разговаривать. Я здесь не потому, что хочу трахнуть тебя.
— Разве?
— Да, детка, — горло сжимается, когда я сглатываю. — Я здесь, потому что… потому что хотел увидеть тебя. Потому что нуждаюсь в том, чтобы быть рядом. Потому что скучал по тебе, пока меня не было, и все, о чем мог думать, когда не играл в хоккей, — ты.
Взгляд скользит между ее глазами.
— Мы занимаемся сексом только в том случае, если ты в настроении. И будь это не так, не значит, что я не хочу проводить с тобой время.
Одинокая слезинка скатывается по изгибу ее скулы, но я знаю, что это не из-за птички.
— Ты больше, чем просто сделка, Кэссиди Куинн. Ты — идеальный вариант, помнишь?
Она наклоняется вперед и прижимается своими мягкими губами к моим.
— Я действительно скучала по тебе.
Я, блять, тоже.
— У меня одной такое ощущение, что это плохо кончится?
— Нет, ты себя накручиваешь. Все получится. Я верю в тебя, — я поправляю шлем на голове Кэссиди и закрепляю его у нее под подбородком. — Вот так.
— Я выгляжу нелепо.
Я прикусываю нижнюю губу, чтобы сдержать улыбку.
— Ты выглядишь обезопасенной.
Она действительно выглядит нелепо, но это самый очаровательный человек, которого я когда-либо встречал. Налокотники и наколенники обхватывают ее суставы, а голову защищает ярко-розовый шлем.
Я поднимаю коньки, которые купил ей сегодня днем.
— Давай внесем последние штрихи.
Она стонет, опускаясь на лавку.
— Ты уверен, что это законно? Я не могу попасть в тюрьму. Меня бы там съели заживо.
Я опускаюсь на колени и беру ее лодыжку в руку, надевая коньки на ногу.
— Абсолютно законно. Я бы не позволил, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое.
С девяностых годов на Манхэттене проводится Wednesday Night Skate — мероприятие, на котором фигуристы с любым уровнем опыта могут собраться вместе и прокатиться на коньках по десятимильному маршруту через самые популярные места города. Раньше я участвовал в этом, когда навещал бабушку каждое лето, пока колледж и хоккей не взяли верх. Когда Кэссиди сказала, что никогда раньше не каталась на коньках, я понял, что должен привести ее сюда.
Как только коньки зашнурованы, я встаю и протягиваю к ней руки. Она хлопает своими ладонями по моим, и ее ноги подкашиваются, когда та поднимается.
— Я держу тебя. Ты молодец. Теперь смотри на меня.
Кэссиди переводит напряжённый взгляд на меня.
— А вот и моя красавица, — я улыбаюсь и сжимаю ее руки. — Мы собираемся сделать все красиво и медленно.
Она выгибает бровь.
— Мне кажется, или ты действительно придаешь этому сексуальный контекст?
— Извращенка, для тебя все звучит как сексуальный контекст.
— Ничего не могу с собой поделать. Взгляни на себя, — ее пристальный взгляд оценивающе блуждает по мне. — Даже на коньках и в шлеме я дала бы тебе.
Из меня вырывается смешок.
— Перестань пытаться отвлечь меня. Я научу тебя кататься на коньках, нравится тебе это или нет.
Я хватаю Кэссиди за руки и качусь задом наперед, таща ее вдоль боковой стены. Ее ноги пару раз раздвигаются, когда та пытается сохранить равновесие, но через несколько минут тело расслабляется.
— Это не так уж и сложно, — говорит она.
— Видишь? Теперь я хочу, чтобы ты чередовала ноги и отталкивалась, продвигаясь вперед. Как будто рисуешь ногами елочку.
— Не отпускай меня!
— Не буду. Держись за меня и попробуй катиться сама.
Тело напрягается, когда она соображает, как двигать ногами плавными шагами.
— Хорошо, теперь отпусти одну из моих рук.
Она морщится.
— Подожди, я не готова!
— Ты сможешь, Кэссиди.
Она со стоном опускает правую руку, и я поворачиваюсь в сторону, чтобы казалось, будто мы держимся за руки, катаясь на коньках.
Ее глаза загораются.
— Я делаю это! Я качусь сама!
— Да, красавица. Двигай свободной рукой во время катания и позволь телу войти в ритм. Из стороны в сторону.
Мы скользим, пока Кэссиди не чувствует себя достаточно комфортно, чтобы делать все самостоятельно.
Она визжит.
— Это происходит! Я катаюсь на коньках, боже мой!
Я смеюсь над тем, как она взволнована возможностью сделать то, что должно было случиться еще в детстве. Грустно думать о маленькой отважной Кэссиди с родителями, не заботящимися о ней, не проводившими времени и не любившими ее.
После того, как я научил поворачиваться и останавливаться, наступает время отправляться на Юнион-сквер. Катание состоится в полночь, но все собираются примерно за пятнадцать минут до начала.
— Вау, здесь много людей, — глаза Кэссиди осматривают местность. — Никогда раньше не видела ничего подобного.
Я сжимаю ее руку.
— А я никогда ни с кем раньше этого не делал.
Она смотрит на меня из-под длинных темных ресниц.
— Нет?
Я поправляю ее шлем.
— Только с тобой.
Она обхватывает руками мою шею.
— Спасибо, что подбодрил сегодня. Мне действительно нужно было выбраться из дома.
— Конечно, — засовываю руки в задние карманы. — Мне не нравится видеть тебя грустной.
Ее щеки приобретают приятный розовый оттенок.
— Приятно быть здесь без всех этих папарацци. Как будто мы настоящая, нормальная пара.
Настоящая. Как будто это не так. Как будто то, что мы делаем здесь сегодня, является частью пиар-трюка. Я мысленно закатываю глаза.
Это все из-за Кэссиди? Причина, по которой она сегодня со мной, потому что думает, что это — часть нашего соглашения? Чувствует ли себя обязанной проводить со мной время?
— Трентон Уорд!
Я резко поднимаю голову в направлении мужчины, зовущего меня по имени, а затем по лицу расплывается улыбка.
— Привет, Мэнни.
Он резко останавливается перед нами и хлопает меня по спине.
— Давно не виделись. Как, черт возьми, у тебя дела?
— Все отлично. А у тебя?
— Великолепно. Ты же меня знаешь, — он смотрит на Кэссиди и протягивает руку. — Я Эмануэль. Можешь называть меня Мэнни. Все остальные так делают.
Она пожимает ему руку.
— Приятно познакомиться с тобой, Мэнни. Я Кэссиди.
— О, я знаю, кто ты, — Мэнни подмигивает. — О вас двоих последние несколько недель только и говорили в трех штатах.
Я качаю головой.
— Все еще читаешь таблоиды?
— Ничего не могу с собой поделать, муж их обожает. Я притворяюсь, что ненавижу их, но втайне мне нравится слушать все эти сплетни о знаменитостях.
Кэссиди смеется.
— Он тоже здесь?
— Скорее умер бы, чем позволил надеть на него коньки. Я здесь с дочерью, — он оглядывает толпу. — Она где-то недалеко.
Я обнимаю Кэссиди за плечи.
— Кэсси здесь впервые.
— И на коньках тоже, — добавляет она.
— Что могу сказать, ты в очень хороших руках, — отвечает ей мужчина, усмехаясь.
— Ты не мог бы сфотографировать нас, Мэнни? — Кэссиди расстегивает молнию на сумке и протягивает ему телефон, прежде чем обхватить меня руками за талию.
Я наклоняюсь и прижимаюсь щекой к ее, заключая Кэссиди в объятия. Мэнни делает несколько снимков, а затем я прижимаюсь губами к ее щеке, сминая лицо, пока та смеется.
— Они вышли великолепными, — Мэнни протягивает Кэссиди телефон и быстро обнимает ее. — Было чудесно познакомиться с вами. Приятного вечера.
Затем он кладет руку мне на плечо и мрачно предупреждает:
— Наслаждайтесь друг другом, пока есть возможность.
Я киваю.
— Мы так и делаем.
Брови Кэссиди приподнимаются после того, как Мэнни уходит.
— Что это было?
— Он потерял парня около десяти лет назад. Сбил пьяный водитель. Теперь он полностью сосредоточен на том, чтобы ценить момент, в котором находишься, и дорожить людьми, которые есть в твоей жизни.
Ее губы складываются в хмурую гримасу.
— Это печально.
— Так и есть, — я наблюдаю за ним, пока тот катится дальше в толпу. — Но он нашел любовь и счастлив. У него есть семья.
— Ты хочешь когда-нибудь завести семью, Трентон Уорд?
— Да, — я бросаю взгляд на Кэссиди. — А как насчет тебя?
— Думаю, я хотела бы быть мамой.
Могу себе это представить. Кэссиди в облегающем платье, из-под которого виден живот, выглядела бы чертовски сексуально.
Затем разум создает образ Кэссиди на хоккейном матче, держащей на руках нашего сына или дочь, одетых в мини-джерси. Она черно-желтая, с маленьким щеглом спереди и моим именем сзади.
Что, черт возьми, со мной не так?
Почему я представляю, как Кэссиди вынашивает ребенка?
И почему у меня встает при мысли о том, чтобы излить в нее сперму?
Кэссиди кладет руку мне на предплечье.
— Ты в порядке?
Нет, я не в порядке.
Ни на йоту, блять.
— Катание на коньках было самым крутым, что я когда-либо делала!
Я останавливаюсь возле двери Кэссиди и прислоняюсь к стене.
— Рад, что тебе понравилось.
— Было очень весело! Хочу однажды сделать это снова.
— В таком случае, так мы и поступим.
Она бросает взгляд на дверь и замирает.
— Кэнди не будет, когда я войду внутрь.
Я провожу большим пальцем по ее щеке.
— Нет, не будет.
Она хмурится, и я так сильно это ненавижу.
Кэссиди роется в сумочке в поисках карточки-ключа, но я накрываю ее руку своей, чтобы остановить.
— Останься у меня на ночь.
Она замирает.
— Ты не обязан. Я большая девочка. Все будет в порядке.
Я заключаю ее в объятия и шепчу в губы, притягивая к себе:
— Это не значит, что большим девочкам не нужны объятия их парней.
— Я не знаю правил для фальшивых бойфрендов. В контракте предусмотрены объятия?
Знаю, она дразнит меня, но сердце замирает от напоминания.
— Напечатаны мелким шрифтом, — я покрываю поцелуями все ее лицо. — Давай. Останься.
Она вздыхает.
— Ладно. Но если захрапишь, я ударю тебя кулаком в горло.
— Такая жестокая.
— Но тебе это нравится?
— Определенно.
В этой девушке нет ничего, что бы мне не нравилось.