Обреченная на счастье

23

И я осталась у Федора. Жизнь была суматошная, но веселая. Я привыкала к мысли о наследстве, ходила иногда по дорогим магазинам, присматриваясь к тем необыкновенным вещам, которые там продавались за сумасшедшие деньги, и внушала себе: скоро купить такую вещицу будет для меня плевым делом.

Однако мне никак не удавалось представить себя в одном из этих миниатюрных полупрозрачных платьев для коктейлей где-нибудь на теплоходе, плывущем в теплую звездную ночь средних широт. Может быть, воображение у меня было недоразвитое, но все эти наряды казались мне смешными и претенциозными, а надеть их было для меня равносильно тому, чтобы обрядиться в клоунский костюм. Я посещала дорогие универсамы, разглядывая заморские яства, но не могла представить, что может быть вкуснее китайских пельменей — неужели эти скользкие улитки, примерзшие к целлофану?

Через неделю Федор познакомил меня со своей мамой. Правда, знакомство это состоялось не совсем так, как я мечтала.

Мы забежали к ней на минутку за какой-то книгой, которая была Федору необходима, выпили по чашечке чая, съели маленькую коробку шоколадных конфет и сразу же распрощались.

— Ну подождите, — просила Ксения Георгиевна, маленькая бойкая женщина, — я еще Симочку не рассмотрела как следует.

И улыбалась мне из-за плеча Федора, который кутал меня в плащ. А я от смущения изредка заглядывала ей в глаза, но тут же отводила взгляд, мучаясь вопросом: что же такого было в ее взгляде, отчего мне хотелось забиться куда-нибудь в щель? Вроде бы такая приятная женщина… Федор был совершенно не похож на нее. Может быть, она напоминала мне кого-то? В конце концов я решила, что это именно так, и успокоилась.

Федор привез меня домой и, оставив готовить ужин, сказал, что ему необходимо исчезнуть ровно на пару минут. Вернулся с огромным букетом цветов. Точнее — с букетами. Здесь были хризантемы всех сортов, от самых мелких с горьковато-тревожащим запахом до чудовищно крупных, желтых, лепестки которых напоминали когти огромного зверя. Лепестки осыпались на пол, пока я принимала эти дары осени, а Федор смущенно сказал:

— Родная моя, ты не сочтешь меня ординарным, если я все-таки уподоблюсь злодею Климу и предложу тебе руку и сердце? Но, клянусь, это будет самая надежная рука в мире и самое любящее сердце…

На следующий день мы подали документы в загс и решили, что можем запросто подождать месяц, потому что торопиться нам некуда — у нас впереди еще целая жизнь.

В связи с предстоящим замужеством я часто вспоминала Клима, Светлану и все страсти, которые они мне устроили. На что они рассчитывали, интересно? Если верить предсказанию гороскопа — а теперь я верила ему безоговорочно, — я была на краю гибели. Неужели, если бы я вышла замуж за Клима, они бы расправились со мной? Как, интересно? Как в детективе? Он повез бы меня в свадебное путешествие, а там столкнул бы с какой-нибудь горы или утопил в речке?

Теперь я никогда этого не узнаю. А тогда, в последнюю ночь, когда они забрались в мою квартиру, чего они хотели? Избавиться от меня? Накачать наркотиками и повести к алтарю? Не представляя, чего именно избежала, я испытывала еще большую любовь к Федору, которая постепенно перерастала в чувство благоговения перед моим избавителем. Как все-таки хорошо, что на свете есть человек, которому можно слепо верить!

«Что он все-таки во мне нашел?» — думала я. Может быть, я и вправду красавица? Я подошла к большому зеркалу в коридоре и оглядела себя с головы до пят. Опустив взгляд, я вдруг увидела на полочке внизу черепаховый гребень с тремя большими зубьями — точь-в-точь такой, какой носила Светлана.

Мысли моментально пришли в полный беспорядок. Что это? Откуда? Неужели они и здесь до меня добрались? Побежав на кухню, я схватила Федора за руку и начала трясти, не в состоянии выговорить ни единого слова.

— Серафима, возьми себя в руки! — настоятельно посоветовал он.

— Там, они, там… — Я тянула его к зеркалу.

— Ну что там?

— Это. — Я тыкала пальцем в гребенку, не рискуя прикоснуться к ней.

Федор покраснел.

— Это мамина, — сказал он, быстро убирая гребенку в шкафчик.

— Твоей мамы? — переспросила я.

— Разумеется. — Он все еще прятал глаза. — Ты только не подумай, что я… ну как бы это сказать… Просто у нас очень дружная семья. Мы все друг друга очень любим. И мне хочется, чтобы какая-нибудь мамина вещь была у меня, понимаешь?

Я не знала, чему удивляться больше: тому, что гребень был точно такой же, как у Светланы, или тому, что он сейчас говорит.

— Я еще в детстве стягивал у нее потихоньку какую-нибудь вещь и хранил ее у себя, как талисман, что ли. Она, помнится, бранилась иногда по этому поводу. Ну не смотри на меня так. Я не фетишист какой-нибудь. Я просто люблю свою маму.

— Точно такая же гребенка была у Светланы.

— О Господи, следопыт ты мой. Такие гребенки продаются на каждом углу.

И он был прав. Действительно, таких гребенок было много.

Значит, я еще не совсем пришла в себя от потрясения. Значит, все, что со мной случилось в последнее время, было для меня потрясением — приходится в этом признаться. Но все эти события сделали меня другим человеком. Я перестала бояться жить. Я теперь смело разговаривала с людьми на улице, и это не казалось мне пыткой, как раньше. Мне было даже интересно, что рассказывают старушки в очередях, о чем спорят мужчины в автобусах. Жизнь словно разрядилась, ушло ненужное напряжение, я почувствовала себя сильной и смелой. Порой я вспоминала, как прижимала детскую гантель к груди и как была готова бороться за свою жизнь до конца. Это кажется мне невероятным. Я восхищаюсь собой снова и снова как сторонний наблюдатель, как зритель, как критик, как почитатель.

Теперь я все чаще без страха вглядываюсь в лица людей. Мне интересно, что там притаилось в глазах — страдание или радость, страх или отчаянная смелость. Глаза так много могут рассказать о человеке.

Последнее время я стала все чаще вспоминать мою непозволительную, как мне раньше казалось, страсть к собачкам и их лечению, и она не казалась мне уже такой нелепой. К тому же я заметила, что работа секретаршей, хоть и дается мне легко, не приносит того удовлетворения, которое я испытывала всякий раз, провожая прихрамывающего четвероногого клиента.

Я рассказала об этом Федору, и он разразился тирадой о призвании, поздравил меня с замечательным открытием, а потом погрустил немного, что останется в ближайшее время без такой чудесной помощницы. Он предложил мне подучиться еще в этой области, чтобы открыть частную практику и не зависеть больше ни от каких «Валентинникитичей». Мысль была интересная, я накупила книг по ветеринарии и дрессировке и ежедневно часа по два внимательно их изучала.