Обреченные королевства

ГЛАВА 8 ЛИМЕРОС

— Мне сказали, отец чем-то занят внизу!

Голос Магнуса нарушил сосредоточение Люции. Вздрогнув, она поспешно задула стоявшую перед нею свечу, захлопнула книгу и обернулась к нему, сама понимая, какой виноватый, должно быть, у нее вид.

— Что-что? — переспросила она как можно спокойней.

Брат с насмешливой улыбкой смотрел на нее с другого конца полутемных покоев. С одной стороны была спаленка — кровать с занавесками и тугими крахмальными простынями, с другой — подобие гостиной.

Магнус спросил:

— Я прервал нечто важное?

Она подбоченилась, старательно изобразив небрежность.

— Нет, конечно.

Магнус подошел к ее кушетке возле окна. Оно выходило на просторные замковые сады. Сейчас там все было покрыто инеем — как, впрочем, почти круглый год, за вычетом пары более-менее теплых месяцев.

— Что читаешь? — спросил он сестру.

— Ммм… — замялась она.

Магнус поднял бровь и протянул руку — дескать, давай сюда.

Старший брат слишком хорошо знал ее, и временами Люции это не нравилось.

В конце концов, признав поражение, она выложила ему на ладонь небольшой томик, переплетенный в кожу. Он посмотрел на обложку, потом перелистал книжицу.

— Стихи о богине Клейоне?

Она пожала плечами:

— Сравнительное исследование, вот и все.

— Непослушная девчонка…

У нее вспыхнули щеки, но принцесса решила не обращать внимания на внезапный жар. И вовсе она не была непослушна — лишь любознательна. Есть же разница! При всем том она понимала: подобного чтения не одобрили бы очень многие, в частности и ее мать. По счастью, Магнус не принадлежал к их числу.

Клейона была божественной соперницей Валории. Одну из них считали благим божеством, другую — воплощением зла. Правда, все зависело от того, в каком королевстве вы находились. В Лимеросе Клейону считали злом, Валория же олицетворяла добро и чистоту, воплощала силу, веру и мудрость — три качества, которые лимерийцы ставили превыше всего. Эти слова можно было прочесть на каждом гербе, вышитом на стенных занавесях, на любом пергаменте, что подписывал король, и на портретах самого короля.

Сила. Вера. Мудрость.

Раз в неделю на целых два дня Лимерос погружался в молитвенную тишину. Во всяком городе и в каждой деревне от моря до запретных гор штрафовали любого, нарушившего этот закон. Если человек оказывался не в состоянии заплатить, к нему применяли более жесткие меры. Люди короля Гая объезжали все населенные области, следя, чтобы народ был послушен, платил подати и исполнял волю своего короля.

Большинство вело себя тихо и не противилось. Люция была уверена, что богиня Валория одобряла правление ее отца, быть может казавшееся кому-то излишне суровым.

Лимерос — страна высоких утесов, широких пустошей и каменных россыпей. Большую часть года здесь все покрыто снегом и льдом; сверкающая белизна лишь ненадолго уступала место зелени; каждый день короткого лета становился для лимерийцев бесценным. Эта страна была так красива, что у Люции иной раз сами собой наворачивались на глаза слезы. За ее окном, за садами, расстилалось казавшееся беспредельным Серебряное море — стены замка словно вырастали из черного гранита отвесной скалы, о подножие которой с грохотом разбивались темные волны. По ту сторону моря лежали чужедальние страны.

Вид из окна открывался такой, что дух захватывало, — даже теперь, когда кругом царила зима и было решительно невозможно высунуться наружу, не закутавшись от холода в кожаные и меховые одежды.

Люцию, однако, не пугала стужа. Она любила свою страну, невзирая на все сложности, которыми была чревата принадлежность к семейству Дамора. Она любила книги, обожала заниматься с наставниками и впитывала знания, точно губка. Люция читала все, до чего могла дотянуться. По счастью, во дворце имелась несравненная библиотека. Знания, к которым так тянулась принцесса, были для нее бесценным даром, гораздо важнее золота и драгоценных камней, что пытались ей дарить самые настойчивые искатели ее руки…

…Вот только редкому поклоннику удавалось миновать невероятно заботливого старшего брата, так что подарков было не особенно много. Магнус полагал, что ни один из юношей, успевших до сих пор проявить интерес к принцессе, не был достоин даже ее внимания, не говоря уже о руке. Магнус то казался ей чудом, то положительно выводил из себя — того и другого примерно поровну, и так всю жизнь. А последнее время она и вовсе не знала, что делать с его постоянно менявшимся настроением.

Люция смотрела в знакомое с детства лицо. Вот брат небрежно отбросил книжку. Тяга к знаниям досталась отпрыскам короля Гая не поровну. Магнуса тоже учили, только совсем другим наукам — верховой езде, фехтованию на мечах, стрельбе из лука. Сам он утверждал, что все это ему не нравится, но отец был непреклонен. Он лучше знал, что должен уметь принц.

— Клейона… Так еще младшую оранийскую принцессу зовут, — проговорил Магнус задумчиво. — Как-то я раньше не задумывался об этом. Погоди, а ведь вы с ней вроде ровесницы… Да, чуть ли не день в день родились!

Люция кивнула, поднимая томик с кушетки и засовывая его под большую стопку менее компрометирующих книг.

— Вот бы встретиться с ней, — сказала она.

— Вряд ли получится, — сказал Магнус. — Отец люто ненавидит Оранос и только мечтает, чтобы вся их страна в тартарары провалилась. Это он с тех пор, как… Ну да ты сама знаешь.

О да, Люция знала. Отец терпеть не мог короля Корвина Беллоса и не боялся открыто высказывать свое о нем мнение за пиршественным столом, когда на него, что называется, находил стих. Сопровождалось это ужасающими вспышками гнева. Люция полагала, что вражда зародилась на одном пиру в оранийском дворце больше десяти лет назад. Два короля тогда мало не передрались из-за таинственного увечья, полученного Магнусом в ходе поездки. С тех пор король Гай в Оранос не возвращался. Да его и не очень-то приглашали.

Воспоминание о том случае заставило Магнуса невольно коснуться шрама, тянувшегося от верха правого уха к углу рта.

— Сколько времени прошло… неужели ты так и не вспомнил, откуда у тебя это? — спросила Люция.

Шрам Магнуса всегда вызывал у нее жгучее любопытство.

Его пальцы замерли, как будто его застигли за чем-то предосудительным.

— Десять лет — долгий срок. А я был маленьким мальчиком…

— Отец требовал, чтобы ранивший тебя поплатился жизнью — кем бы тот ни был…

— Да, — сказал Магнус. — На самом деле он потребовал, чтобы голову нападавшего принесли ему на серебряном блюде. Каково ему было видеть маленького сына плачущим и залитым кровью! Даже если этим сыном был я… — Принц свел темные брови. — Честно тебе скажу: ничего не помню. Я просто отошел в сторонку от всех… а потом — р-раз! — и на лице горячая полоса, а из нее кровь течет. Я, по-моему, даже не плакал, пока из-за меня не расстроилась мама. Может, со ступенек свалился или налетел на острый угол двери… Ты же знаешь, до чего я неловкий!

— Да прямо, — хмыкнула Люция. Ее брат двигался с грацией пантеры. Кое-кто считал его смертельно опасным, учитывая, что он доводился сыном королю Гаю, прославившемуся железными кулаками. — Если и есть в семье кто неуклюжий, так это я!

— Вот уж не согласен. — Магнус улыбнулся, но из-за шрама улыбка вышла по обыкновению кривая. — Моя сестра милостива и прекрасна, и у нее тучи поклонников. И вот такому созданию досталось в братья чудовище со шрамом на роже.

— Брось, никаким чудовищем он тебя не делает, — фыркнула Люция. Мысль об этом показалась ей очень смешной. — Ты сам наверняка замечаешь, как девушки на тебя смотрят. Даже служанки в замке… Ты их, кажется, вовсе не замечаешь, но я-то вижу, с какой тоской они оборачиваются тебе вслед! Считают, что ты просто сногсшибательно хорош! А твой шрам всего лишь придает тебе… — Она чуть помедлила, подбирая нужное слово, и довершила: — Таинственности!

— Ты в самом деле так думаешь? — Его темно-карие глаза поблескивали смехом.

— Именно. — Она отвела с его щеки нестриженые темные волосы, чтобы повнимательней присмотреться к давно побледневшему шраму. Провела по нему указательным пальцем. — Кстати, не так уж он теперь и бросается в глаза. Я вообще не замечаю его.

— Тебе видней. — Голос Магнуса прозвучал как-то придушенно, а лицо стало несчастным. Он грубовато оттолкнул ее руку.

Люция нахмурилась:

— Что-то не так?..

Магнус отодвинулся прочь на несколько футов:

— Ничего. Просто я пришел сюда, чтобы… — Он провел пятерней по волосам. — Ладно, забудь. Тебе все это, наверное, неинтересно. Там отец внизу созвал непредвиденное совещание. Оставляю тебя заниматься…

Люция проводила его непонимающим взглядом — он буквально вылетел из ее комнаты, не произнеся более ни слова.

Брата что-то беспокоило. Последнее время это стало очень заметно, причем чем дальше, чем хуже. Магнус был рассеян и постоянно расстроен, и Люция не отказалась бы выяснить, что так гнетет любимого брата. Видеть его совершенно несчастным и быть не в состоянии хоть чем-то помочь — что может быть хуже!

А еще ей очень хотелось поделиться с ним собственным секретом. Он появился у нее с месяц назад, и о нем никто еще не знал. Совсем никто!

Выкинув из головы неуверенность и страх, Люция принялась молиться богине о ниспослании силы, веры и мудрости, достаточных, чтобы выстоять в надвигавшейся, как ей казалось, грозной буре.

Магнус спустился по длинной лестнице к главному залу дворца, двигаясь на шум. По пути он миновал нескольких знакомых — парней примерно его возраста, считавших себя его друзьями. Магнус чопорно улыбался, и ему улыбались в ответ.

Истинными друзьями ему они не были. Ни один. Сыновьям придворных советников отца на роду написано близко знать лимерийского принца, хотели они того или нет. Кстати, насколько Магнусу известно, кое-кто вовсе и не любил его.

Какая разница!

Он вполне отдавал себе отчет, что все эти юноши — да что уж там, и их сестры, только ждавшие, чтобы Магнус выбрал одну из них как невесту, — при первом же удобном случае с удовольствием использовали бы его для своей выгоды. Он отвечал им тем же — когда того требовали цели.

Ни одной живой душе здесь он не доверял. Только Люции. Она совершенно другая. Лишь с ней ему удавалось на время оставлять всякое притворство и становиться самим собой. Сестра была ему наперсницей и ближайшей союзницей. Много лет они делились секретами, доверяя друг другу, и оба оправдывали доверие.

И вот он только что сбежал из ее покоев, точно там вдруг пожар начался…

Тайну о его растущем вожделении к Люции необходимо любой ценой сохранить от кого бы то ни было. И в особенности — от самой девушки. Он похоронит этот секрет в своем сердце, и пусть обжигающая боль превратит несчастное сердце в горсть пепла… Магнус полагал, что так оно понемногу уже и происходило. Может, когда сердце выгорит окончательно, ему станет легче жить?..

Со времени званого пира миновал месяц, а его ушей еще не коснулось ничего интересного, ничего, способного пролить свет на смысл таинственного разговора между отцом и Сабиной. А ведь он наказывал Эмии держать ухо востро, когда она подслушивала для него в дворцовых коридорах и у дверей. Если она где-нибудь услышит о Люции, говорил он, пусть бежит немедля к нему! Служаночка с готовностью закивала. Она всегда с радостью соглашалась, о чем бы ни попросил ее королевич…

Внутри зала его отец напрягал голос, держа речь перед тремя сотнями людей. Присутствовавшие смотрели только на монарха и, казалось, ловили каждое его слово. Позади Гая виднелось одно из немногих произведений искусства, которые оставались допущены на холодные серые стены дворца. Большая шпалера изображала самого короля верхом на любимом вороном жеребце. Он держал в руке меч и выглядел воплощением суровой царственности и силы.

Магнус посмотрел вверх. Его отец любил находиться в центре внимания.

— Убийство! — гудел под сводами голос Гая Даморы. — Прямо посреди деревенского рынка в Пелсии. Полтора месяца назад. Это был прекрасный осенний день, прохладный, но солнечный. Пелсийцы с радостью вышли на торговую площадь, надеясь что-то продать и тем обеспечить достаток себе и своим семьям. Но все это было нарушено появлением среди них нескольких бессовестных людей — высокопоставленных вельмож из Ораноса…

Кругом Магнуса начали перешептываться. Кое до кого уже добрались новости, касавшиеся убийства сына виноторговца, но большинство слышало об этом впервые. Магнус про себя даже удивлялся, что царедворцев волновало подобное событие.

А самое странное, насколько это беспокоило отца! Магнус, помнится, услышал о происшествии на пиру в честь дня рождения Люции, но не слишком задумался. Потом про убийство доложили отцу, однако король лишь плечами пожал…

Зато теперь вон какой речью разразился. С чего бы? Уж не тот ли темноволосый молодой человек, что стоит рядом с королем, так повлиял на его мнение? Молодой человек, недавно возвратившийся из плавания за море…

Щека Магнуса начала дергаться.

Звали юношу Тобиас Аргинос. Год назад его привезли во дворец, чтобы он стал личным слугой короля, и вскоре Гай облек его своим полным доверием. Когда королю что-то требовалось, Тобиас это раздобывал. Король считал его чрезвычайно полезным и обращался с ним как с любимым сыном.

Если передаваемые шепотом слухи имели под собой хоть какую-то почву, Тобиас и был-таки любимым сыном короля. Бастардом, рожденным двадцать лет назад от прекрасной куртизанки в Ораносе.

Магнус предпочитал не верить каждой пустой сплетне. Но и отмахиваться от них не считал возможным. Самые темные слухи имели свойство в мгновение ока оборачиваться правдой, о которой кричали на каждом углу. Впрочем, что бы там ни связывало Тобиаса и короля, — Магнус знал, что его положение останется неизменным. Он был законным наследником трона и останется таковым. Но вот то, как король раскрыл свое сердце Тобиасу, тогда как с ним был неизменно холоден всю жизнь… Это ранило Магнуса куда больнее, чем он был согласен признать. По крайней мере, вслух.

Законный принц стоял в зале среди придворных, сверкая шрамом на физиономии, бастард же — рядом с королем, произносившим пламенную речь перед вельможами.

Что ж, король Гай никогда не стремился быть добрым и справедливым. Сила, вера и мудрость превыше всего!

— Пелсийцы уже давно бьются в нужде, — продолжал между тем венценосный оратор. — Много лет я наблюдал за страданиями несчастных соседей, и сердце мое обливалось кровью. Оранийцы, напротив, выставляют напоказ свое богатство и изобилие. В своем тщеславии они дошли до того, что отвергли религию, оставили молитву и принялись воздвигать собственные изображения в качестве идолов. Они кичатся роскошью и бесконечно гонятся за удовольствиями. Нам стало известно, что именно оранийский вельможа, самовлюбленный молодой господин по имени Эрон Лагарис, стал убийцей несчастного сына виноторговца. Погибший мальчик обещал стать красивым и достойным мужчиной, как раз таким, какой мог бы вывести свою страну и ее народ из того запустения, которое Пелсия изведала за последние годы. И что же — его хладнокровно заколол избалованный молодой вельможа! Вы спросите для чего? Лишь для того, чтобы произвести впечатление на принцессу по имени Клейона! Королевскую дочь, названную в честь злобной богини, убившей святое средоточие нашей любви — Валорию, богиню земли и воды. Вдвоем любовались они тем, как жизнь юного Томаса Агеллона истекала из тела на глазах у его семьи! Их совсем не трогало горе, причиненное родным Томаса и всей Пелсии…

Придворные тихо переговаривались, слушая речь короля.

— Это не просто убийство, — продолжал тот. — Это неприкрытое оскорбление! И я не могу не принять его близко к сердцу от имени наших соседей пелсийцев, с которыми мы делим границу от моря до Запретных гор на востоке! Настало время сполна рассчитаться за все обиды! За обиды, копившиеся целую тысячу лет!..

Гул голосов в большом зале стал громче. Магнус без труда понял, что придворные согласны со своим королем.

Изобилие Ораноса в самом деле было притчей во языцех. Рассказывалось даже об улицах, вымощенных золотом. О дорогих самоцветах, что знатные дамы вплетали себе в волосы, а под конец дня выбрасывали за ненадобностью. О разгульных празднествах, длившихся неделями и стоивших целые состояния. И — самое омерзительное — о том, что оранийцы утратили вкус к усердной работе и религиозному рвению, ибо это были краеугольные камни лимерийского общества.

— Что ты творишь, отец?.. — еле слышно выговорил Магнус в задумчивости.

Тут на плечо ему опустилась сильная рука, и принц встревоженно обернулся, чтобы оказаться лицом к лицу с человеком, чьего имени он не мог припомнить. Это был крупный и нескладный мужчина из числа королевских советников. Седеющая борода покрывала большую часть его лица, маленькие глаза возбужденно сверкали.

— Твой отец — лучший из королей, каких знал Лимерос! — воскликнул человек. — Гордись, что ты его сын!

Магнус сжал губы. Когда он пытался уяснить для себя свои чувства к отцу, на ум приходили разные слова, но только не «гордость». Однако делать нечего, пришлось расплыться в фальшивой улыбке и подтвердить:

— О да! И никогда я не гордился больше, чем ныне…

Со времени королевской речи миновала неделя. У Магнуса горели и ныли все мышцы — принц только что завершил очередной урок по владению мечом. Теперь, смыв пот и переодевшись во все свежее, он двигался переходами замка, старался скользить незаметно, как тень. Это была его излюбленная игра; королевский сын часто проверял себя — насколько близко он сумеет подойти к человеку, оставаясь незамеченным? Или, наоборот, насколько далеко сумеет уйти, не попавшись никому на глаза?

Он предпочитал одеваться в черное отчасти потому, что такой цвет способствовал скрытности.

Сегодня Магнус старательно избегал Люции. Они виделись только за завтраком, а после полудня она и вовсе уединилась у себя — занималась.

И хорошо. С глаз долой — из сердца вон.

Если бы! Себе не соврешь…

Бесшумно продвигаясь, принц увидел впереди молодого человека, он чего-то ожидал в нижней прихожей; лестница, поднимавшаяся оттуда, была врезана в каменную стену. Магнус узнал в молодом человеке сына местного вельможи. Но как его звали?.. У Магнуса была очень скверная память на имена. Хотя, если честно, дело не в памяти. Просто не желал запоминать, кого как зовут, делая исключение только для тех людей, которые были ему симпатичны или оказывались полезны. Так вот, этот юноша совершенно не был интересен ему. Зато молодого человека очень интересовала Люция, а это уже иная история.

Когда собирался двор, Магнус уловил по глазам паренька, что тот был одним из многих, сходивших с ума по его сестре; юнец только ждал случая сблизиться с ней, начать проводить вместе время… завязать дружбу…

Магнус, помнится, поступил с ним так же, как и с прочими претендентами в женихи. Взялся кружить близ него, точно морское чудовище, облюбовавшее жертву, и бросал на воздыхателя самые кровожадные взгляды, пока у того на бледном лбу не выступили капельки пота.

Люция считала брата красавцем, но он-то знал, что его внешность — черные волосы, темные глаза, мрачная одежда и, конечно, рубец — нагоняла страху на многих. Впечатлению помогало и то, что он был сыном короля Гая и наследником лимерийского престола. Иные короли добивались почтения подданных через любовь; так поступал дед Магнуса. Его отцу по душе было почтение, основанное на страхе и кровопролитии. Их пути различны, но результат один.

Магнус мог использовать общее убеждение, что он был подобием своего отца. Он уже делал это и мог повторить. Когда есть нужда, используй любое оружие, подвернувшееся под руку!

Прямо сейчас у него как раз имелась такая необходимость.

— Тебе здесь не место… — без обиняков сообщил юноше Магнус.

Тот нервно завозил по серому мраморному полу носком кожаного башмака.

— Я… просто… Я здесь надолго не задержусь. Моим родителям показалось, что я мог бы засвидетельствовать любезность принцессе Люции, пригласив ее на прогулку по дворцовым садам… Сегодня как раз не особенно холодно…

— О да, засвидетельствовать любезность, — ядовито повторил Магнус. Ревность неслышными молниями пронзала его. — Вот только Люцию очень мало привлекают прогулки по дворцовым садам. По крайней мере, с тобой…

У юноши округлились глаза.

— Что вы имеете в виду?

Магнус усилием воли напустил на лицо напряженное выражение, как если бы он нечаянно сказал слишком много и теперь об этом жалел.

— Вообще-то, не мое это дело…

— Нет, прошу вас! Если у вас будет для меня какой-то совет, я с удовольствием выслушаю! Я знаю, что вы с Люцией очень близки…

Магнус взял молодого человека за плечо:

— Она всего лишь упомянула при мне твое имя… — Вот бы еще вспомнить, какое конкретно. Марк, Маркус, Мика… что-то в таком духе. — И высказалась в таком смысле, что очень не хотела бы подавать тебе ложных надежд. Она, конечно, никоим образом не хотела бы обидеть тебя, но… Принцесса ждет возможного жениха совсем с другой стороны.

— С другой стороны?..

— Да. И если вправду хочешь моего совета: отправляйся туда и ты. В другую сторону.

— Вот как…

Голос воздыхателя прозвучал тонко и слабо. Голос побежденного.

Магнус про себя презирал всякого, кого вот так легко заморочить. Если юноша вправду питал интерес к Люции, он должен был приготовиться храбро одолевать разного рода препоны. В том числе и в лице слишком заботливого старшего брата.

До чего же просто ломать слабеньких…

Имей молодой человек хвост, тот сейчас завернулся бы под брюхо. Он уже спешил прочь — удирал из дворца, чтобы укрыться на родительской вилле. Вот и весь Мика… или как там еще его звали.

Удовлетворенно улыбаясь, Магнус отправился дальше замковыми коридорами. Он двигался медленно, точно хищник на охоте, но довольно скоро обнаружил впереди нечто куда более приятное, чем ничтожный ухажер.

Заметив его в коридоре, Эмия улыбнулась, а потом движением пальца поманила принца за собой и скрылась за углом. Магнус пошел следом, и Эмия привела его в небольшую комнату, используемую слугами как часовню. Она закрыла дверь, и они остались наедине. Девушка прикусила нижнюю губу, ее щеки разрумянились от волнения.

— Мой принц, я вас прямо веки вечные не видала…

Магнус ответил:

— Всего день или два.

— А мне кажется, целых сто лет!

Ее руки коснулись его боков и поползли вверх — лечь на плечи.

Принц позволил ей это. Сегодня он отчаянно нуждался в подобном прикосновении, чтобы унять боль в груди. Если закрыть глаза, вполне можно представить на месте Эмии… другую. Девушка задрожала всем телом, когда он притиснул ее к каменной стене, наклонился и накрыл ее губы своими. Он перебирал пальцами мягкие каштановые волосы; в его воображении они ниспадали до талии и были цвета самого роскошного черного дерева. Еще он представлял себе глаза цвета неба — не бледно-серого зимнего, а синего-синего летнего…

— Узнала что-нибудь новое? — спросил он наконец, возвращаясь из мира фантазий к земной реальности. От Эмии пахло не розами и жасмином, а рыбой, которую она помогала готовить на ужин. Тут уж никакое воображение не помогало.

— Касаемо вашей сестры?

У него, как обычно, тотчас перехватило горло.

— Да.

— Нет пока еще. — Эмия зачарованно смотрела на него снизу вверх. — Однако, мой принц, прямо сейчас все равно происходит кое-что занятное. Король и Тобиас тайно встречаются с какими-то приезжими…

«Тобиас! — недовольно повторил про себя Магнус. — Вечно трется поблизости!»

Вслух он спросил:

— Что за приезжие?

Эмия ответила:

— Час назад прибыл вождь Базилий со свитой.

На какой-то миг Магнус потерял дар речи.

— Ты шутишь…

Девушка заулыбалась:

— Я затем вас и разыскивала, чтобы о них рассказать. Если уж пелсийский вожак, который никогда не появляется на людях, отправляется в Лимерос переговорить с королем, дело пахнет чем-то интересным, правда ведь?

— Да уж, — пробормотал Магнус.

Вождь Базилий пользовался славой могущественного чародея, которого чтили и боялись подданные. Он и жил в глубоком уединении, посвящая свои дни медитации и, как поговаривали, колдовству.

Магнус не особенно в это верил, а вот его отец, похоже, был не настолько категоричен. Во всяком случае, в могуществе элементалей король Гай не сомневался. В магии, исчезнувшей из мира давным-давно, еще во времена богинь.

— Еще что-нибудь ты слышала? — спросил он. — О том, например, чего ради к нам пожаловал вождь?

— Я хотела послушать подольше, но не посмела: боялась, как бы меня не застукали…

— Эмия, ты должна быть осторожнее. Тебе ни в коем случае нельзя попадаться. Мой отец страсть не любит соглядатаев…

— Даже если подслушиваю ради его сына?

— А я не задумываясь скажу, что ты лжешь. — Магнус взял ее за руку выше локтя и сжал пальцы. Сильно, так, что девушка вздрогнула, а в бледных глазах возникла тень страха. — И кому, по-твоему, поверит король? Сыну и наследнику? Или кухонной приспешнице?

Эмия судорожно сглотнула:

— Простите, мой принц. Я, конечно, никогда такого не скажу…

— Умница.

Она немного помолчала, собираясь с мыслями и стараясь избавиться от пробежавшего между ними холодка. Потом сказала:

— Насколько я поняла, все связано с убийством в пелсийской деревне в том месяце и речью короля неделю назад…

Магнус выпустил ее руку:

— Пожалуй, пойду присоединюсь к ним. Я имею право участвовать в подобных собраниях. Уж не меньшее, чем Тобиас.

— Полностью согласна, мой принц.

Она всегда с ним соглашалась. Магнус посмотрел на нее:

— Спасибо тебе за важные сведения, Эмия. Очень, очень ценю.

Ее личико озарилось.

— Вам будет от меня еще что-нибудь нужно?

Он призадумался было, но потом отступил прочь и сказал:

— Пожалуй. Приходи в мои покои, когда я удалюсь на ночь.

Ее щеки вспыхнули, она улыбнулась с притворной застенчивостью:

— Конечно, мой принц.

Оставив часовню, Магнус пошел в направлении зала, где его отец собирал узкий круг приближенных. Малый зал находился в нижнем этаже дворца, рядом с большим. Магнус не стал прислушиваться у двери, он просто вошел.

В комнате находилось с дюжину мужчин. Все немедленно обернулись к нему.

— Прошу извинить меня, — сказал он. — Я, быть может, некстати?

Как ни любил он притворяться тенью, бывали случаи, когда следовало в полный голос заявить о себе. Тем более что он только сегодня как следует осознал, до какой степени его раздражало назойливое присутствие Тобиаса. Кажется, следовало без промедления упрочить свое положение как принца и наследника отцовского трона!

— Это, — сказал король Гай со своего кресла на возвышении (он всегда предпочитал находиться на ступеньку выше окружающих), — мой сын. Принц Магнус Лукас Дамора.

Как ни странно, вместо возмущения по поводу неожиданного вторжения Магнуса на губах короля обозначилась лишь задумчивая улыбка. А вот Тобиас очень зло смотрел на него, рассерженный как бы за себя и за короля разом.

— Для нас большая честь познакомиться с принцем, — прогудел низкий мужской голос, и Магнус посмотрел налево. — Я Хьюго Базилий, вождь Пелсии.

— Это честь и для нас, вождь Базилий, — ровным голосом ответствовал Магнус. — Добро пожаловать в Лимерос!

— Присоединяйся к нам, сын мой, — сказал король.

Магнус проглотил едкое замечание, что, дескать, не припоминает полученного ранее приглашения… И уселся за стол напротив вождя и четверых его людей.

Вождь выглядел величественней, чем Магнус мог бы ожидать, учитывая крестьянскую репутацию его народа и то, что в Пелсии не было ни среднего, ни высшего класса, лишь разные степени бедности — особенно последние несколько поколений, когда страна начала увядать.

Даже сидя, Базилий выглядел далеко не крестьянином. Он был рослым и широкоплечим, с длинными темными волосами, уже тронутыми сединой. Загорелое лицо избороздили морщины, в темных глазах светился живой и проницательный ум. На нем была великолепно сшитая одежда из кож, отделанная мехом серебристой лисы. Настоящий король, кто бы мог подумать!.. И похоже, Базилий в своем затворничестве был не слишком подвержен тяготам, обрушившимся на пелсийское простонародье.

— Наверное, — спросил Базилий, — стоит посвятить вашего сына в то, о чем здесь говорилось?

— Конечно, — кивнул король Гай. Он по-прежнему не спускал глаз с принца.

Даже не глядя на отца, Магнус ощущал его взгляд: от него так и горел шрам на щеке. Принц старался держаться непринужденно, но по спине сбежала холодная капелька пота.

Король Гай был раздражителен и нетерпелив, и Магнус не понаслышке знал, каким могло быть наказание для того, кому случалось зайти слишком далеко. Зримое свидетельство тому — его шрам.

Мало ли что он говорил младшей сестре… Он отлично помнил, как обзавелся им.

Десять лет назад король Гай и королева Альтия отправились в Оранос с высочайшим визитом и взяли его с собой. Тамошний дворец казался особенно богатым и полным роскоши по сравнению с суровыми и строгими интерьерами лимерийского замка, и очень скоро маленький Магнус поддался обычному детскому любопытству. Улизнув из пиршественного зала, отправился в одиночку исследовать дворец. Когда на глаза ему попалась коллекция красивых, богато отделанных кинжалов, мальчику ужасно захотелось стащить один — весь золотой, украшенный сапфирами и изумрудами. В Лимеросе ведь не водилось такого изящного и радующего глаз оружия. Мечи и кинжалы его родины были практичными и простыми — сплошь железо и сталь. И Магнус очень уж возжелал красивый кинжальчик. За все семь лет своей жизни ничего так сильно еще не хотел.

Отец увидел его, когда он вытаскивал кинжал из витринки. Король страшно разгневался, что его наследник унизился до воровства, способного поставить несмываемое пятно на чести семьи. И ударил сына, причем постарался, чтобы взятый без спросу кинжал сам покарал мальчика.

Он выхватил его из рук Магнуса и чиркнул клинком по лицу ребенка.

Гай, конечно, тотчас раскаялся в своей вспышке, приведшей к насилию и крови. Однако вместо того, чтобы немедленно помочь Магнусу и перевязать рану, король опустился перед сыном на колено и заговорил негромко, но очень грозно. Кровь мальчика капала на блестящий мраморный пол, а отец самым хладнокровным образом угрожал убить и самого Магнуса, и его мать с маленькой сестренкой, если принц когда-нибудь кому-нибудь расскажет о том, каким образом поранился.

И Магнус молчал до сих пор. А каждый раз, когда смотрел в зеркало, вспоминал угрозу отца и его безумную ярость.

Правда, и сам он больше не был беспомощным мальчиком семи лет от роду. Ему теперь почти восемнадцать. Он стал одного роста с отцом и не уступал ему в силе. Ему больше нечего бояться.

— Я послал весть вождю Базилию, — говорил между тем король, — предлагая личную встречу и обсуждение дел в его стране, особенно в свете убийства Томаса Агеллона от рук оранийского вельможи. И вождь любезно согласился приехать сюда на переговоры о возможном союзе.

— О союзе? — удивленно повторил Магнус.

— Речь идет о единении двух стран ради одной цели, — подал голос Тобиас.

Магнус бросил на королевского бастарда испепеляющий взгляд:

— Мне известно, что такое союз.

— Я верю, что это знамение, которого я ждал, — сказал вождь Базилий. — Я долго искал способ помочь моей умирающей стране…

— И каким же образом союз с Лимеросом вам поможет? — спросил Магнус.

Его отец и вождь обменялись взглядами, полными понимания, и король Гай посмотрел сыну в глаза:

— Я предложил объединить наши силы и отобрать плодородный Оранос у жадного и себялюбивого короля, который внушил своим подданным, что они могут делать что угодно и с кем угодно и не задумываться о последствиях.

— Отобрать Оранос, — повторил Магнус, не вполне веря собственным ушам. — Ты имеешь в виду — сообща завоевать его…

Улыбка короля сделалась шире.

— И что ты думаешь по этому поводу, сын мой?

Это был очень непростой вопрос. Магнус успел понять, что подошел далеко не к самому началу беседы. Они многое успели обсудить. И никто не выглядел потрясенным. А ведь речь шла о войне после многих поколений мира!

Магнус кое-как успокоил дыхание… и вдруг осознал, что тоже не особенно удивлен. Его отец полных десять лет в открытую ненавидел Корвина Беллоса. За десять лет до этого на собраниях и пирах в замке Лимероса только и обсуждали разврат и погоню за удовольствиями, которым предавались беззаконные оранийцы. Магнус подумал немного и сделал вывод: удивляться следовало скорее тому, что король Гай не перешел к открытым действиям еще давным-давно!

Что же до вождя Базилия, его страна располагалась непосредственно между Лимеросом и Ораносом. Она представляла собой полоску в сто пятьдесят миль шириной, которую войско, устремившееся к оранийской границе, непременно должно было пересечь. Понятное дело, заключенный дружественный союз сильно облегчил бы такой переход.

— Скажу вам, что я по этому поводу думаю, — подал голос Тобиас. — Полагаю, ваша милость, это блистательный план!

Магнус смотрел на личного помощника короля, не испытывая никакой братской любви. Темными волосами, карими глазами и телосложением Тобиас напоминал его самого. Только черты лица у бастарда несколько мягче, а так с первого взгляда можно было сказать, что эти двое доводились друг другу единокровными братьями. Причем Тобиас — старший, и это несколько беспокоило. Стоило королю признать свое отцовство и объявить юношу истинным сыном, и Тобиас оттеснил бы Магнуса в очереди на престолонаследие, благо лимерийские законы не требовали для этого царственной крови с обеих сторон. Так что на трон мог взойти даже сын шлюхи.

И Магнус в конце концов высказался так:

— Полагаю, каково бы ни было мое мнение по обсуждаемому вопросу, отец все равно поступит так, как пожелает, ибо таков его всегдашний обычай.

Вождь Базилий рассмеялся, услышав эти слова.

— Кажется, — сказал он, — твой сын неплохо тебя изучил!

— О да, — усмехнулся король Гай. — Итак, вождь Базилий, каково будет твое слово? Согласен ли ты с моим замыслом? За годы мира Оранос обленился и разжирел, ему не выстоять против неожиданного нападения. Оранос падет, и мы восторжествуем над его руинами!

— Что касается этих руин, над которыми мы восторжествуем… — задумчиво проговорил Базилий. — Мы намерены разделить их поровну?

— Именно так.

Вождь откинулся в кресле и обвел всех присутствовавших медленным взглядом. Четверо мужчин, что стояли у него за спиной, были с головы до пят облачены в кожаную одежду, за поясами у них торчали изогнутые кинжалы. Они выглядели готовыми ринуться в битву хоть прямо сейчас — лишь бы приказ дали.

— Известно ли тебе, какие слухи обо мне ходят? — неожиданно спросил вождь, и Магнусу потребовалось мгновение, чтобы сообразить: Базилий обращался непосредственно к нему.

— Слухи? — переспросил принц.

— Да. Касающиеся того, почему я оказался избран вести мой народ.

— Я слышал россказни, будто ты наследник долгой череды колдунов, некогда отмеченных силой элементалей, — проговорил Магнус. — Поговаривают, что твои предки были среди самих Хранителей, тех, что стерегли Родичей…

— Коснувшееся твоих ушей вполне справедливо. Вот почему я иду впереди своего племени, а оно доверяет мне, как никому другому. У нас ведь, в отличие от иных стран, нет бога или богини, чтобы им поклоняться. Вместо них у моего народа есть я. Когда мои люди молятся, они молятся мне.

— И ты склоняешь ухо к этим молитвам?

— Моя душа слышит их все. Но когда у них возникает безотлагательная нужда в чем-либо, они могут почтить меня и кровавой жертвой…

Кровавая жертва?.. Это ли не дикость! Удивительно ли после этого, что пелсийцы — вымирающий народ, полностью зависящий от урожая нескольких виноградников!

Вслух, конечно, Магнус ничего подобного не сказал, ограничившись коротким:

— Как интересно!

— И величайшая жертва, — продолжал вождь, — должна представлять собой нечто такое, что человек действительно ценит. Ибо жертвовать какую-нибудь безделицу просто бессмысленно.

— Согласен.

— Уж не этого ли ты сейчас от меня хочешь? — спросил король Гай. — Кровавой жертвы, чтобы оказать тебе честь?

Базилий повернулся к нему, разводя руки.

— Обо мне ходят легенды, — проговорил он. — Но и о тебе всякой всячины рассказывают нисколько не меньше. И подчас бывает непросто отделить правду от лжи…

— Что же обо мне говорят?

— Что ты — король, не приемлющий от своего окружения ничего, кроме совершенства. Еще говорят, будто ты обложил подданных столь тяжкими налогами, что у них едва остается на пропитание. Твое войско следит за порядком в деревнях Лимероса, и всякий, кто не придерживается твоих установлений и правил, дорого платит за ошибки, нередко и жизнью. Говорят, ты велишь пытать и казнить любого, схваченного на твоих землях по обвинению в колдовстве. Люди передают, что ты правишь путем запугивания и насилия, и те, кто кланяется тебе в ноги, делают это из страха. Они называют тебя Кровавым Королем…

Какое счастье, что после этой небольшой речи никто не стал спрашивать мнения Магнуса! Принц вряд ли сумел бы выдавить из себя хоть слово. Так вот, значит, какие слухи ходили про короля Гая?..

До какой же степени они были правдивы…

Он пристально вглядывался в лицо отца, ожидая, как тот себя поведет. Магнус не удивился бы, разразись тот бешеными угрозами. Пожалуй, король мог и вовсе немедленно выкинуть вождя со всей его свитой за пределы своих границ!

Вместо этого король Гай… расхохотался. Это был темный смех, отдававший опасностью. Под сводами заметалось гулкое эхо, а у Магнуса пробежал по спине холодок.

— Ну и россказни! — отсмеявшись, сказал лимерийский владыка. — Любят же люди преувеличивать, развлекая друг дружку! Тебя смущает подобная болтовня?

— Напротив, — ответил вождь Базилий. — Человек, о котором говорят подобное, не станет отсиживаться в сторонке, ожидая, чтобы другие шли в бой за его дело. Он сам сумеет за себя постоять. Если ему что-то потребуется, он убьет, но завладеет необходимым. Такой ли ты человек?

Король Гай подался вперед, и теперь в его глазах не было никакого веселья.

— Я такой король, — сказал он.

— Ты хочешь ниспровергнуть Оранос, но мне не верится, что все дело в убийстве, совершенном в моих пределах. Скажи, какова истинная причина, толкающая тебя к союзу с Пелсией ради войны против Ораноса?

Лимерийский король немного помолчал, словно оценивая сидевшего перед ним предводителя.

— Я хочу, — сказал он затем, — чтобы король той страны испытал муки, видя, как страна уплывает из его рук к тому, кого он ненавидит. Я очень давно мечтаю об этом, а тут такая возможность!

Казалось, вождя Базилия вполне удовлетворил подобный ответ.

— Хорошо, — проговорил он. — Итак, осталось лишь засвидетельствовать истинность твоих речей чем-то более весомым и ощутимым, нежели простые слова. Сделай это, и я обещаю обо всем глубоко поразмыслить и вскорости дать ответ.

— Засвидетельствовать? Кровавой жертвой?

Вождь кивнул:

— Я хочу, чтобы ты пожертвовал чем-то очень для тебя дорогим, чтобы понес потерю, о которой будешь скорбеть.

Король Гай быстро глянул на Магнуса. Тот сильнее сжал пальцами край стола, а на ладонях выступил пот.

Нет, не мог же отец в самом деле согласиться на такое проявление дикости, да еще ради простого каприза какого-то крестьянского короля…

— Тобиас, — сказал король Гай. — Дай сюда свой кинжал.

— Вот он. — Тобиас тотчас вытянул простой стальной клинок из ножен при бедре и протянул королю рукоятью вперед. — Осмелюсь напомнить, что в замковом подземелье ожидают правосудия несколько воров…

— Примешь ли ты такую жертву, вождь Базилий? — спросил король и поднялся со своего трона на возвышении. — Здесь у нас воровство не считается преступлением, за которое следует наказывать смертью. В самом тяжком случае они отделались бы отсечением руки. Ненужная утрата жизни любого нашего подданного есть ущерб моему королевству, нашему хозяйству, то есть в конечном счете — мне самому!

Базилий тоже встал на ноги. Магнус остался на месте. Он следил за происходившим, испытывая смесь отвращения и жгучего интереса.

— Подобный выбор неприятно поражает меня, — проговорил вождь. — Среди моих людей находились такие, кто мне своих детей жертвовал…

— И ты не считал это за преступление? — напряженно глядя на него, спросил король. — А для меня вот семья — величайшее сокровище, какое существует на свете. И дети суть наше наследие, с которым никакому золоту не равняться!

— Закончим на этом, — сказал вождь Базилий. — Я обдумаю то, что ты предложил мне сегодня.

И он двинулся к двери. Былого воодушевления при упоминании о будущем союзе в его голосе уже не было.

— Тобиас, — ровным тоном проговорил король.

— Да, ваше величество?

— Мне очень жаль, — сказал король Гай, — но это необходимо…

Сделав быстрый шаг, он оказался за спиной юноши, запрокинул ему голову… и полоснул кинжалом по горлу.

Глаза Тобиаса полезли из орбит, он судорожно вскинул руки к шее… Между его пальцев потоком хлынула кровь. Он зашатался и рухнул на пол.

Король Гай угрюмо смотрел, как затихают последние конвульсии.

Магнусу понадобилась вся без остатка выдержка, чтобы не позволить обуревавшим его чувствам как-либо проявиться на лице. Молодой принц спасся только тем, что поспешно натянул маску полной непроницаемости. Зря, что ли, он столько лет усердно ее вырабатывал?

Базилий, почти достигший порога, помедлил, чтобы оглянуться на короля и убитого им слугу. Брови вождя сошлись к переносице. Руки его телохранителей поползли к рукоятям кинжалов, как если бы они изготовились оборонять вождя… Однако тот лишь отмахнулся.

— Это был твой доверенный слуга, верно? — спросил он.

Лицо короля было каменным.

— Да. Был.

— И даже более, если слухи не врут…

Король Гай не ответил.

Пелсийский вождь наконец кивнул.

— Благодарю за великую честь, оказанную мне, — сказал он. — Твоя жертва не будет забыта. В самом скором времени я сообщу тебе свое окончательное решение.

И с этими словами он удалился вместе со свитой.

— Убрать тело! — рявкнул король, обращаясь к стражникам, переминавшимся поблизости. Сообща они подняли останки Тобиаса и понесли прочь. На полу осталась свидетельствовать о происшедшем лишь лужа крови. Магнусу потребовалось нешуточное усилие, чтобы оторвать от нее взгляд.

Впрочем, он не двинулся с места, не покинул зал и не произнес ни слова. Он ждал.

Прошло несколько очень долгих минут, но наконец король остановился позади него. Принц напрягся всем телом. Тобиас определенно не ждал смерти, постигшей его от рук собственного отца, но Магнус родителя на сей счет не склонен был недооценивать…

Он чуть из собственной кожи не выпрыгнул, когда рука короля стиснула его плечо.

— Тяжкие времена требуют тяжких решений, — сказал отец.

— Ты сделал единственно возможное, — ответил Магнус, очень постаравшись, чтобы голос прозвучал ровно.

— Да будет так. Я ни о чем не сожалею. Никогда не о чем не жалел и впредь не собираюсь. Встань, сын мой!

Магнус отодвинул стул, поднялся и повернулся лицом к королю.

Отец оглядел его с головы до ног и кивнул:

— Я всегда знал, что в тебе сокрыто нечто особенное, Магнус, и твое сегодняшнее поведение это лишь подтверждает. Ты отлично держался…

— Спасибо.

— Последнее время я пристально за тобой наблюдал. Детство у тебя выдалось непростое, но ты вырос в отличного молодого мужчину и готов к настоящей ответственности, а не только к праздной жизни юного принца! Я с каждым днем все более горжусь тем, что называю тебя своим сыном!

Вот так откровение! Чтобы король Гай испытывал в его отношении отцовскую гордость?.. Магнус подобного даже предполагать не мог…

— Как я рад это слышать, — по-прежнему ровным голосом выговорил он.

— Я хочу, чтобы ты стал частью этого. Научился всему, чему только возможно, и, когда придет день, сильным воссел на мой трон. Я не лгал, говоря, что семья для меня — ценность превыше всех иных. Я хочу, чтобы ты стоял рядом со мной. А ты — желаешь ли этого?

Магнус невольно задался вопросом, увенчало ли сегодняшнее происшествие выношенное решение отца, или, наоборот, внезапное и столь драматичное устранение Тобиаса привело к неожиданной вспышке родительских чувств?

А впрочем, так ли это важно?..

— Конечно, — сказал Магнус. — Желаю быть полезным тебе во всякой нужде.

Произнося эти слова, он вдруг понял, что действительно имел в виду то, что сказал.

Король коротко кивнул:

— Хорошо.

— Могу ли я тебе как-то послужить прямо сейчас? — спросил Магнус. — Или следует подождать, пока вождь не известит о своем решении?

Король посмотрел на двоих стражников, остававшихся в комнате. Едва заметное движение подбородка — и они вышли за дверь, чтобы монарх и наследник могли переговорить наедине.

— Есть кое-что, — проговорил король Гай, — хотя и не связанное напрямую с планами насчет Ораноса…

— Что же?

— Дело касается твоей сестры.

Магнус так и замер:

— О чем ты?

— Я знаю, как вы с ней близки. Ты для нее значишь больше, чем я или мать. Так вот, я хочу, чтобы ты за нею присматривал. Если заметишь что-нибудь, что покажется тебе необычным, сообщи мне без промедления. Если оплошаешь, она может подвергнуться серьезной опасности. Все понял?

Магнусу стало трудно дышать.

— Какого рода опасность ей грозит?..

— Большего я тебе сказать пока не могу, — сказал король, заметно мрачнея. — Способен ты это исполнить, не задавая дальнейших вопросов? Это очень важно, Магнус. Станешь наблюдать за Люцией и докладывать мне, если что-то заметишь?

Мир начал ощутимо уходить у Магнуса из-под ног. Он никогда особо не любил Тобиаса, но гибель бастарда глубоко его потрясла. Люция же… Люция была средоточием его жизни. И он уже спрашивал себя, было ли отцовское поручение как-то связано с разговором между Магнусом и Сабиной, который он подслушал в день ее рождения. Тогда, помнится, речь шла о тайнах и волшебстве…

Если дело вправду касалось благополучия Люции, ответ у Магнуса мог быть только один.

Он кивнул:

— Я все сделаю, отец.