Глава 30

Алекс ушел!..

Флер не могла в это поверить. Невозможно! Однако на полу желтели осколки фарфора, словно забытые конфетти, безжалостно свидетельствуя об утрате всего, что было дорого.

Мужчины никогда не подавляли Флер Чемберлен. Она всегда правила ими и отделывалась по своему усмотрению, как только начинало казаться, что накал страсти ослаб. Она всегда первая говорила «прощай», эту прерогативу давала ее красота.

Однако нельзя было не признать, что прежние правила больше не действуют. По крайней мере в отношении единственного мужчины, с которым она бы желала связать будущее. Она любила его. А он ее бросил. Она доверилась ему. А он предал. И Флер пополнила собой ряды покинутых женщин.

Алекс ушел! Действительно, это был конец привычного ей мира, конец ее власти, ее неотразимости. Для чего ей теперь жить? Алекса нет! Ну хорошо же. Он еще пожалеет. Пришло время исполнить угрозы. Она покончит с собой не отходя от кассы. Сегодня же. Во всяком случае, это лучше, чем в одиночестве дожидаться рассвета.

Сегодня же она приведет в порядок лицо, надушится, вскроет вены бритвой Алекса и опустится в ласковую теплую воду, истекая горячей кровью. А утром найдут ее тело — свежее и прекрасное, и пряди темных волос будут качаться под водой, как у Офелии в ее водяной могилке.

Не забыть только сначала написать письмо. Прощальное послание, трогательное и красноречивое. Каждое слово будет ранить, разить, терзать виной и не давать покоя неверному возлюбленному до конца дней.

О да, уж она-то знает, какую боль могут причинить слова. Не далее как сегодня Алекс преподнес краткий, но ошеломляющий урок. Он все пустил в ход: издевку, цинизм, жестокость и надменность. Ну что ж, завтра она станет недосягаема для его слов, тогда как он будет страдать так, как страдает она сейчас!

Флер рухнула на диван с карандашом и блокнотом и принялась сочинять письмо.

«Дорогой Алекс», — начала она.

Нет! Неверное начало. «Дорогой» предназначается для тех, кого любят, или же для совершенно чужих людей. Алекс не подходит ни к одной категории.

«К Алексу Маршаллу…»

Нет. И вообще, с какой стати обращаться именно к нему? Не много ли чести? Пусть узнает обо всем от других.

«Бедняжка не обращалась ни к кому конкретно. Она лишь упомянула про какого-то „гнусного гада“…» Да, вот так-то лучше! А еще лучше — «одного гнусного гада с извращенными сексуальными потребностями». И уж совсем хорошо: «одного гнусного гада-импотента»… Ух! Он прямо взовьется от злости! Тогда всем станет ясно, кого имела в виду Флер.

Она вырвала листок и начала снова:

«Дорогая Диана!» — И задумалась.

Диана на нее наверняка очень сильно рассердится. И обидится тоже. И скорее всего припомнит, как Флер игнорировала ее советы составить завещание — ведь это «долг каждого взрослого гражданина».

Значит, вполне возможно, это письмо послужит двум целям. Не то чтобы ей было что завещать — на счету в банке давно ни гроша. «Красота была ее богатством» — вот как будут ее оплакивать. «Бедняжка! Ничем более ценным она не обладала».

Ну, конечно, кроме роскошной норковой шубы. «Подойдет ли она Ди? — гадала Флер. — Наверное, рукава окажутся коротки».

«Дорогая Диана!

Алекс бросил меня, и я хочу умереть…»

Флер отложила ручку и уставилась в ночную тьму. Пожалуй, к этому ничего и не добавишь. Вполне определенное утверждение, краткое, завершенное во всех смыслах. Отличный слепок с натуры. Алекс ушел — и ничем не заполнить оставшуюся пустоту.

Господи Иисусе! Неужто и Розмари испытала такое же горе, такое же отчаяние после того, как он ушел из дому, — то есть в те самые чудесные ночи, когда она, Флер, нежилась в его объятиях? От этой мысли стало ужасно больно, ибо впервые за все эти месяцы Флер ощутила некую связь с Розмари. Они обе оказались жертвами Алекса.

Ох уж эта способность мужчин разбивать женские сердца! И пресловутая покорность женщин, позволяющих им это! История стара как мир…

Флер выдрала и эту страничку и начала другую:

«Дорогая Диана!

Я понимаю, что тебе вечно приходится разгребать дерьмо за других, но больше мне не к кому обратиться…»

Тут Флер ударилась в слезы. Слишком жестоко, слишком точно.

Она снова и снова начинала письмо, и все рвала на клочки. К трем часам утра, окончательно сдавшись, отправилась спать. Сон решал все проблемы. Алекс прав. Она не склонна к суициду. Более того, ей становится дурно от одного вида крови.

Злокозненный, хладнокровный Алекс! Он с самого начала расставил точки над «i». Он сказал: «Ты из тех, кто выживает». Черта с два — смотря как истолковать это слово.

Если выжить — значит исправно дышать в две дырочки, что ж, стало быть, она выжила. Но если подразумевать нечто более общее — мыслить, чувствовать, чем-то интересоваться, — тогда она может умереть. Суицид физический снимался с повестки дня, но ведь есть и иные способы самоуничтожения. К примеру, влюбиться в женатого мужчину.

Ах, если бы… тут Флер зажмурилась и суеверно скрестила пальцы… если бы только прокрутить стрелки часов, проскочить ближайшие несколько месяцев боли и отчаяния и оказаться в том времени, когда жизнь снова обретет в ее глазах свою прелесть: чтобы боль утихла, раны затянулись, а впереди ждало предвкушение новой любви. Пока Флер даже подумать не могла о другом мужчине, и тем не менее знала, что только так может спасти себя. Хотя, конечно, к тому моменту она постареет еще на несколько месяцев. Станет менее привлекательной. Более «потрепанной».

Суровая правда состояла в том, что она, такая умница, рискнула поставить все на мужчину, который пресытился ею и смылся. Недопустимое расточительство. Флер разбазарила красоту, любовь, страсть и интеллект так, как будто завтра никогда не наступит. Ан нет, завтра уже стучится в дверь.

Перед рассветом бедняжка забылась неспокойным, тяжелым сном. Очнулась, когда было уже больше десяти. Конечно, служба сегодня исключается. Она не в состоянии работать. Да и зачем? Ее все равно вот-вот вышвырнут из агентства. И даже если бы она была в состоянии ворочать мозгами — ни за что не позволила бы себе в таком ужасном виде показаться коллегам.

Взгляд в зеркало подтвердил самые худшие опасения. Кожа изжелта-бледная, глаза опухли, еще несколько новых седых волос. Ничего удивительного, если вспомнить, через что она прошла. Флер ужаснулась, что начинает седеть все быстрее и быстрее. Очень скоро с этим надо будет справляться не посредством щипцов, а краской.

Пожалуй, при дневном свете ей можно будет дать и все сорок. Ничего не скажешь, у Господа есть способы добить вас окончательно.

— Ты отвратительно выглядишь, — сказала она отражению.

На что ей ответили: «Я выгляжу так, как чувствую».

Флер поплелась на кухню, приготовила кофе и вплотную приступила к решению проблемы: как провести день. Можно пойти в кино. На какую-нибудь милую комедию Мела Брукса, или что-нибудь новенькое с Вуди Алленом. Темный зал — это то, что нужно. Заглянем-ка в газету: похоже, ничего настоящего по соседству — обычные махаловки, боевики и шварценеггеровские штучки. В таком расстройстве чувств она не вынесет вида мощных плеч Арнольда. А кроме этого, шла одна иностранная нудятина. Похоже, даже Вуди Аллен стал серьезным в наши дни.

Флер могла бы, как классическая покинутая душа, закатиться в какой-нибудь не очень освещенный бар и поискать утешения в спиртном — вот только пугало неизбежное похмелье. Нет, это ей не по вкусу.

Был лишь один безошибочный способ поднять настроение, исцелить раны. Она тащится от этого сильнее, чем от наркотика.


— Вы действительно считаете, что эта юбка достаточно длинная? — спрашивала Флер у продавщицы в «Модельном платье».

— Несомненно, — отвечала та. — А теперь посмотрите это платье от Оскара де ла Рента, оно более сексуально, даже драматично. Вы могли бы надевать его на важные свидания, чтобы потом провести всю ночь в городе.

— Ах, какая прелесть! — восклицала Флер, щупая ярко-синий креп. — А вам не кажется, что для меня это… несколько ярко? Ведь это молодежный цвет.

Продавщица отступила на несколько шагов, уперев руки в бока, и окинула ее профессиональным взглядом.

— Это с вашим-то лицом? — Она убежденно затрясла головой. — С вашей фигурой? Вовсе нет, вы просто созданы для этого платья, милочка. Ну же, не стесняйтесь. Примерьте.

«На мне оно еще лучше, чем на прилавке!» Флер покрутилась перед зеркалом, ощущая, что снова начинает верить в себя. «Однако надо бы посмотреть и на цену!» Посмотрела. Скривилась. Отложила платье. Взяла снова.

Какого черта! Ей придется беспокоиться об оплате только в конце месяца. И Флер выпалила свою любимую фразу:

— Я это беру.

— Наличными или чеком?

Она протянула кредитную карточку, прекрасно зная, что вот-вот исчерпает лимит. После чего отправилась в салон красоты, где сделала маску на лицо и новую прическу, а потом пустилась на поиски аксессуаров.

Как всегда, надо было побеспокоиться о том, чтобы довести начатое до конца. Обновить внешность — это не только прическа, теперь надо подобрать новые туфли с более короткими, массивными каблуками, ремешок, бижутерию, которая бы подчеркивала веселый, шутливый дух. И только тогда можно будет считать, что она приобрела все для замечательного синего платья.


Часом позже она вышла на улицу, готовая вновь сразиться с жизнью. По крайней мере она уже не похожа на прачку, и это было немалым утешением.

Весьма привлекательный молодой человек поймал ее взгляд и направился в сторону Флер. О Боже! Да он собирается подцепить ее! Безусловно, Флер Чемберлен не позволит незнакомцу клеить себя посреди улицы. По крайней мере не позволяла до сих пор. Хотя, пожалуй, грубый флирт мог бы подействовать на нее освежающе.

— Извините, мисс, — вежливо начал молодой человек. Она повернулась к нему и ослепительно улыбнулась. Он сунул ей под нос пластиковую карточку. — Служба безопасности, — сказал он. — Пожалуйста, пройдите со мной.

У Флер душа ушла в пятки.

— Это какая-то ужасная ошибка, — пыталась она улыбаться трясущимися губами. «Флиртуй! — приказывал инстинкт. — Прикинься беспомощной!» Несколько женских уловок должны избавить ее от этого кошмара. Ведь он мужчина, верно? А мужчины никогда не остаются к ней равнодушны.

— Ошибки здесь нет, мисс, — с непробиваемой учтивостью продолжал юноша. — Мы наблюдали за вами через скрытую камеру, все записано на пленку. Один шелковый шарфик, три пары трусиков и швейцарские часы и серьги в ювелирном.

Совершенно растерянная, она позволила отконвоировать себя обратно в магазин, вверх по эскалатору, в отвратительно желтый офис.

— Присядьте, пожалуйста.

Она пристроилась на краешке твердого дубового стула, пока он рылся в ее сумочке. Куча украденных мелочей рассыпалась по столу.

— За всю свою жизнь, — взмолилась Флер, — за все сознательные годы я ни разу не делала ничего подобного. — И она уставилась на вещи, прикидывая, сколько они могут стоить. Самое большее — сотни две долларов. — Я возмещу убытки, клянусь вам, как только смогу. Будьте же милосердны! Я уважаемая женщина, я служащая, а не воровка, пожалуйста, поверьте! Просто у меня временное помутнение рассудка. Дело в том, что я только что порвала со своим другом…

— Прошу прощения, мисс, — он проявил поразительную тупость, — но вам придется все это рассказать судье.

— Судье!.. — Флер едва не грохнулась в обморок. — Не может быть, чтобы магазин настаивал дать делу ход! Господи! Да за все эти годы я потратила в вашем магазине целое состояние!

— Боюсь, что именно так мы и поступим.

Флер возвела очи горе и взмолилась, чтобы пол под ней разверзся и поглотил ее. Зря она все-таки не покончила с собой нынче ночью!

— Могу я хотя бы позвонить? — дрожащим голосом спросила она.

Юный О'Райан протянул ей телефон.

Флер набрала номер. Дождалась, пока ей ответят.

— Диана, — прорыдала она, — я в ужасном положении! Скорее вызволи меня!

Загрузка...