Одинокие женщины

Глава 4

Красновато светившаяся панель автоответчика, стоявшего у Дианы в гостиной, словно что-то обещала. Она нажала кнопку. Ее приглашают в театр? На вечеринку? Ей позвонил кто-то новый, неотразимый? Однако единственным посланием было сообщение о том, что ее расписание на «рабочую неделю» исчерпано. Эта новость сопровождалась тремя безымянными звонками. Наверное, кто-то ошибся номером.

Диана включила свет, и комната наполнилась ярким сиянием. Просторно, элегантно, с жестко выдержанной цветовой гаммой белого, лилового и серого тонов. В интерьер хорошо вписывались и японские гравюры, и берберийские ковры, и букет ирисов, еженедельно доставляемый торговцем цветами с Шестьдесят пятой улицы. В некоторые моменты — например, такой, как сейчас, — Диане начинало казаться, что эта обстановка выглядит чересчур аскетично, но все гости в один голос уверяли, что дизайнер превзошел сам себя, создав атмосферу, идеально соответствующую ее элитарному положению в нью-йоркских деловых кругах. Что ж, возможно, они и правы, особенно если вспомнить то, во сколько это обошлось.

Отделанные ониксом часы на баре показывали двадцать минут одиннадцатого. Очередной вечер коту под хвост, растворенный в лабиринте бесконечной тяжбы «Симплекс системс» против «Харриган ойл», или — как иногда в минуты отчаяния называла ее Диана — «Сквалыги» против «Сквалыг». Битва была затяжной, кровавой и безжалостной — две мощнейшие команды юристов ожесточенно дрались за каждую пядь, пользуясь всеми допускаемыми законом способами. Обе фирмы были намерены вести «войну до победного конца». И те, и другие действовали под девизом «пленных не брать».

Клиенты Дианы, «Симплекс», выиграли первый раунд, «Харриган» взял реванш во втором. «Симплекс» тут же восстановил свое превосходство, в ответ «Харриган» подал на апелляцию. И вот теперь обе армии готовились к очередной схватке, которая должна была состояться в федеральном суде. Эта тяжба была раем для правоведов и адом для простых смертных, она поглощала практически все ее время и силы.

Диана приоткрыла свой брифкейс, окинула взглядом содержимое и с отвращением захлопнула опять. Нынче вечером у нее не хватало духу усесться за работу. То, что сообщила Берни, решительно выбило ее из колеи. Никогда не выйти замуж. Это звучит как пожизненный приговор. Нет, хуже. Как смертный приговор!

— Байрон, — обратилась она как-то раз к своему ближайшему коллеге, с которым вместе просматривала очередную пачку документов, — ты не считаешь меня женщиной, не способной выйти замуж?

— Как понимать твой вопрос?

— Как откровенный. Похоже, мне так и не удастся встретить кого-нибудь подходящего.

Байрон был одним из немногих представителей мужской половины человечества, с которым она отваживалась обсуждать свои сердечные дела — или, скорее, их отсутствие, как, например, в данный момент.

Диана вообще была не из тех, кто любит откровенничать, а особенно с мужчинами, не говоря уже об абсолютной неспособности делиться с кем-то интимными деталями. Многие считали ее гордой и замкнутой, на самом деле Диана Саммерфильд была чрезвычайно ранима. Байрон являлся исключением из правила. Во-первых, они вместе начинали работать в этой фирме. Во-вторых, происхождение: он из Виргинии, она из Бостона, оба выходцы из привилегированных семейств. В-третьих, в их отношениях исключались какие-либо оттенки сексуальности. Байрон Элкингтон был голубым.

Поначалу он пытался это скрывать, так как был новичком в фирме и боялся, что солидным людям из «Слайтер Блэйни» это не понравится. Но шила в мешке не утаишь — поползли слухи, что он путается то с грузчиками в порту, то с хористами в театре. Однажды утром он заявился на службу весь в синяках, с перебитым носом.

— Грубая игра, — пояснил он перепуганной Диане.

— В один прекрасный день тебя прикончат, — воскликнула она, — если будешь жить по-прежнему!

— Чего стоит жизнь без риска, а? — кратко парировал Байрон, демонстрируя полную непоколебимость.

Однако вскоре он познакомился с каким-то молодым банкиром, в паре с которым принялся устраивать свой дом.

Фирма примирилась с Байроном, но не с его связью с Джимом. Было достигнуто неписаное, но скрупулезно соблюдаемое соглашение, что приличия должны быть соблюдены. Байрону это давалось без особого труда. С его аристократической внешностью и манерами он выглядел чрезвычайно представительно, и в тех случаях, когда Диане требовался эскорт, нельзя было найти лучшего кандидата. Байрон был самым близким другом Дианы — после Флер.

— Подходящего? — задумчиво переспросил он. — Это звучит как-то размыто. Прежде ты сама должна определить, что подразумеваешь под этим понятием.

Диана задумалась. Что значит «подходящий»? Ну, прежде всего, безусловно, он должен быть умен.

— Ты ведь знаешь, я на дух не выношу дураков, — сказала она. — Да, он должен преуспевать в своей профессии. Мне бы хотелось смотреть на него как на партнера, Байрон. Ну, чтобы он по крайней мере был не ниже моего профессионального уровня… и был энергичен и деятелен. Ну, кто-то такой, кто вызывал бы у меня уважение и привлекал меня.

— И только-то? — ехидно спросил Байрон.

— Нет, еще кое-что. — Диана смущенно хихикнула. — Я желаю, чтобы этот бесподобный король из королей безумно меня любил! Чтобы он сумел разглядеть под алмазно твердой оболочкой неуязвимого правоведа нежное сердце, — закончила она с шутливой гримасой, чтобы, не дай Бог, Байрон не догадался, насколько близки к истине ее слова. — Ну как, такое возможно?

— Вполне, — отвечал Байрон. — На самом деле я уже присмотрел для тебя похожего малого. — И он назвал одного из адвокатов команды «Харригана».

Диана в течение нескольких месяцев воображала себя влюбленной в Билла Шэннона. При каждом удобном случае она лезла из кожи вон, умоляя про себя: «Да обрати же на меня внимание! Я такая умная, такая образованная!» И вот, застав его однажды в одиночестве в его кабинете, она услышала:

— А вы жестокая штучка! — Билл произнес это с милой улыбкой, в которой сквозил лишь профессиональный интерес, и ни капли секса.

— Забудь о нем, — бросила она сейчас Байрону. — Я жалею, что вообще завела об этом речь.

Но позже она поинтересовалась у своего босса:

— Фрэнк, как ты думаешь, я жестокая? Только отвечай честно!

Фрэнк внимательно окинул взглядом всю ее с головы до ног, не упустив ни высокого лба, ни пронзительных голубых глаз, ни статной фигуры — пять футов девять дюймов, — и ответил:

— Жестокая? И ты еще спрашиваешь! Черт побери, да ты самая беспощадная во всей моей адвокатской команде! — И, похлопав по плечу, добавил: — Продолжай в том же духе!

Диана отправилась домой, совершенно уничтоженная.

Да никакая она не жестокая — по крайней мере в личной жизни. В душе ее жили те же желания, что и у любой другой женщины: иметь любимого мужа, заботиться о детях. Не так уж и много?

Нет, только не жестокая, твердила Диана про себя, устроившись на диване в гостиной. Ведь если бы она была жестокой, беспринципной особой, то тогда, семь лет назад, она не постеснялась бы всеми правдами и неправдами завладеть Лео Фрэнклендом.

Все верно, женатые профессора не имеют права сеять хаос в нежных душах своих студентов. Вряд ли можно назвать этичной попытку затащить в постель особу, по возрасту годящуюся ему в дочери, это скажет вам кто угодно. Однако Диана и не подумала сопротивляться, а после проявила полную беспомощность, глядя, как мужик ускользнул у нее между пальцев. И по сей день она вспоминала о Лео с любовью и тоской. Он навсегда остался «тем, кто нас покидает», героем ее грез.

И конечно, с годами ее преклонение стало намного сильнее того, что испытывали к нему остальные студентки факультета. И физически, и интеллектуально он высился над толпой — арбитр, всегда готовый дать совет, мыслитель, на которого всегда можно сослаться, безоговорочный авторитет в делах больших и малых. И это стало проклятием для Дианы — она по-прежнему продолжала мерить по его образу и подобию остальных мужчин.

Теперь ей казалось, что надо было тогда же родить от него ребенка — пусть даже вне брака, пусть даже против воли самого Лео. Она не осталась бы одна, и к черту приличия. Но ей не хватило — чего? Отваги? Силы духа? Или она испугалась того, что скажут родители? А ведь не растеряйся она — у нее была бы теперь маленькая частичка Лео, существо, о котором она бы заботилась и которое было бы утешением в несчастной любви.

Вот хоть и сегодня. Ей не пришлось бы возвращаться вечером в необитаемую квартиру со стерильно вылизанной обстановкой. Этому ребенку (почему-то ей казалось, что родился бы обязательно мальчик) было бы сейчас уже семь лет, он был бы забавным любопытным малышом. И встречал бы ее у дверей, и сиял от счастья, и в квартире царил бы дивный беспорядок, а вместо удушающей тишины — веселый смех. Гладкие стены застыли в своей неподвижности. В такие вечера, как этот, Диана готова была взвыть от одиночества, но она не позволяла себе этого — Саммерфильды никогда не были плаксами.

Неизвестно, как долго она лежала вот так, окутанная полной тишиной, пока слух не уловил некий еле слышный, но надоедливый повторяющийся звук. Кап. Кап. Кап. Она встала и проверила кухню, потом ванную. Ну вот, пожалуйста. Кап. Кап. Кап. Чуть медленнее, чем бьется сердце.

Она приоткрыла кран и завинтила его поплотнее, но течь возобновилась буквально через минуту. И без специальных инструментов с нею не справиться. Кап. Кап. Кап.

Диана разъярилась. Черт побери, ведь она платит за эту квартиру почти три тысячи баксов в месяц — не так уж мало! И неужели за свои кровные она не может получить исправно действующий туалет?! Совершенно очевидно, что она не в состоянии будет вытерпеть эту китайскую пытку водой до утра. Рехнется к рассвету, это точно. Подстегиваемая гневом, Диана поспешила к интеркому и потребовала у консьержа прислать слесаря.

— Мне дела нет до того, который час! — Ее голос эхом отдавался в гулкой комнате. — Я плачу за круглосуточное обслуживание, и я его получу! Пришлите кого-нибудь сию же минуту!!!

— Возможно, вам придется подождать. В здании пятьсот квартир, и слесарь может находиться где угодно.

— Меня не интересуют ваши статистические изыски! Меня интересует слесарь! — В ее голосе послышались истерические нотки. — Разыщите его!

Только отключив интерком, Диана вспомнила о некоторых правилах приличия.

— Спасибо, — пробормотала она в пустоту, уже сожалея о том, что сорвала гнев на консьерже. Он ведь ни в чем не виноват.

Тянулись бесконечные минуты. Звук падающих капель стал невыносим. Диана вспомнила о стереоустановке. Моцарт сможет это заглушить. «Ах, Моцарт! — подумала она, погрузившись в музыку. — Ты спас мне жизнь!» Неисправные туалеты, адвокатская казуистика, даже мрачные предсказания Берни — все смыло волнами музыки. Диана расслабилась.

И тут позвонили в дверь. Диана едва расслышала звонок, полусонная, она уже забыла о своем вызове.

— Какого черта… — бормотала она, плетясь к двери. — Что вам нужно?

В глазок она разглядела человека в рабочей рубашке и джинсах. На миг приняла его за официанта, которого за ленчем охмуряла Флер. Тот же возраст. То же сложение. Но с какой стати он явился сюда? В ее голове зароились страхи и подозрения — в Нью-Йорке случается всякое!

— Это я, — сказал человек, — дежурный слесарь. — Бесхитростный взгляд голубых глаз, сумка с инструментами, улыбка… Нет, это не сексуальный маньяк и не завзятый убийца — просто слесарь, явившийся по вызову.

— Да, отлично, — пробормотала Диана, открывая дверь. — Входите. Вы не очень-то торопились, молодой человек.

Не говоря больше ни слова, она провела его в ванную и показала неисправный кран, предоставив разбираться самому. Через приоткрытую дверь она слышала, как он возится, позвякивая инструментами, с чувством насвистывая в такт музыке. А под конец даже запел мягким баритоном. Но вот раздалось победное журчание воды. Он вышел из ванной:

— Теперь все в порядке, мисс. Прошу прощения за задержку. — Диана уловила, что он говорит с каким-то акцентом, но это было характерно почти для всего обслуживающего персонала.

— Большое спасибо, — кивнула она, сожалея об оказанном ранее неласковом приеме. И с чего это ее так понесло? Хотела дать чаевые, но передумала: в конце концов он всего-навсего выполнил свои обязанности.

При ближайшем рассмотрении она не заметила никакого сходства с малым из кафе «Карнак», кроме разве что коренастой фигуры. Пожалуй, ему было чуть больше двадцати: свежее лицо, мускулистая шея, по-славянски широкие скулы, сильные, умелые руки. Как говорится, от него шел здоровый дух, как от юного крестьянина.

Диане показалось, что следует сказать что-то в благодарность — тем паче что он выжидательно задержался посреди комнаты. Однако, несмотря на профессиональную изощренность в правоведческой дискуссии, Диана оставалась на удивление беспомощной при необходимости общаться с незнакомцами. И уж особенно — с простым людом. Она попросту не знала, с чего начать.

— Я вижу, вам нравится Моцарт, — выпалила она и тут же виновато покраснела. В ее голосе явно прозвучало удивление, граничащее с недоверием. Наверное, это выглядит высокомерно до ужаса. Однако юноша и не подумал обижаться:

— А разве можно его не любить?

— Да уж конечно! — Он окончательно сбил ее с толку.

— К тому же, — продолжал он, — я вырос в компании Моцарта, Гайдна и прочих. Мой отец работает в Израильской филармонии.

— О, я не хотела вас обидеть, — с облегчением выдохнула Диана. Оказывается, он не такой уж простолюдин. — Наверное, вы студент?

Да, отвечал он. Год назад окончил университет в Израиле, а теперь учится в Колумбийском университете, так как всегда хотел повидать Америку. А работа позволяет бесплатно жить в отличной квартире в приличном районе и продолжать учебу.

«Ну конечно. — Диана радостно закивала. — Как все просто. Этот милый юноша подрабатывает и учится в колледже — точно так же, как делала Флер, учась у Смита. И он, несомненно, имеет немалые амбиции».

— Пожалуйста, примите мои извинения, — промолвила она.

— За что? — недоуменно нахмурился он.

— За то, что по ошибке приняла вас за водопроводчика, — покраснела она. «Подумать только, чуть не сунула ему чаевые!..»

— Да ведь я и есть водопроводчик. Слесарь-ремонтник. Как это вы говорите?.. — Он почесал подбородок. — Ах да! Мастер на все руки. — Он вдруг снова стал похож на крестьянина.

— Ну, — отвечала Диана, — тогда позвольте поздравить вас с тем, как успешно вы управляетесь с идиомами. Ваш английский просто превосходен.

— Так же, как и виртуозное владение разводным ключом, — отвечал он. — Если опять понадобится что-то сделать среди ночи, позвените и попросите прислать Аврама. Аврама Гиттельсона.

Диана недоуменно уставилась на него. Не содержало ли последнее предложение двойной смысл? Если так, то это свинство. Но прежде чем она успела прийти к какому-нибудь выводу, зуммер призвал его явиться в какую-то другую квартиру. И на сем он исчез, со стуком захлопнув дверь.

Диана выключила музыку. Надо же, именно «Женитьба Фигаро»! От этой темы просто некуда деться. К тому же теперь, когда течь в ванной устранили, атмосфера стала еще более мертвящей. Хуже, чем в склепе. И в тот же миг она снова стала терзаться отчаянием.

Диана хотела было позвонить Байрону, который жил всего в паре кварталов отсюда, и напроситься к нему на выпивку. Но уже слишком поздно, а ведь Байрон если и не женатый, то по крайней мере домашний человек. Судя по всему, они с Джимом уже ложатся спать.

Или позвонить Бренту Уилсону — если он свободен, они могли бы провести часок-другой в постели. Однако ей не слишком-то нравился Брент с его повадками обитателя Уолл-стрит и почерпнутыми из «Камасутры» приемами. Заниматься с ним любовью было не намного приятнее, чем пользоваться современным ватерклозетом. При встречах он всегда называл ее «бэби» — скорее всего потому, что не в состоянии вспомнить ее имени.

Нет, ей не нужен ни Брент, ни любой другой из случайных любовников, не оставивших в ее жизни ни малейшего следа. Ей нужно больше, чем механическое соитие. Ей нужны тепло, любовь, определенность. Она желала встретить нового Лео — только свободного. Она желала — да, никаких сомнений — добежать первой до финиша, обозначенного Розмари. Диана поклялась, что завтра же утром приступит к охоте по всем правилам.

С чувством некоторого облегчения Диана переоделась в купальник, накинула халат и поднялась на лифте на крышу, где был устроен бассейн. Полчаса плавательных упражнений принесли ощущение здоровой усталости. Она вернулась домой, готовая отправиться в постель.

Первое, что ей бросилось в глаза с порога, — влажное пятно посреди ковра. Стало быть, этот еврей оставил в ее доме свой след. Удивительно, как он вообще ничего не поломал.