Теперь зима уже окончательно вступила в свои права. Снег, что начался несколько дней назад, так и не прекращается, видимо, вознамерившись основательно отыграться за все то время, что позволял земле оставаться без своего теплого пушистого покрывала.
Лесная Гавань потихоньку оживает, насколько это вообще возможно после последних потрясений. Жизнь всегда идет своим чередом, независимо от того, что посылают нам Боги. Как бы ни было страшно, человек все равно будет вынужден выбраться из своей норы, иначе просто не выжить.
И мы выбираемся. Медленно, с опаской, присматриваясь к окружающим, иногда вздрагивая от того, что рядом кто-то кашлянул.
Подарок Турина сработал — и нам удалось излечить всех, кого удалось отыскать по наглухо закрытым домам.
Турин…
Я придала его тело огню, сопроводив всеми полагающимися его положению почестями. И оплакала.
Несмотря на все то, что он сделал, не могу его ненавидеть. Мой брат, мой любимый мечтательный брат, который до последнего не смирился с участью раба. Он боролся до последнего, искал пути и способы вновь сделать наш народ свободным. И на этом пути он ошибся. Очень жестоко ошибся. Наверное, будь мы немного ближе, имей возможность говорить больше и чаще, все могло быть иначе… или нет. Для него я все равно оставалась младшей сестрой, девчонкой, на которую нельзя положиться в по-настоящему серьезных вопросах. И он все решил сам.
Впрочем, что бы я ему сказала? То же самое, что и потом, в его временном пристанище, где он приложил меня головой о стену.
Мы не имеем права слепо полагаться на любую помощь, которая идет нам в руки. Север никогда не входил в сферу интересов каких-либо соседей. Наш климат слишком негостеприимен, а ландшафт слишком сложен, чтобы лезть сюда с целью поработить всех и вся. Мы всегда были в стороне. Варились в собственном соку. Ни в коем случае не в мирном, но в своем. И, возможно, именно поэтому нас так легко оказалось обмануть.
Не знаю, да уже и не узнаю, что именно заставило брата поверить странным словам странных людей. Хотя Кел уверен, что мы с ними еще встретимся, так или иначе. Отчего-то Север стал красной точкой на карте, который притягивает к себе силы, стремящиеся заполучить контроль над Тенью. Можно, конечно, надеяться, что теперь их потуги сойдут на нет, но лучше готовиться к худшему. А для этого придется говорить со всеми кланами. Придется оставить все еще тлеющую внутреннюю неприязнь и недоверие друг к другу. Придется научиться договариваться и работать вместе.
Это непросто, если вообще возможно. Но без подобного подхода мы в конце концов проиграем.
А еще Кел очень хочет переговорить с Тьёрдом. Ведь именно муж Дэми что-то там увидел во сне, отчего тут же полетел на место гибели заклинателя Костей. Кто и с какой целью что-то показал Имперскому Потрошителю?
В Лесной Гавани пока что все управление лежит на мне. Ну, то есть Кел’исс помогает советами, рассказывает и передает собственный опыт, но не выступает вперед меня. Он вообще очень сильно изменился. Мне до сих пор кажется, что слишком много думает и анализирует, все еще отчасти находится где-то там, несколькими днями раньше, когда решалась судьба не только Лесной Гавани, но и, возможно, всего Севера.
Насколько знаю, для него очень большим удивлением стало то, что в ночь, когда Магн’нус пытался открыть портал, ведомые Эйстином северяне пытались пробиться к месту проведения обряда, но на подступах их встретили люди Турина. Завязалась схватка.
Я не знаю, кем по итогу стал сам Турин, и кем стали его люди. Но они оказались очень сильны, потому что мои соплеменники оставили множество своих товарищей мертвыми и ранеными прежде, чем им удалось пробиться к каменному кольцу, к тому времени уже остывающему после огненного шторма Кела.
Думаю, Кел’исс до последнего считал, что мои люди будут сидеть по домам.
Он не говорил, но я подозреваю, что в нем засела большая обида на то, как его принял мир после его воскрешения. И я в том числе, пусть мне было очень непросто заставить себя относиться к нему, как к чужому человеку. Он этого не знал.
Над головой появляется черный дракон, закладывает широкую петлю и начинает снижаться в пределах городских стен. Я знаю, кто это — Имперский дознаватель. И от этого знания у меня мурашки по спине.
Я не должна бояться, мне не за что оправдываться. Но на моей ответственности люди, а все, что произошло в Лесной Гавани, со стороны выглядит если не как восстание, то уж, как минимум, серьезные беспорядки. Я знаю, насколько жестокой может быть Империя в подавлении любых волнений, даже в зачаточном состоянии. А сейчас у нас нет никаких сил, чтобы оказать даже хотя бы минимальное сопротивление, если сюда будут присланы карательные войска.
— Мы знали, что он прилетит, — Кел подходит со спины и встает рядом.
Какое-то время стоим молча, наблюдая за умиротворенным озером.
— И что теперь будет? — спрашиваю я.
— Много болтовни, — он поворачивается ко мне — и я вижу на его лице легкую усмешку. — Императору предстоит многое узнать, и многое из этого ему очень не понравится.
— Что думаешь делать дальше?
На последние несколько дней мы так и не поговорили относительно… нас. Я хочу начать этот разговор, но отчаянно боюсь. Потому что в собственной голове могла надумать такое, чего в принципе может не быть в голове Кел’исса.
Я знаю, чего хочу сама. Но это слишком смелые мечты, и я не позволяю себе в них утонуть. При всем при том… мы уже были вместе. И я ни о чем не жалею. Потому что могу сколь угодно давить в себе чувства к этому мужчине, но они все равно не умирают окончательно, а снова и снова пробиваются сквозь пепел выжженного мною же поля.
С Келом я снова почувствовала себя женщиной, снова почувствовала себя желанной. И как бы смело и глупо это ни звучало, почувствовала себя даже немного любимой, так нежен и заботлив он был.
Я просто позволила себе быть немножко счастливой.
— Думаю жить, — говорит, едва задумавшись. — Но мне нужна помощь.
— Помощь? Ты же знаешь, что можешь просить, о чем угодно.
— Ты спрашивала, есть ли у меня место, где мне уютно.
— Да.
— Такого места нет. Везде и всегда мне что-то было не по нраву. Всегда и везде я находил, к чему прицепиться. Я ни о чем никого не просил, Хёдд. Всегда брал то, что считал своим. Это казалось правильным. Я всегда считал, что прав. Ты это знаешь.
Киваю.
— Оказывается, я тоже могу ошибаться, — продолжает он. — И серьезно ошибаться. Настолько, чтобы рисковать потерять женщину, которую, как оказывается… люблю.
Невольно закрываю рот рукой. Он еще явно не договорил, он еще может сказать, что угодно, что-то даже снова колкое и противное, но я уже чувствую, как течет из глаз.
— Я не знаю, как ты это сделала, — протягивает мне руки — и я с готовностью вкладываю в них свои, почему-то подрагивающие. — И, знаешь, не хочу знать. Ты спасла нас всех, Хёдд. Не спрашивай, как, все равно не смогу ответить. Просто знай это. Ты спасла меня. Дважды. Считай, — он снова улыбается, — таким образом я заручаюсь серьезным союзником, за которого буду прятаться каждый раз, когда меня кто-то напугает.
— Союзником? — я путаюсь в его словах. — Я не понимаю.
— Мне плевать на место, где я буду, Хёдд. Мне нужна ты. Когда-то я смеялся над Тьёрдом, думал, он сошел с ума. Пожалуй, теперь с ума сошел я. И мне это нравится.
— Может, это заразно, — говорю шепотом, как будто боюсь вспугнуть услышанное.
— Может быть, но не уверен, что это тот вопрос, над которым стоит биться бессонными ночами.
— Не стоит, — утираю слезы, как самая настоящая сопливая девчонка. — А как же Император? Что если он…
— Я больше не отдам тебя, Хёдд. Никому. Надеюсь, у Императора хватит ума это понять. В его же интересах.
Я тянусь к нему, хочу, чтобы обнял и никуда-никуда не отпускал. Я ведь ждала его до последнего. А любила гораздо-гораздо дольше. В сущности, я так и не смогла полностью заглушить в себе это чувство. И теперь оно расцветает с новой силой, разрастается и делает меня совсем-совсем глупой. Потому что, несмотря на все трудности и опасности в будущем, верю, что мы сможем все преодолеть.
Вместе.