Океан для троих (СИ)

Глава 17. Водопад

— И все-таки я не понимаю, как тебя угораздило? — уже в третий раз спросила Дороти.

Приведенный в человеческий вид сэр Августин фон Берг, совершенно не стесняясь посторонних пиратов в своем доме, озабоченно расхаживал по коврам, замотавшись только в простыню, точно римский сенатор в тогу.

Вид у него был задумчивый, но не сказать чтоб сильно недовольный. Он хмурил темные брови, нервно теребил бородку и усы, которые за время собачьей жизни потеряли всякую форму, но, в целом, находился вполне в своем уме. Не считая периодических приступов кашля и насморка — псиной бунгало провоняло насквозь.

— Не рассчитал, случается, моя дорогая. Не буду обещать, что впредь стану осторожнее. Не стану. Но на себе, пожалуй, экспериментировать погожу. Где же я ошибся? В дозировке на унцию веса? Или все-таки в фазе луны? — Августин схватил со стола перо, ткнул в чернильницу, которая за время его пребывания в собачьей шкуре пересохла, выругался и закричал: — Нтанга, Нтангаааа! Где чернила? Твой белый господин опять тобой, сукиным сыном, недоволен! Если я по твоей вине забуду цифры, то шкуру спущу живьем!

На крик предсказуемо никто не пришел, вся прислуга отлеживалась после эксперимента, и Августин как был полуголый отправился на поиски нерадивого раба.

— Он всегда такой? — лениво поинтересовался Морено.

Пират развалился в обитом алым шелком кресле, точно сам был здешним хозяином — сытым, расслабленным и довольным. Тяжелый серебряный кубок, заимствованный, ясное дело, без спроса владельца, в загорелой руке тоже смотрелся весьма естественно. Роскошь Морено шла, он ухитрялся не выглядеть в ней пошло.

— Обычно еще хуже. Сейчас он здорово устал — все-таки месяц просидеть в собачьей шкуре, да еще чихая от собственного запаха — не райские кущи посетить. Зато его удивительная голова работает без перерыва, так что для нас все сложилось удачно. Августин не любит быть обязанным, сейчас он окончательно придет в себя, найдет, где ошибся — и примется за нашу проблему.

— Ага, то есть вот это он — почти “в себе”, — под нос пробормотал Морено, но больше ничего не добавил, видимо решив, что кресло и вино, которые ему, к слову, никто не предлагал, стоят того, чтобы промолчать.

Странно, но Черному Псу фон Берг очень не понравился. Он смотрел на сэра Августина недобро, словно прикидывая внутри себя, как его сподручнее расчленить и скормить рыбам. И даже не думал прятать своей неприязни. Дороти всей кожей ощущала эту скрытую злость, но причин ее понять не могла — Астин, конечно, обладал уникальным талантом восстановить против себя кого угодно в краткие сроки, но здесь, похоже, и стараться было не нужно — Морено невзлюбил его с первого взгляда. Кажется, еще пока Августин пребывал в собачьей шкуре.

Хорошо, что удалось провести обратный обряд.

Надо сказать, когда свора сообразила, что их сейчас будут не резать, а спасать, гвалт поднялся такой, что Дороти оглохла и на миг ей показалось, что она попала в какой-то собачий суп — в глазах аж потемнело от мелькающих ушей, хвостов, коричневых спин и нестриженных когтей, а уши заложило от воя.

Дальнейшее четвероногие обитатели бунгало взяли на себя.

Дороти осторожно, но настойчиво потянули за одежду куда-то в джунгли, застывших в недоумении Морено с Саммерсом вежливо, но уже без почтения подпихнули носами в том же направлении.

Псы привели их на прогалину в зарослях, где посреди каких-то каменных идолов с размалеванными рожами лежало бревно. Обычное. Без коры. Корабельная сосна, высушенная и выбеленная морем. Рядом в траве валялся устрашающего вида нож, с темной каменной рукоятью в виде сжимающей лезвие когтистой лапы. Собаки с воем носились рядом с ножом и бревном — но приблизиться к ним не могли, словно их отталкивало неведомой и невидимой силой.

От бревна веяло какой-то жутью, точно оно было живым, и воздух над ним плыл как от жара.

— Это колдовство, — Саммерс напоказ скрестил руки на груди. — Я к такому не притронусь.

— А сирены — не колдовство? Через Гряду ходить ты вроде не брезгуешь, — Дороти было не до чужого недовольства — нож оказался чертовски тяжелым и скользким, ни с первой, ни со второй попытки поднять его с земли не удалось, пальцы срывались с рукояти.

Пес, который, по всей видимости, все-таки был сэром Августином, наблюдал за этими попытками со снисхождением и терпеливостью святого мученика — только иногда отвлекался на чих. Другой Пес, Черный, составлял компанию первому и помогать тоже не рвался, только что не кашлял, но смотрел с презрением.

— Да чтоб тебя!..

Пальцы снова неудачно соскочили, на указательном остался неглубокий, но болезненный порез, и нож словно передумал — сам легко скользнул в ладонь. Дороти подняла его и осторожно поместила в выемку в бревне, чувствуя себя какой-то королевой из легенд, только наоборот.

— С кровью всегда быстрее и лучше, — подал голос Морено.

— Вот тут поспорю. Хотя в данном конкретном случае — правда лучше, — сэр Августин фон Берг живой и относительно невредимый сидел на траве и выглядел так, словно месяц подряд пил самый дешевый ром: щеки ввалились, глаза воспалились и покраснели, когда-то щегольская бородка свалялась в колтун. — Шаман — каналья, ведь обещал, что трансформация будет частичной, а тут весь остров прихватило. А ножик возьми и вывались. Прекрасный артефакт. Сильный. Только крепится непрочно. Несовершенство конструкции.

Дороти поняла, что упустила то мгновение, когда собаки превратились в людей: теперь вся прогалина была буквально устлана жалобно постанывающими телами невольников Берга. Те выглядели хоть и получше самого Августина, но подниматься на ноги не спешили, напротив, жаловались на жизнь и проклинали любопытство своего хозяина.

— Астин, я так рада, что ты жив. Что тут произошло?

— Научный казус. Мелочь. Не стоит внимания, — Августин встал и сердечно обнял Дороти. — Командор Вильямс, положа руку на сердце скажу, что рад тебя видеть как никогда. Но я так хочу кофе, мыться и съесть что-то горячее, что не могу связно рассуждать. Составишь компанию? Кстати, кто эти парни? Готов признать, что наконец ты научилась подбирать себе команду — это отребье выглядит отвратно, но надежно. Неужели Его Величество выпустил тебя из своих цепких лап, и ты ушла на вольные хлеба? Тебя достал этот прощелыга-губернатор? Или ты решила поискать клады на континенте?

— Скорее второе, — Дороти кивнула Морено, чтобы нашли, чем Августину прикрыться, но тот отмахнулся.

— Не стоит, я желаю носить только свою одежду — после чужой шкуры для меня это важно.

Впрочем, Морено выполнять указание тоже не спешил.

— Расскажешь, что такое приключилось с командором алантийского флота, из-за чего она внезапно стала похожа на нормального человека?

— А раньше я кем была? — удивилась Дороти.

— Я ж сказал — командором алантийского флота, — развел руками Августин.

И отправился, как есть голышом, в сторону дома, ругаясь вполголоса на своих прислужников, которые, по его мнению, не сильно изменились в плане сообразительности, перестав быть собаками.

Дороти, Морено и его боцману пришлось расположиться в одной из спален, наименее пострадавших от длительного отсутствия хозяев.

Впрочем, ожидание долго не продлилось.

Августин управился за час. Ровно столько ему понадобилось на то, чтобы привести в чувство испуганных рабов, найти ошибку в исчислении лунного цикла, расписать новый расчет, понять, что все сходится, потерять к эксперименту интерес и наконец позвать Дороти в обеденный зал. К столу, который был размером с три каюты, но накрытому на двоих. Сажать рядом с собой за стол Черного Пса и Саммерса сэр Августин фон Берг, при всей своей эксцентричности, понятное дело, не собирался.

Дороти хотела уже кивнуть пиратам, чтобы они подождали в холле, но те, мрачно зыркнув на хозяина бунгало, встали по бокам от двери, точно стражники в королевском дворце. Правда, выправка оставляла желать лучшего, и во взглядах почтительности не было ни на грош. Фон Берг демарша то ли не заметил, то ли не обратил на него внимания.

Подали кофе и фрукты. Потом запеченные овощи — что успели собрать и приготовить на скорую руку — и рыбу. За отсутствие мяса Августин не извинялся, и так было понятно, что собачья свора здорово проредила фауну острова.

— …и вот он мне передал этот самый кинжал. Вещица презабавная. Ты оценила резьбу, да? Антик, верования аборигенов. Эти любители мертвечины и препарирования. И я решился — отобрал пяток собак, рассчитал фазу луны, достал подходящую древесину. Ну а итог ты сама видела — двадцать шесть дней на четырех лапах. Кстати, настоящие собаки сразу сбежали куда-то на другой край острова — перепугались, бедные твари.

Два рослых чернокожих, с татуировками диких племен, внесли вино, тарелки с сыром и бокалы, неловко расставили по столу и испарились, провожаемые недовольным взглядом хозяина.

— Должен сказать, теперь я отношусь к собакам иначе. Жуткие бестии на самом деле — в их головах дьявол что творится. Кошмар. Как их только земля носит.

— Заведешь псарню? — улыбнулся Дороти.

— Две. У меня пустует северная часть острова. Меньше тварей на двух ногах — они ненадежны, больше на четырех. — Августин жадно опрокинул в себя бокал вина и выдохнул: — Вот, теперь чувствую, что живу! Так чем обязан столь приятному, а главное — своевременному визиту? Ты, наконец, раскусила прощелыгу-губернатора и сбежала, точно девица из романа? Или тебя шантажом хотели выдать замуж?

— Неделю назад меня приговорили к казни через сожжение, — Дороти тоже отпила из бокала, краем глаза отметив, что Морено сместил руку на эфес палаша. — Так что боюсь, замуж меня в ближайшее время не возьмут — мало денег, много проблем.

Августин сразу же стал серьезным, потеребил бородку, плеснул себе вина, не дожидаясь, пока это сделают нерасторопные слуги. Прищурился внимательно и кивнул:

— Ну рассказывай, как ты сумела обскакать меня. Я как ни старался — костер не заработал. Только ссылку. И кто тебе ухитрился разбить лицо, тоже поведай. Да, да, я вижу пудру на скуле!

Дороти как могла обстоятельно обрисовала ситуацию, рассказав про визит призрака, однако умолчав о его личности. Доран — это ее секрет. И даже Астину незачем знать об этом лишнее. А вот о сделках с сиренами пришлось рассказать без утайки.

К концу повествования от веселости фон Берга не осталось и следа.

— Если бы я не был с тобой знаком до этой истории — решил бы, что ко мне пожаловала авантюристка, которая хочет украсть у меня кое-какие методы. Но я тебя знаю, дорогая. Ты честна до прозрачности — в этом твоя сила, но и твоя слабость тоже там кроется. Мне кажется, в этот раз ты не только прыгаешь выше головы, а еще и пытаешься крутить в воздухе сальто.

Фон Берг налил еще вина, вздохнул, закинул в рот виноградину и продолжил:

— Ты рассказала про призраков и хочешь, чтобы я поймал одного из них в капкан. Не буду врать — задачка мне по вкусу и по зубам, но я чую какую-то недосказанность. Ты недоговариваешь, дорогая, — тут Астин доверительно понизил голос, правда, при подобной длине стола такая попытка посекретничать смотрелась глупо. Но видимо, по старой привычке он не считал слуг за людей.

Морено с Саммерсом тоже попадали под мерку и были для фон Берга, чья родословная отсчитывалась от королей Старой Империи, не больше чем мебелью. Дороти поправлять его не стала — зачем ему знать о странных отношениях, которые возникли между ней и ее новой безродной командой?

— Кого из призраков мы будем ловить? — спросил Астин. — Бригантину, на которой тебя едва не порешили? “Закатную лилию” или тот третий фрегат, про который я сейчас молчу, потому что моя память штука ненадежная, а кто-то точно упоминал его название, вечером за бутылкой хорошего кьянти, и история была полна печали…

— Нет, — поспешно перебила Дороти, которая, оказывается, забыла, как когда-то рассказывала Августину про погибшее “Холодное сердце”. — И “Грозовая чайка”, и “Лилия” слишком велики — их не взять с ходу, тем более убивать тех, кто мертв уже давно, — занятие неблагодарное. Мы пробовали, и у меня осталось ощущение, что с нами играли и даже этого не скрывали. А если призраки поймут, что мы хотим вырвать сердцевину из их корабля — драться они начнут всерьез. “Холодное сердце” сошло с алантийских стапелей — это тоже большое судно. А в нашем распоряжении всего лишь два десятка головорезов да твои рабы…

Августин скрестил руки на груди и закатил глаза, показывая, как высоко он оценивает боеспособность такой команды. Краем глаза Дороти заметила, как у Морено дернулась щека — похоже, к отрицательному сальдо на своем счету Августин добавил еще пару монет.

— Три корабля-призрака нам не подходят. Зато есть четвертый. Думаю, что ты слышал о нем, такие байки обычно хорошо идут в таверне, после пятого кувшина с вином… А в вине ты разбираешься. Разница лишь в том, что их рассказывали немного севернее, — намекнула Дороти.

— Чтоб тебя дьявол драл, дорогая, — Августин откинулся в кресле, — чтоб тебя все дьяволы драли без продыха. Ты знаешь, чем соблазнить мужчину. Я понял, о чем ты. Размер действительно подходящий. Всей команды — два человека. А самое главное — твой камень проще найти. Да, это не фрегат, даже если придется разобрать его по доскам, призрачным разумеется — шансы куда больше. — Сэр Августин резко встал из-за стола, смотря в никуда, и отошел к стене, украшенной дикарскими масками. — Мне нужно подумать. Одному. Уходи!

Дороти со всей возможной бесшумностью отодвинула стул, бросила на стол безупречно накрахмаленную салфетку и кивнула Морено и Саммерсу, давая знак следовать за собой.

— Что за призрак вы собираетесь ловить? — стоило им выйти на террасу, как Морено надвинулся на Дороти прибойной волной. — Заметь, я не спрашиваю “как”. Это будет второй вопрос.

— Позже. Все позже, — Дороти мягко отодвинула Черного Пса в сторону. Дело было уже не в мстительности — просто дразнить его, получая в ответ вспышки такого страстного гнева, оказывалось с каждым разом все слаще. Ей нравился его темперамент. — Саммерс, сэр Августин выдаст нам готовый план к ночи или раньше, и вот тут уже точно будет не до сна. Я так понимаю, что абордажников ведешь за собой ты? Предупреди их — пусть отдохнут.

— Вместе со мной всего семь абордажников, плюс ты и кэптен. Что за судно такое, что этого хватит? — пожевал губам Саммерс.

Дороти оценила: при всей взаимной неприязни Саммерс прежде всего думал о деле. Хотя шансы, что мрачный боцман рубанет ей саблей по спине, как только клятва Черной Ма перестанет работать, становились все реальнее. Впрочем, это только добавляло перца в ситуацию.

Теперь можно было откровенно признаться самой себе — давно Дороти не чувствовала себя настолько живой. Наверно с того дня, как сгинуло в пучине “Холодное сердце”…

— Никто не говорил, что будет легко. Августин подкинет невольников — человек десять, но это скорее крепкий тыл, чем атакующий кулак. Зато задача будет простая.

Саммерс, осознав, что больше ему ничего не скажут, нахмурился, перетянул жидкие патлы в хвост кожаным шнурком и, спросив дозволения у своего кэптена, ушел на “Свободу” — готовить людей к ночной схватке.

Морено, который понял, что придется сожрать свое любопытство, остался рядом. Дороти ждала, что он начнет допытываться, что к чему, но недооценила. Черный Пес злился, однако уперто молчал.

В итоге Дороти после часа ожидания и бесцельного шатания по террасе поняла, что еще немного — и она с ума сойдет от неопределенности.

Оставив Морено добивать очередной кубок с вином, она ушла вглубь тенистого мангового сада, который тянулся куда-то в сердце острова и заканчивался скальной стенкой, с водопадом и выбитым в граните небольшим озерцом — скрытым за таким густым переплетением ветвей, что вряд ли сюда забредал кто-то с момента постройки бунгало. У озера нашелся пригодный для задуманного травянистый пятачок. Дороти осмотрелась, не обнаружив змей, скинула с себя сапоги, мундир и перевязь. Достала саблю и сделала пробный выпад, целясь рассечь свисающие с деревьев лианы.

Вышло худо, но лучше, чем она рассчитывала. Сабля была тяжеловата для ее руки, но раньше она этого не замечала. Впрочем, если тренироваться почаще, то через пару месяцев из Дороти выйдет фехтовальщик средней руки. Но сейчас она вряд ли могла справиться с кем-то из своих абордажников. Та же Бринна была вдвое тяжелей Дороти.

Спустя четверть часа Дороти остановилась и завязала узлом на животе промокшую от пота рубашку. Как бы сказал ее учитель по фехтованию — “удовлетворительно более чем”. Да, былой силы в ударах не было, но скорость атак оставалась приличной. Фехтуя с деревьями, сложно оценить, насколько ты хороша в обороне, но все основные связки руки повторяли без ошибок, а дыхание сбилось только после пятой минуты тренировки на пределе возможностей.

Дороти перекинула саблю в левую руку и продолжила. С левой дела обстояли печальнее, и два раза лезвие било вовсе не туда, куда хотелось, и все же стоило признать — и без мистической силы Дороти кое-чего стоила. Да, теперь она не могла одним ударом откинуть пятерых нападающих, но уложить в могилу двоих в долгом, выматывающем поединке — вполне.

Натренировавшись до седьмого пота, Дороти остановилась. Уложила оружие в ножны, скинула с себя одежду и белье — являться обратно в дом фон Берга, благоухая как скотный двор, не стоило. Да и отказывать себе в удовольствии искупаться после недельного плавания было глупо.

Вода в озерце оказалась вопреки ожиданиям не холодной — видимо, впадающая в него узкая речушка брала начало в теплой глубине джунглей.

Дороти, млея от удовольствия, подставила плечи и шею под падающий сверху поток и наконец смыла с себя пот, а заодно и усталость. Вода была чуть зеленоватой и пахла какими-то горькими цветами.

— Я понял, кого мы будем ловить. Лоханку северных варваров из песни про двух братьев. Ту самую, из которой твой дружок-умник взял, что можно вытянуть их канатами кракена.

Дороти вздрогнула от неожиданности и обернулась. Грубый голос вырвал ее из сладостного ощущения полудремы, которое давала льющаяся сверху вода.

Судя по всему, Морено некоторое время наблюдал за ней: он уже успел скинуть с себя сапоги и теперь, сидя на краю каменной чаши озерца, ловил ладонью упавшие на воду белые лепестки. Черного Пса, казалось, ничуть не смущало, что он нарушает чужое уединение в такой личный момент. Напротив, он без тени сомнения с явным интересом разглядывал обнаженную Дороти. И делал это напоказ. Оценивающе.

— Сообразительность, достойная похвалы. — Дороти от такого пристального внимания почувствовала мгновенный укол смущения, но нарочито неспешно, чтобы этого не показать, отвернулась.

Спиной взгляд ощущался еще хуже — точно по лопаткам водили раскаленным прутом. Теперь захотелось, чтобы в вода в озере была бы прохладнее, а само озеро поглубже.

— Древнее корыто проще взять, чем галеон. Жаль, что это самый мелкий из всех призраков. Я бы не отказался выковырять Сердце Океана из какой-нибудь гнилой пироги… Меньше возни.

Вот теперь удалось не дернуться, когда голос раздался совсем близко, прямо за плечом. Только замереть напряженно, когда к спине прижалось чужое горячее тело, а сбоку дохнуло запахом крепкого вина и табака.

— Я не слышала про призрачные пироги, — ровно заметила Дороти, не делая попытки отклониться. — Так что придется обойтись северным “драконом”, он куда мельче галеона или бригантины.

— И на борту всего двое, — продолжил Морено, выждал мгновение и потеснил Дороти за падающий сверху поток, прижимая к скользкой от ила скальной стенке. — Про их ссору брешут всякое, кстати. Говорят, это из-за бабы…

Дороти вывернулась, развернулась, но только для того, чтобы оказаться лицом к лицу с Морено.

Миражи сновидений и явь сплетались в один клубок: томное, черное желание из снов, которое призраки с бригантины вытащили на поверхность со дна души, слилось с реальностью, что предлагала все здесь и сейчас. И противиться сил не нашлось. А желания отступать и подавно.

Морено стоял рядом, нагнув голову точно бык, а падающая сверху вода разбивалась о его широкие плечи, и брызги попадали в глаза, мешая видеть.

Снять одежду он не озаботился, только ольстры отстегнул, и теперь рубаха, сразу же промокнув, прилипла к телу, а выправившийся край алого пояса змеей извивался в воде. Дороти, повинуясь какому-то странному наитию, потянула за него, и тот лентой соскользнул на дно, освобождая полы рубашки, которые тут же распахнулись, разошлись, открывая татуировку.

Морено рук к Дороти не тянул, только смотрел и сглатывал тяжело, точно внутри него шла нешуточная борьба. Впрочем, какие там у Морено демоны, сейчас волновало меньше всего — свои внутри выли до того победно, что уши закладывало от биения крови.

Потому что можно было не спрашивать разрешения для того, чтобы дотронуться. Дороти обвела пальцами линии татуировки на груди — сначала слева, потом справа, облизала внезапно пересохшие губы…

Вот ведь, вокруг воды хоть отбавляй, а во рту точно пустыню насыпали.

Тяжелые намокшие волосы липли к рукам, мешая двигаться. Трогать. Она раздраженно откинула их назад.

Водопад мерно шумел, где-то в джунглях орала дурная птица, от Морено сильно пахло выпитым вином, он был горячим и дышал ровно, но тяжело. Ждал. Потом поймал за запястье руку, которая по второму кругу пошла обходить татуировки, глянул остро и сказал:

— Ниже.

Дороти не послушалась. Не потому, что не хотела. Хотела. Еще как. Но с Морено было важно до самого возможного предела удерживать вожжи под своим контролем, потому что казалось: чуть отпусти — и с такой глубины уже не выберешься. Не вынырнешь и захлебнешься.

Вместо этого она шагнула вперед, обняла Морено за шею, скользнула пальцами в волосы, нащупывая узел головной повязки, и рванула, стягивая ее совсем.

Всмотрелась в кривой рубец, который пересекал пустую глазницу, и обняла за шею, теперь уже сама прижимаясь к широкой груди. Такой горячей, словно там под кожей угли.

Морено чуть повернул голову в сторону, словно старался спрятать увечье, но потом зло тряхнул челкой, вжался лоб в лоб и упрямо повторил:

— Ниже, моя желанная командор. Или вырву тебе сердце…

— Так? — Дороти второй рукой оттянула в сторону намокшую, тяжелую ткань штанов и, уже не думая о последствиях, обхватила чужой, уже напряженный, ствол ладонью, провела вверх-вниз.

Судя по сорвавшемуся с губ Морено ругательству, сделала все верно, поэтому повторила движение. Чувствуя внутри непередаваемое наслаждение от того, что все это желание направлено только на нее. Пусть ненадолго. Пусть это в мужской природе, но она всей кожей ощущала чужое восхищение.

Наугад провернула кольцо из двух пальцев точно под навершием, а потом сама чуть не упала — потому что Морено, как и говорил, не любил быть должным. И платил всегда с лихвой, даже когда дело касалось не вопросов чести, а вовсе даже наоборот — того, о чем в приличном обществе говорят шепотом.

Дороти ощутила, как ее подхватили на руки, и в следующее мгновение она уже сидела у Морено на талии, обхватив его бедра ногами. Одна его рука крепко держала Дороти под бедро, зато вторая без малейшего смущения скользнула выше, обвела полукружие груди и сжала сосок между пальцев. Смяла упругую мягкость так, что возбуждение стало сильнее и разом устремилось в низ живота. И растаяло там сладким медом.

А потом он ее поцеловал. Жестко. Грязно. Вымещая в этом поцелуе все: и похоть, и злость. Буквально втирая ее в себя, покоряя, завоевывая. И она ответила. Застонала, позволяя.

Перед глазами потемнело от желания, внутри все было готово рвануть ко всем чертям. Дороти ощущала себя заряженной пушкой, у которой уже догорел фитиль и она находится как раз в мгновении между последней искрой и первой вспышкой пороха. Только миг все длился и длился, и заканчиваться не собирался.

Морено, не прекращая целовать, скользнул рукой туда, в горячие лепестки, где все уже пылало и горело. И сдвинул ее так, чтобы она низом живота ощущала его каменно стоящий ствол. И в такт движениям языка стал тереться о нее — жадно, голодно. Не настаивая на большем и одним только этим подводя Дороти к краю.

Удовольствие стало на самой грани терпимого, и она схватилась за плечи Морено, который, кажется, что-то шептал ей в губы — то ли требовал еще, то ли просил не останавливаться, то ли просто стонал, разобрать уже не получалось.

Гул в ушах стал сильнее, и Дороти поняла — она уже не сможет это остановить. Все, предел терпению достигнут. Больше не выдержать, не устоять на пике. Тело решало за нее. А оно жаждало удовольствия.

Морено нажал пальцами особенно сильно и внезапно впился в грудь — сильно целуя, почти прикусив нежную кожу.

Дороти вскрикнула. Удовольствие пришло волной цунами, поднялось и ударило — резко, сильно и настолько остро, что она, уже мало владея собой, сжалась, прижимаясь к чужим пальцам.

Сквозь дымку удовольствия она ощутила, как Морено немного отстранился, и приоткрыла глаза, чтобы посмотреть почему.

Черный Пес выглядел как первородный грех, каким его рисуют на назидательных картинках.

Голова запрокинута, шея открыта, нижняя губа прикушена в попытке сдержать рвущийся стон, рубашка окончательно сползла, открывая крепкие плечи. Мышцы на груди напрягались так, что вытатуированные щупальца соприкасались. При этом он вызывающе жадно не сводил взгляда с Дороти, словно пытаясь запомнить все без прикрас, как есть. И от такого взгляда смущение окончательно испарилось, точно вода под жарким солнцем. Дороти подняла руку, испачканную семенем, ко рту, лизнула пальцы — скорее напоказ, чем всерьез, и поцеловала Морено, раздвигая жесткие губы, добираясь до упругого языка. Впервые сама. Так, как хотелось. И прижалась скользким от выступившей влаги лоном к его стволу.

Морено моргнул ошалело, и глаза его помутнели от наступившего наслаждения, и Дороти ощутила чужую пульсацию. Стон — тихий, на грани слышимости. И сразу вслед за этим каскад проклятий.

Но они уже не имели значения.

Морено, пошатываясь, опустил ее, поставил на ноги, уперся руками в скалу, а лбом Дороти в плечо. Дороти его понимала — ноги держать отказывались, хотелось рухнуть от пережитого, и останавливало только одно — падать в озеро точно было не лучшей мыслью.

— Послал же тебя дьявол на мою дорогу! — неожиданно зло прошептал Морено, но, вопреки смыслу слов и звучавшей в голосе ярости, прижался всем телом, притерся и поцеловал — спокойно, осторожно, точно смиряясь с участью.