Океан для троих (СИ)

Глава 31. Проклятая помощь

Краем глаза Дороти видела, как Морено уже развернул “Каракатицу” для атаки, но Черный Пес тоже не успевал — “Холодное сердце” бледнело и таяло прямо на глазах, лишаясь сил.

“Закатная Лилия” надвигалась на него, словно смерч. Первый ее залп почти вчистую срезал носовую фигуру — две ладони, сжимающие звезду.

Доран на палубе пошатнулся, будто ядра ударили по нему, а не по кораблю. Второй багровый залп частью ушел мимо — но лишь по прихоти ударившей в бок волны.

Одновременно с этим кракен стиснул щупальца, размалывая в призрачную щепу правый борт, и пастью вырвал кусок обшивки, распарывая корпус.

Кажется, Дороти услышала, как перекатываются, заряжаясь сами собой, внутри “Лилии” призрачные пушки. Как грохочут, вставая в дуло, ядра, как сыплется алый порох и с гадючьим шипением горят багровым огнем фитили. Мгновение, и последний залп накроет “Холодное сердце”…

Дороти вцепилась в штурвал, словно это как-то могло ускорить “Свободу”, и запретила себе закрывать глаза. Она должна видеть все, до самого конца…

И тут кракен снова загудел-зашипел, как огромные кузнечные меха, но не от ярости, а от боли: невесть откуда появившийся в воздухе гигантский железный гарпун, с каким ходят на кашалота, прошил насквозь громадное, но мягкое тело. Черное острие легко пробило складки мантии и вышло аккурат под пастью. Алые щупальца бешено заколотили по воздуху, взметнулись, обхватили гарпун за острие, попытались сдвинуть его, но внутренний крюк не дал вытащить наконечник.

Спрут зашипел, задергался и в туче брызг сверзился в воду.

Дороти завертела головой, чтобы понять, откуда взялась то ли внезапная помощь, то ли новая напасть, но вокруг было сумеречно темно. Только светились призраки, бросая отблески на темные волны, и горели фонари на “Свободе” и “Каракатице”.

Разогнавшаяся для атаки “Лилия” тоже не ожидала подлого нападения на свою зверушку и замедлилась: носовая фигура завертела лепестками, вынюхивая, откуда опасность.

Доран, хоть и мертвый, соображал не медленнее живого и окончательно на тот свет точно не торопился — воспользовался тем, что кракена больше нет, и рывком ушел с линии огня “Лилии”, одновременно закладывая курс так, чтобы ударить ей в корму.

Кракен, казалось целиком ушедший на глубину, внезапно вынырнул рядом со “Свободой”, забил по воде щупальцами, чуть не снеся Дороти волной, и скрылся снова. Но Дороти успела заметить, что гарпунов у него теле было уже два и от второго тянулась толстенная, бледно светящаяся веревка.

“Лилия” сообразила, что новый враг затаился где-то снизу, и весь залп направила в глубину, в толщу воды.

На несколько мгновений море стало волшебным, светящимся до самого дна, царством.

Там, где росой блестели рыбьи косяки, среди гигантских столбов бурых водорослей, наматывая их на себя, корчился на дне опутанный огромной ловчей сетью кракен, а рядом с ним уже сновали черные акульи силуэты.

Где-то на самой границе видимости мелькнула нечеткая тень, но владелец ее себя не выдал.

“Лилия” застыла, ожидая следующей атаки, и та не заставила себя долго ждать — еще один гигантский гарпун с грохотом вылетел из волн и, легко прошив борт галеона насквозь и снеся мачту, ушел в воду.

“Лилия” дала новый залп в глубину — никого. Капитан зарычал в ярости, туман, заменявший ему голову, заклубился, но рассмотреть обидчика не вышло.

Только кракен на дне да акулы.

Зато “Холодное сердце” не упустило своего шанса: пока о нем позабыли, развернулось, заблестело снова — не так ярко как раньше, а словно снег в сумерках — и из последних сил ударило “Лилии” в спину. Всеми пушками разом. А потом тараном влетело в чужую корму почти до середины, разрывая призрачные доски, точно ветхий саван.

Капитан “Лилии” пошатнулся от удара, схватился за борт, выкрикнул что-то на темном гортанном языке, воздел руки, точно призывая кого-то на помощь, и начал их сводить, чтобы хлопнуть в ладоши.

Но тут прямо в воздухе возник еще один черный гарпун и вошел четко в промеж красных огней глаз капитана “Лилии”.

“Холодное сердце” рванулось вперед, наваливаясь, и “Лилия” полыхнула разом и распалась на кусочки, мелкие, как хлопья пепла. Большая часть — едва ли не все — сразу же впиталась в борта Дорана, кое-что досталось волнам, а одно пепельное перышко даже прилетело Дороти на щеку, и она рассеянно вытерла его рукой.

— Ну вот, с третьего раза. А, между прочим, хвастал, что во всех северных водах лучше всех метает гарпун, — голос сэра Августина, раздавшийся за плечом, был сродни грому небесному.

Дороти обернулась в растерянности, чтобы увидеть самого Августина фон Берга, который старательно обдирал со странного черного костюма прилипшие водоросли и ворчал неизвестно на кого.

— Я думаю, он и с первого раза мог влепить прямо ему в голову, но решил покрасоваться, — продолжил мысль фон Берг. — Эти ребята еще большие хвастуны, чем придворные Его Величества. Правда, не поспорю, этим есть чем хвастаться.

— Астин, ты спас всех! — Дороти ошалело раскрыла объятья, но сэр Августин только отмахнулся.

— Перестань! Мне не понравилось быть собакой, и если бы не твой визит, я бы еще невесть сколько пробегал, нюхая чужие хвосты… бррр… Как вспомню, так ужасаюсь. Так что теперь мы квиты. Я же правильно понял происходящее? Мне же не показалось, и эти парни пытались, как это по-вашему, по-простому “надрать вам зад”?

— Но как ты…

— Я умею слушать людей. Эти северяне без дряни, которая выедала им мозги, оказались неплохими людьми. Не сильно разговорчивыми, но вполне разумными. А требовать многого от варваров… Не могу сказать, что они здорово разбираются в алхимии или математике, но зато с придуманным мной гарпунометателем управляются на раз. И еще их кораблик умеет плавать под водой…

— Ходить, — густой голос раздался сбоку, и на борт “Свободы” забрался светловолосый северянин, которому так здорово досталось на Янтарном. — Сколько раз тебе говорить, Августин сын Вольфа, корабли ходят. А плавает дерьмо у берега.

— Да, и этикет их не самое сильное место, а еще они мертвые, но общению это не вредит, — как ни в чем ни бывало продолжил сэр Августин. — Как понимаю, мы успели вовремя…

— Нет, — ответил за Дороти светловолосый. — Смотри туда! — и он указал на “Холодное сердце”, которое увеличилось в размерах чуть ли не вдвое и теперь сияло ровным сильным режущим светом, точно маяк во льдах.

Дороти присмотрелась и оцепенела.

Доран так и не ушел с палубы. Зато стал выглядеть куда лучше — мертвенная синева исчезла со щек, гнилая язва затянулась без следа, кожа утратила черноту, тени под глазами сгладились, побледнели.

Только вот сами глаза опять заволакивало мертвенной пеленой, а к его лодыжкам от корабельной палубы потянулись свежие паутинки, которые прямо на глазах жирели, пока не становились толщиной с тросы. И тогда рядом вырастали новые, привязывая, приковывая мертвого Дорана к мертвой палубе мертвого корабля.

Две самые смелые паутинки изогнулись, дотянулись до черной кисти руки, сразу же обросли толстым инеем, за ними метнулись еще три, и еще…

А потом Доран посмотрел на Дороти мутными мертвыми глазами и начал поднимать кулак с до сих пор зажатым в нем Рогом Хозяина Океана. Поднял и снова уронил бессильно, но паутинок нарастало все больше, и к чему дело идет, становилось ясно.

Дороти метнулась к варвару, схватила того за руки, мельком удивившись их жару, и попросила:

— Можешь доставить меня туда, к нему на палубу? Только быстро!

Северянин не стал задавать лишних вопросов, но кивнул на шею Дороти, где пульсировало пиявкой Сердце Океана:

— Не прислоняй ко мне его, снова лишит памяти и разума! И держись крепче.

Путешествие с мертвым под водой не тот опыт, который хотелось бы повторить когда-то еще.

Варвар схватил ее руку — точно кандалами сжал, и они ухнули в глубину с борта, сразу погрузившись ярдов на десять.

Сквозь разъедающую глаза соль Дороти успела увидеть затаившийся под самым днищем “Свободы” дракон — он поместился как раз слева от киля, поэтому оказался скрыт от глаз “Лилии”.

Мелькнули водоросли, кракен, который уже прекратил борьбу и теперь лишь слабо трепыхался, когда одна или другая акула, соблюдая страшную очередность, отхватывали от него куски.

Потом вода разом стала холоднее, словно она нырнул осенью в пруд, и почти сразу же под руки легла якорная цепь, а хватка северянина разжалась.

— Дерись храбро, хоть ты и женщина! — напутствовали в спину, и Дороти подтянулась вверх: рывок, другой, и она на борту “Холодного сердца”.

Доран стоял все так же, словно и не замечая незваную гостью — только нитей-паутинок стало еще больше, и новые появлялись все охотнее. Особенно они липли к черной руке, пальцы которой продолжали крепко сжимать Рог.

— Доран, — тихо позвала Дороти, но тот не обернулся, даже не вздрогнул.

Дороти сделала шаг вперед, чувствуя, как не нравится ее присутствие кораблю, как белые паутинки опутывают сапоги, в попытке задержать вторгшуюся на их территорию чужачку.

— Доран! — позвала она еще раз и остановилась в нерешительности, потому что одно дело провернуть все то, что задумала, в воображении, и совсем другое — в жизни, когда твой мертвый возлюбленный перед тобой, а ты не до конца уверена, что поступаешь верно.

А главное — сама не знаешь точно, сработает твой план или нет.

Сейчас вблизи стало видно, что Доран снова изменился: от поглощенной силы своих собратьев он стал выше почти на голову и шире в плечах. Вся его фигура излучала тяжелую мощь. Недобрую мощь.

И первый раз Дороти в голову пришла мысль, что нити-паутинки не только привязывают Дорана к себе, но и сдерживают то, во что он превратился.

Доран чуть повернул голову, просто обозначая, что слышит голос, но отвечать не стал, вместо этого опять начал поднимать руку с Рогом вверх. Дюйм, еще дюйм, еще…

И Дороти поняла, что теперь Доран уже не остановится сам. Что бы ни связывало его и этот мертвый корабль — оно победило, целиком захватив волю, а значит, действовать надо немедленно.

И командор Дороти Вильямс, маленькая Дороти, подруга по самым шебутным играм, которая всегда была рядом, шагнула вперед.

Паутинки, за время раздумий успевшие незаметно оплести ее ноги, попробовали сопротивляться, но сила Дороти все еще была при ней.

Выдирая сапоги из этой липкой белой гадости, она сделала три самых важных шага в своей жизни, а потом одним легким движением разорвала ткань у себя на горле, подхватила пульсирующее Сердце Океана и вдавила его в черную руку Дорана Кейси, разрывая его сделку.

Ту, самую первую. Заключенную с демонским исчадием в алантийском кабаке.

И чуть не умерла за следующие три минуты.

Потому что когда у тебя под ногами только что был корабль, а потом раз — и пустота, и ты летишь вниз да еще пытаешься поймать в воздухе своего друга, который без сознания и плавучестью не отличается от топора, — тут очень сложно не утонуть самой.

Но Дороти сумела пробарахтаться на поверхности, удерживая над водой потерявшего сознание Дорана, до того момента, когда сразу несколько рук ухватили ее за плечи и рванули наверх, в шлюпку.

— Морено, — прокашляла она. — Ты удивительно вовремя.

— Терпеть не могу тонущих женщин, — рассеянно отозвался тот, затаскивая в шлюпку Дорана.

Опасалась Дороти зря — Сердце Океана впилось в нового хозяина с не меньшей жадностью, чем вгрызалось в горло ей самой. Распласталось по черной демонской руке, растеклось по запястью рубиновым браслетом, отделяя человеческую плоть от того, что раньше было туманом, а теперь стало подобием черного дерева. Каменно-твердым, но теплым на ощупь.

— Он теперь живой, этот парень? — недоверчиво спросил Черный Пес. — Точно живой?

— Похоже на то, — Дороти осторожно коснулась шеи Дорана. Кожа была холодной, но там под ней все равно ощущалось биение жизни. — Эти проклятые камушки — мерзость, но иногда плохое и плохое дает хорошее. Очень редко. Если сложить. Я подумала…

— Что Сердце Океана отменит любую сделку?

— Да, — Дороти устало откинулась на борт. — Когда много читаешь — много думаешь. Ведь призраки бороздили здешние воды и раньше, а значит, камни служили им основой издавна, а сирены пришли всего десять лет назад. И с камнями они не связаны. В тех книжках, что ты достал в храме, наверняка говорилось подробнее, жаль я не смогла в них заглянуть.

— Иногда я завидую тому, сколько всего умного умещается в твоей голове. Но потом понимаю, сколько глупости там рядом — и успокаиваюсь, — ворчливо отозвался Черный Пес. Шлюпка стукнулась в борт “Каракатицы”. — Пойдем, надо перенести его ко мне в каюту…

— Нет.

— Что? — Черный Пес так удивленно задрал брови, что они почти залезли под головной платок.

— С ним все будет хорошо. Он живой — и это главное. И кстати, он тебя не помнит. Поэтому не забудь представиться… как ты там любишь говорить, пена морей, дно дна, единственный и неповторимый Рауль Морено. Мне кажется, ты Дорану — живому Дорану — понравишься. У вас с ним одинаковый дар встревать в приключения на ровном месте.

— То есть ты?..

— Возвращаюсь на “Свободу”. Мне еще предстоит исписать сто фунтов бумаги, излагая историю полковника Филлипса, который пытался продать иверцам некий артефакт, в сговоре с губернатором выкупленный у пиратов. Я вернусь в Йотингтон, — Дороти постаралась придать своему лицу невозмутимое выражение.

Это было сложно, все время хотелось смотреть на Дорана, на то, какие бледные у него щеки, на то, как вздымается и опускается широкая грудь, на капли воды, которые скатываются с его губ. Смотреть было нельзя, и невозможно было не смотреть.

Поэтому она отвернулась.

— Значит, история закончена? — тихо спросил Морено.

— Да. Я дала слово Черной Ма и теперь беру его обратно. Я верну в порт “Свободу”, сильно поумневшую команду… Кстати, как мои люди, они?..

— Из солдат не выжил никто — твой сволочной полковник с их собственным капитаном всех перетравили. В жертву. Пытались найти Рог и отогнать призраков, а когда поняли, что не выйдет — придумали его продать. С команды взяли клятву на крови, и те слова не могли сказать, пока Филлипс на борту лютовал. Теперь зато болтают — не заткнешь. Кстати, мастера-канонира у тебя больше нет. Утопла по случайности. Так что если ты решишь немного задержаться…

— Не решу. Возвращаюсь на “Свободу” и в течение часа жду там свою команду. Если кто-то откажется служить под моим началом и захочет остаться у тебя — я в обиде не буду.

— Хорошо, я передам. — Морено задумчиво нахмурился, чуть наклонился вперед, чтобы не слышали остальные матросы в шлюпке, и прошептал: — Почему ты бежишь? Торопишься, словно демон в спину дышит. Сейчас-то почему? Парень придет в себя, очнется, хоть узнает, кому жизнью обязан… Ты же спасла его… и нас отчасти.

Ложь далась легко, легче, чем все остальное. Потому что она была так близка к правде, что Дороти самой хотелось верить в нее.

— Морено, мое происхождение не дает мне права потакать своим грехам, даже если они — лучшее, что со мной произошло за многие годы. Мне пора стать обратно командором, а тебе…

— …знать свое место, — тихо, но проницательно закончил Черный Пес, помолчал и едко добавил: — Что ж, бывай, моя упрямая командор. Семь футов тебе под киль.

Благое пожелание прозвучало зло, словно проклятие, и Дороти поспешила отвернуться, чтобы не видеть, как бессознательного Дорана осторожно переносят на борт “Каракатицы”, как Морено, не оглядываясь, поднимается за ним, а на его место садится тот самый офицер, который пытался предупредить о предательстве на балу в Йотингтоне, а с ним еще двое матросов, служивших на “Свободе”.

— Ну как вам, господа, схватка с иверцами? — светски поинтересовалась Дороти, кивая, что можно отчаливать.

Матросы слаженно и молча заработали веслами, офицер, немного подумав, откликнулся:

— Жаркое было дельце! Хорошо, что вы вовремя подоспели и мы сумели потопить этих недоносков. Только вот память подводит, с какого борта началась стрельба?

— Дык, с левого, сэр, — подсказал один из матросов, быстро сообразив. — Аккурат с левого и навалились…

Весла мерно погружались в воду, шлюпка сильными рывками шла от “Каракатицы” к “Свободе”.

На душе у командора Дороти Вильямс было гнилостно и больно, точно она тот самый кракен, которого сейчас вживую глодают акулы. Но другим об этом знать было необязательно. Все, кому она могла доверять, остались в прошлом.

С сэром Августином она успела перекинуться только парой слов. Тот торопился, и Дороти была ему уже не интересна — никаких кракенов у нее на борту больше не обитало.

Посетовав, что вообще-то хотел поймать живой экземпляр, а куча мяса в сетях ему ни к чему, тем более что от кальмаров у него несварение, Августин сразу перешел на рассказ про создание гарпунной пушки.

Тут позади него возник темноволосый северянин и коротко сказал:

— Пора!

— Я хотел рассказать…

— Большой кракен уходит на север, вслед за китами — здесь для него мало еды. Время…

— Большой? — удивилась Дороти. — То есть этот был маленький?

— Недокормыш, — лаконично подтвердил темноволосый.

Сэр Августин развел руками, пригласил заехать на Янтарный в конце сезона дождей — он как раз планирует вернуться из похода и все записать. Потом сделал шаг прямо в воду, где его подхватили две пары сильных рук, а через минуту корабль тряхнуло — дракон северян, отлепившись от днища, ушел в пучину, так и не поднимаясь на поверхность.

Дороти поняла, что забыла спросить у фон Берга, как же он, живой, может путешествовать с мертвыми, но потом рассудила, что наверняка бы ничего не поняла в его объяснениях.

Шлюпки при свете масляных ламп челноками ходили от корабля к кораблю — команда Пса забирала забытые в спешке вещи, которыми они успели обрасти за время плавания, а команда Дороти спешила вернуться обратно на свой борт.

Через полчаса, когда уже почти рассвело, последней ходкой приплыли два бочонка крепкого вина — прощальный дар от Морено. А привез их Фиши, у которого под глазом наливался чернотой синяк.

— Решил вернуться во флот Его Величества, — потирая след от тяжелой, и наверняка капитанской, руки, объяснил он. — Подумал, если тут остались такие люди, как командор Вильямс — может, и для флота еще не все потеряно.

— Я помогу с патентом, — искренне пообещала Дороти, потому что за такого рулевого капитанам впору дуэли объявлять. — Офицерское звание обещать не могу, но сержантское будет. Слово благородной леди.

— Предпочитаю заслужить, — ответил Фиши, фыркнул на молодого матроса у руля и неспешно раскурил трубку. — Эта ходка последняя, или мы что-то забыли, капитан?

— Нет, мистер… — Дороти сделала выжидательную паузу.

— Мистер Смит, — с достоинством представился Фиши.

— Нет, мистер Смит. Отходим. Здесь нас больше ничего не держит, — Дороти потерла лицо ладонями и представила, как она отоспится за все эти безумные недели разом.

В своей каюте.

Которая до сих пор помнит выходку Дорана. И запах Морено тоже. Проклятье!

Спать расхотелось сразу, и Дороти украдкой бросила взгляд на палубу “Каракатицы”. Пиратов уже отнесло течением — новый рулевой (кто бы сомневался, что это будет Саммерс) пока привыкал к штурвалу.

На палубе царила обычная суета.

Морено как всегда раздавал короткие резкие указания и ухитрялся быть сразу и везде. На “Свободу” он не оглядывался, хотя взгляд Дороти наверняка почувствовал.

Дорана, похоже, сразу унесли в капитанскую каюту, потому что около нее уже дважды мелькал Хиггинс с лекарским ящиком.

Фамильное невезение Вильямсов сработало в последнюю секунду, когда Дороти уже почти решила отвернуться.

В дверях каюты, пошатываясь, возник Доран Кейси — бледный до синевы, но живой и на своих двоих.

Он растерянно оглядел палубу “Каракатицы”, спросил что-то у матроса, попытался отбиться от подхватившего его под плечо Морено, а потом увидел Дороти.

И замер, раскрыв рот.

Просто стоял и смотрел, как на призрака, и даже вырываться из держащих его рук перестал. И взгляда не отводил.

Потом его тронул за плечо Саммерс и протянул конверт. Доран посмотрел на него непонимающе, опять взглянул на Дороти, нахмурился и снова посмотрел на конверт.

Дороти заставила себя отвернуться. И уйти от борта.

Кончено.

Внутри словно ржавой пилой прошлись, но время лечит любые раны. Это она знала точно.

— Отплываем, — чуть громче чем надо скомандовала она.

— Курс?

— Идем на Большого Краба. В ставку флота. Пора выбелить наши простыни и нашу репутацию.

Раздался сигнальный свист, и опустившийся парус милосердно закрыл от глаз палубу “Каракатицы” и Морено.

И Дорана, читавшего письмо Дороти.

Письмо, строчки из которого теперь словно были выжжены в голове.

“Мой дорогой, мой бесценный Доран!

Пишу тебе эти строки перед тем, как все случится, и использую храмовый язык, который в нас с тобой вбивали наставники все детство. Вот и пригодилось.

Надеюсь, содержимое этого письма останется нашей общей тайной, хотя уверена, что некоторые попытаются вызнать у тебя, о чем оно.

Если ты читаешь эти строки — значит, мне все удалось, и ты видишь только удаляющиеся паруса “Свободы”. Не грусти, это к лучшему — и для тебя, и для меня.

Не буду тебя мучить и перейду к сути.

Первое и самое важное: я знаю о сделке с демонами. Знаю, кому и что ты отдал за мое выздоровление. Не буду говорить, что навсегда обязана тебе за тот поступок. Ты сделал мне бесценный дар. Но знай, если бы на тот момент я была в силах тебя остановить — я бы сделала это.

Но хочу, чтобы ты знал другое — для меня не было худшей боли, чем та, которую получила я с вестью о твоей смерти. Мой мир рухнул в одночасье, и именно тогда я осознала, насколько ты мне дорог.

И я счастлива, поверь мне, очень счастлива, что сделка, погубившая тебя, одновременно с этим дала тебе возможность быть. Пусть вот так, но быть.

Я помню о своем долге перед тобой и надеюсь, что Сердце Океана, закрепленное на твоей колдовской руке, сможет навсегда перебороть проклятие и отменить сделку, как оно отменяло мои глупые слова, сказанные сиренам. Пить жизненные соки из черной туманной плоти нашему артефакту будет затруднительно. Думаю, что ты — единственный человек в мире, кому это средоточие чужой боли и смерти сможет дать жизнь.

Что до тех, с кем я тебя оставляю… Капитан Морено в прошлом свершил много такого, о чем теперь жалеет, но на моих глазах он старался искупить все содеянное и не щадил для этого ни крови, ни жизни. Язык не повернется назвать Черного Пса благородным человеком, но то, что он вернее, честнее, достойнее и хитрее большей части рода мужского — сомнению не подлежит. И то, что он твой друг, рискнувший ради тебя многим — тоже.

Ты не помнишь его, но ничего не мешает вам познакомиться вновь. И полагаю, что свою жажду приключений в этой компании ты полностью удовлетворишь.

Я люблю тебя, Доран, и всегда хотела для тебя только счастья. Жаль, что мы много не успели сказать друг другу, и еще больше сделать. Еще горше мне от того, что все десять лет ты держался вдали от меня, хотя у мертвых для этого, должно быть, есть тысяча причин, которых живым не постичь.

Сказать осталось немного, я уже вижу паруса “Каракатицы” и твои призрачные мачты у нас на горизонте. Сколько раз я видела их во сне — не пересчитать.

Я не могу оставаться рядом. Тогда встану рядом с выбором, о котором буду сожалеть всю жизнь. Я люблю тебя, Доран. И как друг, и как женщина только может любить мужчину. Но и Рауль занимает в моем сердце столько места, что вырвать его оттуда не выйдет. Остаться рядом означает разрушить ту дружбу, что была между вами, и сделать несчастными сразу всех.

А мы и так слишком долго страдали.

Если все удалось и ты читаешь эти строки, то знай — я оставляю тебя с легким сердцем и в надежных руках. Если тебе понадобятся моя жизнь, честь или рука (уже без прежней мистической силы, что тут поделаешь) — дай знать.

Свой долг перед тобой считаю исполненным лишь отчасти, и все три остаются в твоем полном распоряжении.

С нежностью в сердце,

Всегда твоя,

Дороти Вильямс”

Зеленые воды моря Мертвецов постепенно сливались с синими волнами океана.

Оставляя по правому борту Янтарный, “Свобода” на всех парусах шла в сторону Краба.