Опасная любовь

49

Холодный ветер сердито шипел в голых ветвях деревьев и кустов, словно досадовал, что весна задерживается, и не мягкие листья встают на пути, а колючие ветки, среди которых не спрячешься, не отдохнешь.

Петр Яковлевич Нигилист остановился у высокого железобетонного забора, огляделся. Никого. Еще не сезон, к тому же будний день. Да и погода вряд ли располагала к вечерним прогулкам, тем более здесь, в лесу, с тыльной стороны дачи вряд ли кто стал бы гулять даже с собакой. Нигилист быстро перемахнул через высокий забор — это место он давно подметил: кусок арматуры вверху, выступ фундамента и выбоина в середине плиты позволяли без труда преодолеть это препятствие.

Быстрым шагом он обогнул сказочный терем и решительно постучал в дверь веранды, за которой угадывались очертания дремлющего на диване Миши. Петр Яковлевич не раздумывал — времени было в обрез, к тому же все было заранее продумано до мелочей. Теперь нужно только действовать: быстро, уверенно.

Миша нехотя поднялся с дивана, подошел к окну, злобно посмотрел во двор: кого черти принесли на ночь глядя? Он не сразу узнал Нигилиста, а когда узнал, постарался изобразить улыбку, хотя поздний визит коммерческого директора ему не понравился, да и Степан Петрович не предупредил. Но Миша прекрасно знал, что злить Нигилиста опасно. Вон Радик посмеялся над ним — где теперь Радик? Степан Петрович рассуждал в машине, какой молодец Нигилист, посоветовал бывать в доме у артистки. Побывал. И что из этого вышло? И никто ничего доказать не может.

— Просыпайся, Миша, открывай, — негромко приказал Нигилист. — Или ты плохо стал видеть и не узнал меня?

Миша действительно стал плохо видеть, особенно в темноте, но признаваться в этом было нельзя, поэтому он торопливо щелкнул замком, отворил тяжелую дверь.

— Что-то случилось, Петр Яковлевич? — спросил Миша, с удивлением глядя на коммерческого директора. Не помнил, когда видел его без пиджака и элегантного галстука, а тут — в тренировочном костюме и в кроссовках, на голове — клетчатая кепка. А на руках легкие нитяные перчатки. Неужели так холодно на улице?

— Случилось, — кивнул Нигилист, входя на веранду. — Разве у нас в последнее время мало чего случается?

— Пойду, предупрежу Степана Петровича.

— Не надо. Ты же не лакей, а я не князь, о котором обязательно нужно докладывать хозяину. Будь проще, Миша, я сам знаю, где спальня Степана Петровича. Твое дело — охранять нас. Как себя чувствуешь после газовой атаки?

— Убью гада! — прорычал Миша. — Степан Петрович запрещает, но я все равно доберусь до этого паскудного артистика и сверну ему шею. Он не жилец.

— Суровый ты мужик, — сказал Нигилист, бесстрастно глядя на верзилу. — Значит, крепко досадил тебе артист. Да, ты прав, за такие штучки нужно расплачиваться.

— Расплатится! — угрожающе сказал Миша, закрыл дверь и плюхнулся на диван.

Он сладко потянулся, забросил руки за голову, всем своим видом показывая, что больше говорить не о чем, если пришел к Степану Петровичу, так иди к нему. Однако Нигилист шагнул к телохранителю, на ходу вытаскивая из кармана легкой куртки пистолет с глушителем. У Миши округлились глаза, отвисла челюсть. Он попытался что-то сказать, но только икнул, вдавливая голову в спинку дивана.

— Вот и все, Миша, твои проблемы позади, — сказал Нигилист и нажал на спусковой крючок.

Черное пятно возникло в центре низкого, неандертальского лба Миши, спинка дивана за его затылком взбухла кроваво-серой массой. Нигилист удовлетворенно кивнул и направился внутрь дачи.

Степан Петрович Шеваров сидел в своем кабинете на втором этаже, удобно устроившись в кресле-качалке. Перед ним на экране телевизора неистовствовала член итальянского парламента и знаменитая порнозвезда Чиччолина. Что она вытворяла, что вытворяла эта красивая баба! В одной руке Степан Петрович держал бокал, в котором плескалось виски со льдом, другой неторопливо, солидно, как и все, что он делал, возбуждал себя.

С Ингой такие штучки не получатся, она ленивая, Инга, холодная, раздвинет ноги в постели и молчит, вот и все, что можно от нее добиться. Надоело! А вот с молоденькой… Степан Петрович блаженно зажмурился. Можно в точности повторять все, что делает эта Чиччолина. Они, молоденькие, воспитаны на этих порнофильмах, за деньги что угодно сотворить могут.

Скрипнула дверь за спиной. Степан Петрович с негодованием повернулся, уверенный, что это Миша явился так не вовремя и без стука. В кабинет вошел Нигилист с пистолетом в руках.

— Петя? — удивился Степан Петрович. — Что случилось? Ох, черт побери, что-то дрянное? — Он попытался встать.

— Сидеть! — приказал Нигилист.

— Что? — не понял Шеваров. Он все еще не верил, что пистолет направлен в него. Казалось, Нигилист убегал от погони, отстреливался, заскочил к нему. Сейчас они вместе решат, как быть…

— Сидеть! — жестко повторил Нигилист. — Если хотите знать, зачем я пришел. Одно движение — и я стреляю.

Шеваров с ужасом понял, что его подчиненный угрожает ему смертью и, похоже, не шутит. Он вообще шутил ли когда-нибудь, этот Нигилист?

— Петя… да ты что?.. Ты с ума сошел? Брось пистолет, скажи, что надо, мы, так сказать… поговорим, решим все проблемы. Все, что хочешь, так сказать… Я же… ты меня знаешь.

— Отлично знаю, Степан Петрович, — холодно сказал Нигилист. — Вы ничтожество, которое возомнило себя богом. Вы никто — пустое место.

— Точно свихнулся, — в ужасе пробормотал Шеваров. — Я тебе доверял, Петя, а ты… что ж ты говоришь такое? Я тебя взял в свой концерн, позволил делать все, что хочешь, а ты… Не могу поверить, Петя!

— Сидеть! — еще раз сказал Нигилист. — Ваш концерн? Вы же ничего не умеете, Степан Петрович. Инга дала деньги, не она, а ее отец, банкир, но вы забыли об этом, теперь готовы предать Ингу, да и предаете ее на каждом шагу. Я сделал концерн серьезной фирмой, с которой считаются теперь все. Вы же ни одного умного решения не предложили. Милостливо выслушивали мои идеи потом — мнение Уральцева, потом нехотя соглашались: ну ладно, попробуем сделать так, как говорит Петя. И это все, на что вы способны. Делать, как говорит Петя, и зарабатывать на этом бешеные деньги.

— Ты хочешь сам стать генеральным? Я не возражаю, давай обсудим этот вопрос, — дрожащим голосом сказал Шеваров.

— Это мелочи, Степан Петрович. В прошлом году я пришел к вам за помощью, когда Радик прижал меня к стенке, когда эта сволочь потребовала мою жену, Наташу.

— Так ты до сих пор все помнишь?

— Такое оскорбление я не могу простить. Я пришел к вам, но вы и слушать не захотели. Предали меня, бросили волкам на съеденье, забыли, кто поднял концерн, кто принес вам сумасшедшие деньги! Вы беспрестанно разглагольствовали о том, что любой мужик станет зверем, если покуситься на честь его жены, а меня, значит, и за мужика не считали? Нигилист должен рожать идеи, приносить прибыль, он вроде машины, нуждается только в смазке, все остальное ему не нужно. Так думали? И ошиблись. Я еще тогда стал зверем, но только теперь смогу это доказать.

— Так значит, это ты убил Радика? — холодный пот выступил на лбу Шеварова. — Ты страшный человек, Петя, я всегда знал это, я чувствовал, но… доверял тебе.

— Потому что без меня вы — никто. Да, я убрал эту сволочь. А теперь пришла ваша очередь. За все нужно платить, Степан Петрович. Никто не знает, что мне пришлось пережить тогда. Только я сам. И забывать об этом не намерен.

— Петя, Петя, погоди! Ну давай спокойно разберемся… Я виноват был, да, не помог тебе. Надо же, ты ведь не очень был расстроен, так показалось, я думал…

— В ногах не валялся? Поэтому вы и решили — черт с ним, переживет свой позор, а я богаче стану?

— Нет, нет. Ну хочешь — бери мою Ингу. На вечер, на год, делай с ней все что угодно. Или я тебе деньги дам, Петя. Сколько ты хочешь? Скажи, я дам.

— А вы не думали, что есть вещи, которые нельзя купить?

Шеваров медленно сполз с кресла, встал на колени, протянул к Нигилисту дрожащие руки.

— Петя…

Нигилист выстрелил. Шеварова отбросило назад, некоторое время он лежал, задрав колени, как женщина, готовая к соитию. Потом одна нога подвернулась в колене, другая с тихим шорохом выпрямилась. Красное пятно горело во лбу Степана Петровича.

— Вот и все, — мрачно сказал Нигилист.

Он швырнул пистолет на ковер, суровым взглядом обвел комнату, презрительно дергая носом, и вышел.

А на экране телевизора неистовствовала Чиччолина, демонстрируя свои парламентские прелести и высший сексуальный пилотаж, которым никогда уже не насладиться Степану Петровичу.