Отвергнутая жена

Глава 22

Герберт рассеяно затягивал подпругу седла. Лошадей приказали выдать самых лучших, он и не рассчитывал заполучить в дорогу такого коня. Если бы не долг пред ведьмой, сегодня можно было бы проскакать по дороге, обгоняя ветер. И все кони-то как на подбор – молодые, резвые, крепкие. На копытах сияют сталью новехонькие подковы, еще нисколечко не истертые. Перезвон их, замечательный цокот поет о славной битве, зовет в долгий путь, обещает сокровища и наживу. Многих можно одолеть, имея под седлом такую лошадь. А уж, если весь отряд снаряжен лихими конями, то и никакая погоня не страшна. Все одно, никто не угонится.

Парень то и дело поглядывал на старика, ждал, когда тот попросит о помощи. Мыслимо ли, увязаться в поход вместе со всеми в его-то годы? Сколько лет святому отцу? Сорок? Больше? Лет сорок пять точно есть. И все эти годы священник повел в молитве, да за чтением свитков. Лучше б он и дальше не покидал своей кельи.

К священнику Герберт испытывал не только ненависть, но и странное братское чувство, которое всегда возникает, когда люди вместе ходили в битву или тайком провернули темное дело. Например, украли тело ведьмы, чтоб похоронить. Странно, что еще никто не хватился Люции. Собирались ведь сжечь ее на костре, хотя бы и мертвую. Может, не стоило рисковать ради того, чтоб сделать все по-людски. Ну, почти по-людски, обочина дороги не слишком-то похожа на кладбище. Но уж лучше так, чем посреди площади, на костре. Нельзя так поступать с женщиной. И Герберт не мог дать случиться такому. Рискнул – да. Напрасно? Коли удалось избежать петли на горле – значит, поступил правильно, не покорежил своей наемничьей чести. Пес войны – так назвал его Розен. Пусть пес, однако псы служат верно, получше некоторых людей.

Отец Паул поменялся лошадью со священником герцога Улисского. Сердце Герберта оборвалось. О чем думает этот старик? Неужели не видит, что тот младенца повезет на руках? Выпросил у кардинала спокойную лошадь! О себе только думает, побоялся за свои косточки. О ребенке бы подумал!

Взвился в воздух бархатный плащ, святой отец семейства Улисских резко поднялся в седло, конь под ним загарцевал, выбил подковами несколько камушков из брусчатки, заскользил, чуть не рухнул. И все это вместе с такою ношей! Отец Паул сел в седло, не дыша, кляча до последнего стояла под ним смирно. С виду добрая лошадь, даже лоснится, а дух в ней, что у крестьянской – тянется за пучком сена, шлепает губами.

- Не тяни, чего смотришь? Или резвого коня испугался? Живо садись в седо, выступаем, - одернул Герберта начальник стражи.

- Да, конечно.

Парень едва успел сунуть ногу в стремя, конь взвился на задних ногах – хоть бы не рухнул – птицей пришлось взлетать в седло, крепко держать повод, лишь бы не выскочить из ворот первым. Барон такого не потерпит уж точно. Герберт едва смог подтянуть себе под длину ног стремена, ощупать пояс, расправить плащ за спиной. Жаль, тот, меховой, остался в лесу, его б собой взять. Чует сердце, не скоро он увидит замок Розена, если вообще увидит когда-нибудь.

Розена привели к коновязи под руки, подали скамейку к седлу – вот уж позор, влезать таким образом на лошадь, когда нет на тебе доспеха из стали. Барон едва смог перевалить ногу через широкую спину коня. Мужчину болтало из стороны в сторону словно пьяного, может, и был он пьян? Кардинал распорядился, чтоб двое стражей ехали бок о бок с Розеном, придержали в случае чего барона или его лошадь.

Серое лицо странно смотрелось на фоне нарядного плаща из тяжелого бархата. Мужчина едва смог взять в руки повод, не стал проверять меч, ощупывать свою амуницию. Вот странно. Да он даже на Зенона не посмотрел, уж мог бы удостовериться, что его сына как следует собрали в дорогу. Сам Герберт с опаской посматривал на бешеного жеребца под седлом чужого священника. Парень прикидывал, что будет делать, если тот конь понесет всадника, не разбирая дороги. Впрочем, святому отцу Улисских нужно отдать долг – в седле он держался крепко, будто провел в нем добрую половину своей жизни.

- Открыть ворота! - не слишком громко сказал кардинал.

От его властного голоса коза начала испуганно биться в седельной сумке, да и стражи оторопели. Что и за власть над живыми у этого человека?

Кони рванули с места и не было силы, способной остановить их пыл. Единой лавиной они вырвались на дорогу. Грязь, колеи от телег, скользкие обочины – все нипочем лучшим боевым коням Розена. Герберт распустил повод, смысла теперь в нем нет. Попробуй, натяни на такой бешенной скорости – конь еще упадёт. Впереди развевался дорогой плащ чужого священника, позади истово молился отец Паул.

Кардинал возглавил отряд. Высокий, стройный, он задал темп бешеной скачке, именно он решил срезать путь через поле. Седые хвостики тимофеевки разлетались под вихрем копыт. Кони подустали, куда медленней вышли они на дорогу вдоль ручья. По правую сторону заросли ивы, слева высокий обрыв. Здесь бы нужно быть осторожней, но разве скажешь об этом самому кардиналу? А тот словно озверел, гонит коней резвой рысью, хорошо, что теперь уже не галопом.

Когда до замка Улисских оставалось не более часа езды, кони устали, давно уж брели шагом. Из дальних кустов поднялась в небо стайка мелких пичуг – дурной знак. Если бы они остались здесь, рядом с дорогой, можно было бы не волноваться. А так? Видать, почуяли что-то неладное. Хорошо, если в тех кустах бродит зверь, если человек – это куда опасней. До деревень далеко, сел здесь нет и в помине. Кому понадобится сидеть в кустах рядом с дорогой? Ответ только один и он совсем не понравился Герберту. Люди замолчали, стихли все разговоры. В последний раз клацнули четки в руке кардинала, тихонько всхлипнул младенец.

*** Паулу трудно давалась дорога, слишком уж долго он не садился верхом – лет двадцать, должно быть. Впрочем, тело как будто разом вспомнило всё – навык верховой езды никуда не делся, только мышцы задеревенели от непривычной нагрузки и боли. Он искренне радовался каждой секунде тихого шага - хоть не трясет - и глаз не спускал с младенца. Священник вез мальца довольно небрежно, будто бы куклу. Одна надежда на то, что ребёнок крепко спеленат – не растрясет. Сложно представить, как ему трудно. Совсем кроха, без матери взят в такой путь.

О чем думал Розен, когда рискнул взять ребёнка с собой? Да вряд ли он вообще думал, сидит на лошади подобно кулю с зерном, чуть не валится под копыта. Паул покачал головой, ему казалось, будто бы сердце барона разбито потерей жены, будто он умирает от горя. Но настал новый день и Розен уже едет жениться. Дикость, варварство и позор! Мальчишку с собой волочет в такую даль. Разве можно настолько не беспокоиться о собственном ребенке? Ведь он был дорог барону... Покуда Люция была жива.

Впереди вспорхнули птицы. Конь под бароном навострил уши, Розен покачнулся в седле. И тут Паул столкнулся с ним взглядом, он обомлел. Такая беспомощная надежда плескалась в глазах у воина! Одними губами Розен прошептал: "Помоги" и кивнул на собственного ребенка.

Паул было не понял, о чем идет речь. Заозирался, увидел, что все воины кругом насторожились, вон и рукояти мечей крепко сжаты, кажется, все готовятся принять бой. Только с кем? Никого же не видно! Кардинал со священником и людьми своей свиты держатся чуть впереди, остальные больше в хвосте. Что имеет ввиду Розен, прося о помощи? Может быть, стоит подъехать к младенцу ближе? Но за такое он всяко получит выговор от кардинала. Лошади должны идти именно в том порядке, в котором привыкли, иначе глупые твари могут чего доброго передраться, покалечат людей.

Старик еще раз перевел взгляд на барона, тот кивнул в сторону сына. Вон и Герберт заметил его взгляд, насторожился еще больше, подобрал повод. Ему-то точно не стоит подъезжать к свите кардинала. Другое дело – Паул, случись что – его спасут сан и возраст.

Паул резко пришпорил бока своей лошади, та подлетела, прыгнула в сторону, а затем рванула вперёд. Оказалась нос к носу с жеребцом священника Улисских, конь грозно фыркнул, заржал и чуть не встал на дыбы. Остальные кони, повинуясь порыву, смешались, началась свара. Вон кто-то из стражей кричит. Нет, то не страж! Это из кустов в их сторону бегут люди с копьями наперевес. Позади них показались лучники. Но ни один из них так и не выстрелил.

Неужели сам Бог отвел от беды? Кардинал ехал первым, люди Розена чуть позади. Если б не Паул, если бы лошади не смешались, как легко было бы перебить только людей барона! И его, Паула, вместе с ними.

- Вперёд! - крикнул кардинал.

Но его не послушались. Люди Розена ощетинились мечами, готовые принять бой. Герберт – в их числе. Он наметил себе целью лучника. Уж больно хороший плащ на том был, да и пряжка стоит немало. Откуда бы на разбойнике взяться такой – золотой, да с камнем посередине? Может, и ограбил кого, но ни один лихой человек не станет надевать подобную вещицу на вылазку, чтоб не стать желанной добычей для стража.

Кардинал что-то кричал, начался бой, стражи теснили разбойников обратно к зарослям ивы. Вдруг из рук священника Улисских выпал сверток. Покатился прямо в обрыв. Паул ахнул, его руки чуть задрожали. Нельзя выпустит повод, нельзя бросить лошадь. Беда будет! Но как же малыш? Как же слово, данное ведьме?

В одну секунду он бросил стремена, спрыгнул под ноги другим лошадям и побежал по склону вниз вслед за младенчиком. Густая трава, камни, редкие кусты - ничто не имело никакого значения. Только бы успеть. Вот показался край мехового конверта, Паул рухнул перед ним на колени. Мальчишка был еще жив, хоть и бледен. Пухлые губки сжались в линию, посинели. Рука старика дрожала, когда он вынимал пузырек из-за пазухи. Всего пара секунд у него есть, чтоб завершить дело. Сейчас сюда спустятся люди и сделают хуже ребенку. Нельзя дать малышу умереть, чего бы это ни стоило. И дело совсем не в том, что Пауль дал слово.

Когда старик выдернул пробку зубами, он различил шаги. Сквозь кусты было толком не видно, кто так неспешно спускается вниз. А и черт бы с ним! Пауль вознес молитву, перерезал ножом вену. Ребенок даже не вздрогнул. Капля зелья попала в младенческий ротик, благо тот приоткрылся. Заклинание Паул читал по памяти шепотом, чтоб никто его не смог разобрать.

В глазах старика стояли слезы. Он был уверен, что поступил верно, помнил о судьбе вышивальщицы и все одно, ему было невыносимо жаль малыша. Проснется тот сиротой, никогда больше не почувствует рук любящего отца. Ясно, что Розена опоили, теперь ясно и кто это сделал.

Он спрятал нож в голенище сапога, поднял малыша на руки и только теперь обернулся. Кардинал стоял под рябиной, одна бровь мужчины слегка приподнялась и он улыбался.

- Вы верно служите церкви. И делу инквизиции. Напрасно я сомневался в вас, отец Паул. Долг выше жалости и любви. Мальчик напоролся на острый сучок. Я сам видел, как вы сняли его с ветки, - кардинал переломил веточку божьего дерева.

Никто не смеет ломать рябину – то грех большой. Паул едва вздрогнул, хотел было встать на колени перед кардиналом, как учили его. Но тот сам остановил его жестом.

- Не стоит, ведь мы теперь заодно. Я ценю преданных людей. Вы исполнили долг.

***

Ни сапог, ни пояса, ни пряжки, ничего не досталось Герберту. Разбойники отступили, как только поняли, что их перебьют, так нередко бывает. Проще выждать новую добычу, чем тягаться с сильным врагом.

Хуже было только то, что парень упустил из виду Зенона, а когда понял, что стряслось, чуть не умер. Младенца выронил из рук этот недоумок! Как же он не догадался проехать вперед? Почему не стал спасать самое ценное? Может, есть еще шанс? Говорят, маленькие дети очень живучи. Вон, взять, к примеру, хотя б его братьев. Все они еще малышами должны были помереть, кто из-за шалостей, кто по недосмотру. Парень хотел спрыгнуть с лошади, но его остановили.

- Не суйся! Кардинал пошел следом за нашим святым отцом.

- За отцом Паулом?

- А то за кем? Старик сразу бросился за младенцем, как увидел, что стряслось. Чуть конями его не затоптали.

Герберт обернулся на Розена, тот словно закаменел, сидел на лошади наконец-то прямо, взгляд стал осмысленным, будто бы барон протрезвел. И глаз он не сводил с края обрыва, откуда должен был появиться Паул. Кардинал первым поднялся на дорогу.

- Ваш сын погиб, - холодно сказал он.

Паул поднялся следом, держа у груди сверток. Розен закричал в голос, будто взревел разъярённый вепрь. На миг Герберту стало жаль его. Быть может, Розен должен был все потерять, чтобы понять, насколько сильно любил?

- Младенца нужно похоронить, - как ни в чем не бывало объявил Паул.

- Нельзя делать это на кладбище, он был сыном колдуньи, - отрезал кардинал, - Незачем возвращаться обратно.

- Мой сын! Я должен его увидеть! У него глаза Люции! Мы так любили его!

- Я запрещаю вам делать это, - кардинал взлетел в седло, развернул своего коня между Розеном и Паулом, перекрыл путь.

Герберт направил лошадь к старику, склонился к его уху.

- Я похороню. Выберу хорошее место.

- Бери его осторожно, я сяду на лошадь и помогу тебе. Подожди минуту-другую.

- Нет.

Кардинал пытался ухватит лошадь Розена за поводья, несколько стражей безуспешно старались ему помочь, сам барон упорно пытался вырваться, развернуть своего коня к Герберту, к его ноше.

- Вы нужны нам здесь! Помогите унять барона, он обезумел!

Старик в последний раз обернулся к Герберту. Он понимал, что малыш может проснуться от крика своего отца, от всей этой суматохи. И что тогда? Кардинал видел рану на его горлышке. Убедить его в том, что мальчик не умер, не удастся. Младенца просто сожгут.

Паул сунул сверток в руки Герберта.

- Сделай это и запомни, как следует, где похоронил. Я приду помолиться потом. Обязательно запомни место! Обозначь его чем угодно!

- Святой отец, сюда! Его нужно повалить на землю!

Герберт направил лошадь галопом в сторону от всех. Он заприметил отличное место на пути сюда. Мечом копать землю все одно не удобно. Гораздо лучше положить мальчика в расселину между двух валунов, а сверху прикрыть тяжелым камнем. И тогда никто не достанет ребенка. Получится что-то вроде саркофага из камней.

Герберт быстро добрался до нужного места, привязал лошадь к дереву, прошел по мху к двум камням. Они стояли как раз над обрывом. В последний момент он откинул с личика покрывальце, увидел рану на шее малыша. Неужели кто-то убил такую кроху? У кого могла подняться рука? У святого отца герцога Улисского? Он зарезал ребенка, пока все другие были заняты битвой? И потом кинул в овраг? Или это сделал святой отец Паул? А может, сам кардинал? Кто из них? Парень осторожно положил малыша в расселину.

- Прости меня, Люция. Я не смог сохранить его жизнь, но хотя бы похоронил достойно. Обещаю, никто не узнает об этом месте. Не нарушит могилы твоего сына! Разве что отцу Паулу открою секрет. Или нет? Зачем молиться над Зеноном, если душа ребенка и так безгрешна? - Герберт отер рукой слезу, которая выкатилась на его щеку. Прикрыл расщелину камнями, сверху набросал мха. Теперь никто не заметит это место.

Он неспешно отвязал лошадь, забрался в седло. Куда ехать теперь? Следом за всеми? Сопровождать Розена? А может, стоит вернуться в окрестности замка, забрать плащи из тайника и поспешить на родину? По эту сторону от границы его больше ничто не держит. И оставаться здесь, пожалуй, выше его сил. Только стоит предупредить главу стражи о своём намерении, так будет честно.

Герберт направил лошадь к дороге. Здесь его поджидал Розен. Барон пришел в себя, он яростно сжимал меч в руке, готовый к битве.

- Ты украл у меня любовь жены! Ты не дал попрощаться с сыном! Где мой мальчик? Ответь!

Дорога в сторону замка была перекрыта лошадью барона. Броситься к ручью? Там ивы растут слишком уж густо, не пробиться будет коню через них, Розен быстрее нагонит. Спустится с обрыва вниз? Конь кован, он заскользит по крутому склону. В перелеске тоже нет ничего хорошего, лошадь быстро через него не поскачет.

Герберт выслал лошадь галопом к отряду, если его что и спасет, то только чудо. Или кардинал! Он почти нагнал всадников, да только меч Розена оказался быстрей, а рука его все еще была твердой, горе сделало мужчину несокрушимым, яростным воином, бьющим исключительно в цель.

Парень охнул, вывалился из седла к ногам отца Паула. Лошадь не успела увернуться, она зацепила недавнего седока копытом. Последнее, что видел Герберт – как над ним склонился старик и как будто влил что-то в губы перед тем, как стал читать странную молитву.

Паул не мог даже примерно представить, где похоронил младенца Герберт. Он успел дать стражнику зелье! Вот только в заклинании ошибся, прочитал по памяти - указал срок - пятьсот лет! Зачем?! Нет бы месяц или год, пока все не стихнет. Он бы вызнал у Герберта, куда тот подевал Зенона! А теперь что? Раньше срока парня не разбудить, мало ли он проснётся беспамятным, как вышивальщица? Еще и лошадь вскользь зацепила парня по голове. Паул вознес глаза к небу. Что он ответит Люции? Где найдет Зенона? Неужели все, что ему осталось – только ждать? Целых пятьсот лет мучиться в неведении. И все из-за ярости Розена! Может быть, барон успел увидеть, где похоронен его сын? Сердце старика сжалось от жалости к барону. Вот к кому пришло настоящее горе! Потерять жену, потерять сына! И во всем виноват он, Паул. Только его вина во всех бедах, он убил и Люцию и малыша. Нет, не убил, ранил, чтоб те проснулись через много лет. Да только Розена к тому времени уже не будет в живых.

- Где Зенон? Твоего сына успели похоронить?

- Не твое дело! - грубо ответил барон. Еще бы! Кардинал с Паулом держали его до последнего, не давали уехать следом за Гербертом. Паул сделал это из жалости – ни к чему было Розену видеть своего кроху мертвым, незачем разглядывать рану. Это могло бы окончательно лишить его разума.

- Я хочу омолить его.

- Мой сын мертв! И похоронен! Ему больше не нужны твои молитвы!

- Мы вместе станем молиться о душе Зенона этой ночью, - мягко проворковал кардинал, -У герцога Улисского свой храм. Там будет удобно провести молитву всем нам вместе. Едем скорее, чтобы успеть до ночи. Нужно облегчить участь Люции и ее сына.

- Я не хочу туда ехать! - выкрикнул Розен.

- Даже ради своего сына? Вы отказываетесь от помощи кардинала? В такое-то время, когда церковь сильна и готова открыть объятия для своих преданных сыновей?

- Едем, - покачал головой барон. На его ресницах показались слезинки.

Паул замешкался.

- Герберта стоит похоронить. Он преданно служил...

- Вот и займись этим! Псу войны - собачья могила. Вне кладбища! Я не дам отвезти его на свою землю! - Розен готов был бросить старика одного посреди безлюдного тракта, - Бог тебя сохранит так же, как сохранил моего сына!

Несколько стражей вызвались помочь Паулу. Вместе они отволокли тело ближе к ручью, уложили на холм.

- Красиво здесь, Герберту бы понравилось, - вздохнул начальник замковой стражи, - Ручей журчит, ива шелестит листвой, птиц много, вон и камни нашлись.

Быстро они укрыли тело валунами. До последнего Паул боялся, что стражник проснется. Он даже руки не дал сложить тому на груди. Пусть спит, как ему удобно! Старик тщательно запомнил место. От того, как и когда проснется Герберт, зависит судьба малыша. В том, что малыш похоронен, Паул не сомневался. Пожалуй, к этой могиле старик будет наведываться почаще. Не страшно, что сюда так долго ехать. Уж как-нибудь доберется хотя бы пару раз за месяц, чтобы удостовериться в том, что все хорошо.

А пока расспросит как следует Розена – только бы не попасть самому под горячую руку барона! Наверняка безутешный отец видел, где похоронили его сына. Сердце Паула разрывалось на части, стоило ему подумать о Розене. Жестока к нему судьба! Но зачем же он поступил так с женой? Уж если Люция была ему настолько дорога, мог бы сохранить в тайне ее ремесло. Нет, Розен человек чести, доблестный воин, вот и поступил так, как ему велела совесть.

К замку герцога Улисского отряд добрался лишь к вечеру. В замке все уже было готово к свадьбе. Невесту нарядили в красивое платье.