Отвергнутая жена

Глава 4

Розен прохаживался по их с женой спальне, все здесь еще хранило запах счастливых воспоминаний, запах жены. Вот и заколку ее служанки еще не убрали, лежит подле зеркала, манит камнями. Барон взял в руку драгоценную вещь, сжал что есть силы. Его сердце пронзила лютая боль - Люция! Как же ты могла так со мной поступить! Обманула, приворожила, я бы полюбил тебя и так. Зачем же ты отдала душу дьяволу, стала колдуньей? Зачем обратила в проклятие нашу любовь? Что, если и малыш Зенон проклят из-за тебя?

Слезы навернулись на глаза Розена, он тосковал так истово, безмерно, хороня любовь в каждом своем счастливом воспоминании. Ему казалось, что до встречи с будущей женой он и вовсе не жил. Она открыла ему этот мир, показала красоту заката, волшебство музыки, чары танца двоих, когда солнце вот-вот скроется за лесом и озарится алым поле перед рекой. В те минуты он жил, жадно вдыхая аромат кожи любимой, наслаждался ею как мог, как умел, как она сама научила. Шептал ей одной невообразимые нежности, глупости, которые никогда бы не произнес вслух другим даже под пыткой. Милая Люция, неужели все то было обманом? Неужели ты просто околдовала меня? И снова слеза катилась по суровой, выдубленной ветрами щеке.

Барон был красив, молод, но успел закалиться в бесконечных войнах с соседями. Вот и шрам над бровью налился белым. Стрела тогда прошла вскользь – повезло. Или, наоборот, это стало проклятием? Погибни он тогда, никогда бы не узнал Люции, не стал бы мужем колдуньи.

Барон поднес кулак с зажатой в нем заколкой к губам. Ему до боли хотелось еще раз почувствовать запах, что шел от волос его жены. Он почти вдохнул его, но отбросил заколку на пол, словно ядовитую змею. Морок! Всюду морок! Всюду чары! Нельзя им поддаваться. Слаб он оказался, слишком близко подпустил к своему сердцу лесную дикарку неслыханной красоты.

Мужчина обернулся к колыбели, где сладко сопел его сын. Благо служанки исхитрились найти молоко для ребенка. Вот одна из них и спит, опершись на кресло рукой. Измучилась за день с младенцем, даже чепец скособочился и съехал с волос. Только Люция всегда была весела и не знала хлопот, будто сын был подарком небес и никогда не плакал дни напролет. Впрочем, так ведь оно и было. Выходит, и наследника ведьма опутала чарами? Знать бы, насколько глубоко проникло то волшебство. Сможет ли исторгнуть его кроха? Или всё, его душа тоже загублена? Будь милостив к Зенону Господь! Помоги ему!

Сколько ночей он молился, даже навещал келью священника посреди ночи, кода жена носила бремя – боялся, что бог отнимет обоих у него. И жену и нерожденного сына. Барон сладостно улыбнулся счастливым воспоминаниям. И ведь уверен был, что на свет появится именно сын, его малыш. Вот он взял на руки малыша в первый раз, поцеловал в лобик. А Люция в то время улыбалась им с ложа. Сильная женщина, ни у кого нет и не было такой жены. Ни разу не закричала за все время родов. Или это тоже было колдовство? А как иначе? Другие жены орут в родах, гибнут или же чахнут. И только его жена родила сына легко. Выходит, вся жизнь Розена пропитана злыми чарами.

От злости барон скрипнул зубами, вот бы повернуть время вспять! А того лучше, содрать с себя самого шкуру! Не может он так жить! Все бы отдал, чтоб вернуть душу любимой, выдернуть ее из лап дьявола! Ее и сына. Пусть Люция станет обычной женщиной – бледной, чахлой, какой угодно, да только останется с ним! Не нужно ему ни земель, ни замка, ни побед в битвах! Верните только счастье, он и землю готов пахать своими руками, жить как отшельник, молиться дни и ночи напролет. Только бы вернуть ее! Вдруг священник ему поможет? Он-то наверняка знает все молитвы, может, есть какой пост? Или нужно податься в военный поход? Розен и теперь один готов был бы рвануть в чужие земли, сражаться с неверными, лишь бы спасти душу Люции или хоть душу младенчика Зенона.

Мужчина накинул на плечи плащ, громыхнул кинжалом о ножны. Он прямо сейчас спуститься в келью! А утром, если потребуется, выступит в поход. Останется время, чтоб собрать коня, да припасы. Большего и не нужно. Вот бы заглянуть одним глазом в темницу Люции, увидеть ее лик, огладить взглядом фигуру. Барон надеялся, что жена теперь спит, не заметит его, не услышит шагов родного мужа.

Сердце барона вновь сжалось от неимоверной тоски. Только бы не навела ведьма на него новых чар. Любила ли его Люция, барон теперь не знал. Может, ему только мерещилось ее ответное чувство? Может, нарочно они встретились в лесу, ведьма могла все подстроить. Многим девам хотелось заполучить в мужья именно Розена – красивого, статного, храброго и богатого жениха. Вот и ведьма могла польститься на титул.

Хоть бы это оказалось неправдой, хоть бы ее любовь была искренней, от этого и больней сердцу и легче. Как только перенести эту боль? Как сохранить свою волю? Как не поддаться вновь уловкам дьявола?

- Тише, господин, малыша разбудите, - зашептала служанка.

- Мой сын крепко спит по ночам.

- То было раньше, теперь он осиротел...

- Истово молись за моего сына. Его мать – ведьма и она все еще жива.

Малыш словно услышал слова своего отца, сморщился во сне и показал крохотный язычок. Барон развернулся и широкими шагами вышел из комнаты, почти сбежал по лестнице, грохоча сапогами. Ни видеть, ни слышать, Зенона, ни думать о его судьбе он не мог. И во всем виновна самая любимая женщина из всех, какие есть в этом мире. Жизнь бы отдал за нее барон, не раздумывая, если только это спасло бы душу его прекрасной колдуньи.

*** Священник сидел в своей тёмной келье за книгой, голос молитв никак не мог затмить его разум, да и сердце не унималось. Вечная жизнь – то, о чем он не мог и мечтать. Дьявольское искушение! Или? Сколько душ можно спасти за такую долгую жизнь молитвой, сколько тайн природы открыть, скольким помочь. Взгляд немолодого мужчины обратился на книгу. Бумага, чернила – тоже подарок, в котором скрыта великая мудрость. И подарок этот можно использовать очень по-разному. Невежда растопит очаг, истратит книгу. Проповедник разожжёт искры в душах, не истратив не единой страницы.

Наверное, так и с подарком дьявола. Его можно использовать разными способами. Не обязательно для порока, для того, чтобы совершать преступления. Хоть это и соблазнительно.

Можно поступить иначе. Изучать мир, помогать слабым, отдавать те знания, что обрел сам. Тогда и господь не прогневается. А через пятьсот лет... Пятьсот лет! Немыслимый срок! Он получит все рецепты ведьмы. Если не изобретет их к тому времени сам, то это станет чудесным подарком. Священник улыбнулся. Что значит сан, когда впереди столько чудесных открытий! Небольшой грех простителен, он исповедовал многих и знает, как прихотлива бывает жизнь. Что кажется изначально грехом, потом может оказаться благим делом.

Знать бы ещё, сколько тех капель у ведьмы. Может, баронесса сварила достаточно, чтоб ему взять в вечность с собой кого-то еще? Не станет тогда скучно жить вечную жизнь. Уныние – тоже грех. И как священник он должен пресекать его в себе.

Да, хорошо было бы взять с собой в вечность пса, если б капель хватило. Вот только вечный священник пробудит нездоровый интерес у людей. Но и это не страшно – можно переезжать с места на место, не говорить откуда пришел. Читать проповеди, помогать, мыслить, лечить. Удастся ли сохранить сан? В церковных списках он числится, указан и год, в котором он родился. Хорошо было бы подтереть эту цифру, поправить, раз уж сан придётся носить долгие годы.

Сколько рецептов лекарств уже ему стало известно за сорок с лишним лет жизни. Почтенный возраст! Седина пробивается на висках, голос набрал силу настоящего проповедника, зрение еще почти не подводит. Старик поправил бороду, провел ладонью по поджарому торсу. Барон щедр, да только Паул делится мукою с детьми, да с их мамашами. Никому отказать не в силах. И как откажешь? Придет на порог почтенная мать семейства полных двадцати лет, за ней трое детишек, бросится в ноги. Отдашь последний гарнец муки*. Ну, куда ему одному столько. Жаль, пузо никак не наживёт. Поджарый, словно та гончая. Ну, может, и к лучшему, крестьяне сильней уважают. Избыток пищи, как и распутство – грех. Паул отворил сундук, посомневался, но вынул-таки кусочек сухого пирога. Немного можно поесть посреди ночи. Не грешно то, если обращено на пользу учения. Знания он свои собирал по крупицам, некоторые перенял у Люции, а сколько еще предстоит узнать.

Паул достал огниво, несколько раз чиркнул кремнем по кресалу, искры никак не хотели высекаться, да и трут отсырел. Свеча на столе полностью оплыла. Ему бы что-то получше, да только откуда возьмешь? Разве что спросить у барона. Священник прошёлся из угла в угол по келье. Два шага до крохотного оконца, шаг за сундук и обратно. Особо не разомнешься. И в коридор часовни теперь лучше не выходить. Стражник неотрывно следит за дверью темницы.

Старику вдруг захотелось поговорить с молодой женщиной, обнадежить. Этим утром он непременно наведается в замок под предлогом необходимой молитвы. Навестит ее сына. Малыш так рано остался без матери. Сколько ему теперь? Полгода, ни днем больше. Хоть бы выжил, дети так часто гибнут. Нужно раздобыть где-нибудь козьего молока. Но лучше бы барон Розен нашел кормилицу своему сыну. Так надежней, чем переливать молоко. Служанки ленивы, а малыш может и захлебнуться, если одна из них уснёт. Только бы у них с Люцией все получилось! Тогда ребенку не придется страдать.

Но как выполнить ее просьбу? Как сказала красавица – и она, и сын должны показаться барону мертвыми. Убить наследника барона – невиданный грех, преступление. Как бы ему самому после этого не оказаться в клетке на площади. Нет, тут нужно поступать мудрей. Он объявит Зенона дьявольским отродьем и сам, с позволения его матери полоснет по горлу ножом, а потом вольет в крохотный ротик живительное зелье. Пусть поспит, проснется вместе со своей мамой через пятьсот лет. Можно будет забрать тельце, уложить в своей келье. Или вон, спрятать в сундуке между книг. Пускай спит маленький мальчик. Уж он-то сможет обустроить ребенку добротную люльку.

Паул углубился в свои мысли. Люция совсем не похожа на дьяволицу, даже, напротив, ее можно было бы счесть праведной. Юная баронесса рьяно учила молитвы, помогала всем нуждающимся. Сколько душ ушло бы на небо, если бы не рецепты зелий и трав. Вон и охотнику она помогла в то новолуние, присыпала страшную рану плесневелой травой. Все зажило, и лихорадка сошла у мужчины. Дети остались расти с отцом. Не было колдовства в том рецепте. Ведь с тех пор священник и сам не раз использовал плесень, когда залечивал раны. Что это, если не чудо, не божий промысел? Да только о таком чудесном свойстве плесневелой травы никому не расскажешь, если ты сам не святой – сожгут чего доброго на костре. Только в одном житие святого он встретил подобный рецепт – женщина выходила мужа, выпаивая его плесневелым корнем. То назвали божьим чудом, делом самой длани господней. Может, Люция не с дьяволом сошлась, а напротив, сам бог открыл ей чудодействие трав? А ее малыш Зенон? В нем что за сила заключена? Может, в сыне барона проснется дьявольское зло? Может, нельзя ему помогать? Взглянуть бы самому на мальчишку.

Старик с наслаждением вытянулся на деревянной койке, накрылся овечьей шкурой и только седую бороду выправил поверх одеяла.

- В смирении – сила. Голодное пузо дает решимость. Да только как хочется просыпаться на пуховой перине! Со жбаном пива в кладовой и жареной уткой на столе! И чтоб никто не завидовал, чтоб в каждой семье по соседству было бы точно так же. Еще бы голову сыру про запас в кладовой иметь, пусть покрывается благородством год от года. Не страшно его слой соскрести ножом, под плесневелой коркой все равно останется добрый сыр. И пряник имбирный, да заквашенный на меду держать под подушкой из лебяжьего пуха. И по примеру какого-нибудь монаха вырастить сладкие яблоки, непременно розового цвета. Будет время – будет и польза от его трудов людям.

*** Люция устроилась на ворохе прелого сена, обхватила колени руками и положила на них усталую голову. Она уже оплакала свою любовь к мужу. Нет больше для нее Розена. И как спастись она теперь знает. Только бы священник не обманул ее надежд. Тогда все получится так, как нужно. Она будет ранена, лучше смертельно, в шею. Острая короткая боль тела – это не так страшно, как боль от разбитого сердца. Теперь она это знает наверняка. Священник капнет ей в рот несколько капель зелья, и она уснёт на добрых пятьсот лет. А когда проснется, малыш будет с нею рядом, рана заживёт и портал в ее мир будет открыт. Чего еще желать? Розена к тому времени уже не будет. От мужа останется только могила. И плакать о нем она больше не станет. Барон потеряет все при жизни. Потеряет тех, кого так сильно любил.

Только бы хватило святому отцу мужества перерезать горло младенчика, нанести и ему смертельную рану. Чтобы тот крепко спал, дожидаясь, пока она проснется. И все у них будет хорошо.

Удалось бы только взглянуть еще хоть один раз на мужа, запомнить его, попрощаться. И за что только небеса ей послали такую любовь? Сильную и невозможную. Никогда Розен не признает ведьму, никогда больше ее не коснётся, скорей проклянёт. Значит, и не любил. Иначе никогда не поверил бы навету. А даже если и поверил бы, то что? Разве можно отказаться от той, которую действительно любишь? Приговорить к страшной смерти? Розен! Ведьма тихо заплакала, стыдясь своих чувств. Как горько жалела она, что решила остаться в этом мире. Нужно было уйти, покуда не закрылся портал, но тогда у нее бы не родился чудесный сын. Нет, она все правильно сделала. Нужно только чуточку потерпеть. Пережить собственную казнь и казнь малыша. Рецепт старинный, верный, он не обманет.

Грохнули шаги в коридоре, прокашлялся страж по ту сторону двери. Девушка без сомнения узнала походку мужа. Люция гордо вскинула голову, стерла слезинки с лица, распрямила спину и поднялась. Шаги мужчины робко приблизились к двери темницы. Девушка услышала тихий шепот мужа.

- Что баронесса, спит?

- Мне сие неизвестно! - громко ответил страж.

- Не кричи! Дай ей отдохнуть перед тем, как...

И снова шаги, не заглянет к ней муж, не простится, значит, и не любил он ее никогда. Только польстился на длинные волосы, да красивое тело.

- Будь ты проклят, Розен!

______ * Старинная мера до сих пор применяется в конном мире как объективно удобная для сыпучих продуктов. Объём гарнеца (чаще гарца) примерно 3,3 литра.