Отвергнутая жена

Глава 8

Герберт безжалостно рвал на куски новую простыню – малышу пригодятся пеленки в дороге. Рядом на сундуке лежали его самые лучшие вещи. Парень с невиданным упорством собирался в дорогу. Он надеялся и почти верил, что казнь Люции состоится завтра. Ведь еще не вынесен приговор, да и хворост... не собран. Его понадобится для костра много, опять же столб придется кому-то вкопать. Для этого подходящее дерево еще нужно найти и срубить. Не сама же по себе девушка останется стоять, окруженная пламенем. Впрочем, Люция может. В характере баронессы Герберт больше не сомневался.

Даже украдкой он боялся мечтать о том, чтобы заполучить именно эту женщину себе в жены. Раньше и помыслить не мог о таком, а теперь вот размышляет. Не всегда беды несут только горе, иногда они приносят и счастье. Главное, стоять на своём, крепко держаться за свою несокрушимую волю. И тогда непременно что-нибудь да получится. Крепкий ребенок, сильная женщина, еще бы на службу к князю попасть, было бы вообще замечательно. Тогда судьба Герберта сложится самым лучшим образом, наверное, он даже будет счастлив.

Может, ему представиться не простым стражем, а хранителем печати барона Розена? Угу, тут-то его на лжи и поймают! Впрочем, может и выйдет что из этой затеи. По ту сторону от границы любят все заморское, иностранное, считают лучше того, чем обладают сами. Вот и его, прибывшего из-за границы, князь может обласкать вниманием и держать при себе, а там и платить станет хорошо.

Герберт внимательно прислушивался к тому, что происходило снаружи конюшни, нельзя, чтоб его сейчас видели. Если хоть кто-нибудь заметит, как он укладывает свое добро для поездки, сразу всем разболтает. Кругом хрустели сеном кони, стучали копытами по полу.

Парень сунул за пазуху пучок сушеной полыни. Как бы то ни было, а от нечистой силы себя нужно беречь. Следом он распихал по карманам соль в жестянке, мелкие деньги, немного свечей. Кто знает, как дальше все повернется, может быть, придется действовать быстро. Да и одному остаться в конюшне – это редкий случай. Сейчас ему повезло – никого нет, кто-то из конюхов занят делами во дворе, кто-то глазеет на подготовку к суду.

Внезапно Герберт расслышал тихую поступь за воротами. Ясно, сюда кто-то идет, нужно поторопиться. Парень спешно сунул пеленки под ближайшее седло. Вот уж точно не дело, если их хоть кто-то заметит. Еще решат, что Герберт рехнулся, иначе зачем стал бы мужчина рвать добрую ткань на куски. Чем бы руки занять, чтоб не привлечь к себе излишнего внимания? Парень схватил нить и кованую иглу, которые еще не успел запаковать, и уселся на мешок зерна, будто решил штопать дыру на лошадиной попоне.

Неспешно в казарму вошел священник Паул. Герберт привстал, учтиво поклонился. Ему бы предупредить, что в темном углу у ворот неудачно стоит умывальник, с непривычки можно крепко треснуться лбом, да только делать этого нет никакой охоты. В душе молодого стража вскипала неуемная ярость, вот и кулаки напряглись. Вздернуть бы этого на балке! Или одной рукой поднять за шею и скинуть на камни прямо отсюда, из ворот конюшни. Если повезет, отца Паула больше не будет, а барону можно будет сказать, что споткнулся святой отец.

Как этот гад уговаривал Розена, чтобы тот непременно приговорил и жену к костру, и, будто этого мало, своего ребенка! Так и стоит в ушах медовый голос старика. Черная ряса волочится по полу, будто вороновы крылья, а на груди болтается из стороны в сторону массивное распятие. До этого дня Паул носил на груди простой крест, а теперь – вон! Вырядился! Подготовился к суду над ведьмой. И как он только проповеди читает с такой темной душой? Вот уж точно под стать одежде. Какой вообще человек способен обречь на смерть ребенка?

У них в родных Тропорах этого бы Паула да за такие слова! Любой отец, окажись он на месте Розена, отправил бы Паула поплавать зимой в ледяной реке. Самому испытать на себе и милость Всевышнего, и заодно "благодарность" людскую. А то и попросту собрались бы люди всем селом, подперли бы дверь его дома, да подпалили бы избу ночью с четырех углов. Нет, по ту сторону границы никто бы не стал терпеть произвола инквизиции, да и не терпит. Виданное ли дело - сжечь мать вместе с младенцем?! Не бывает такого.

Герберт зло скрипнул зубами, он едва мог скрыть свою ярость. Сейчас к нему в руки шел тот, от кого зависит приговор любимой женщине. Инквизитор, палач, человек, который владел помыслами всего города. Это по его милости собралась толпа у ворот. Это он читал яростные проповеди, зарождая тем самым ненависть в душах людей, вместо того, чтоб учить их добру и смирению.

Паул с великим трудом пробирался по коридору конюшни. Здесь царил полумрак, а глаза старика еще не привыкли к нему после ясного летнего дня. Большого труда требовалось ему, чтобы ни на что не наткнуться. Старик сжал крепче распятие в руке, разве что Всевышний поможет удержаться на ногах. Только бы не упасть, сверни он здесь себе шею – никто не исполнит просьбу Люции. Лишь в его руках судьба крохи Зенона и мудрой женщины. Младенца попросту жаль, а от судьбы ведьмы зависит так много. Ей одной известны секреты всех трав, исцеляющих мазей, рецепты множества зелий. Эти знания могут изменить весь мир, исчезнут болезни, а значит, людей станет на Земле больше, все пашни возделают, голод исчезнет. Стоит Паулу неудачно упасть, всё исчезнет вместе с Люцией, сгорит в огне инквизиции. И сам старик не получит желанную "почти вечную" жизнь.

Паул пробирался буквально на ощупь, чуть не налетел лбом на крюк, вбитый в стену. На этом крюке едва держался бочонок с дырою в боку. Он бросил взгляд на Герберта, тот находился у дальней стены конюшни, сверлил его взглядом. Парень стоял прямо и гордо, явно готовился к мести, а может, замыслил побег для ведьмы. Вон и в руках он что-то вертит. Рядом на суконке лежат невзрачные с первого взгляда вещицы – горсть сухарей, фляга. Точно, готовится в дорогу, видимо, и Люцию решил взять с собой. Красивая женщина любого способна увлечь колдовским взглядом своих медовых глаз. Признаться, и сам Паул попал под очарование ее невиданной красоты. Тем более, сана на нем больше нет, целибат остался в прошлом. Был бы он хоть чуточку моложе, сейчас, может, и задумался бы о семье. Но все же сорок лет – это очень много. И потом, Люция замужем. Не через все законы можно переступить. Но! Замужем Люция теперь, а через пятьсот лет? Ведьма точно проснется вдовой и тогда... Тогда можно будет подумать о большем.

Паул прокашлялся, сам испугавшись своей невиданной наглости.

- Святой отец, вы что-нибудь желаете здесь? - холодно задал вопрос Герберт.

Сам он приглядывался к тому, как бы убить старика. Ярость никак не хотела отступить, а жизненный опыт настойчиво советовал не оставлять за спиной врагов. Сегодня Паул приговорит Люцию и Зенона к костру, а завтра? Кто станет следующей жертвой? Ясно только одно – костры инквизиции никогда не потухнут. Ведь так просто желать смерти женщинам, которые кажутся опасными.

- Сын мой, Герберт, ты так давно не исповедовал мне свою душу. Скажи, что тревожит тебя?

Герберт неловко двинул локтем, седло накренилось, из-под него показался край пеленки. Паул мгновенно понял, для чего предназначена белая мягкая ткань, да еще и порванная на куски. Выходит, страж и ребенка решил с собой утащить. Хороший он человек, добрый, готов один пойти против всех. Точно так же, как и сам Паул. Значит, их теперь двое? Старик улыбнулся, дышать ему вдруг стало легче. Одному решиться на что-то всегда сложней, чем вдвоем. Жаль, Герберт не догадывается о помыслах Паула. И ведь не расскажешь ничего! Не поверит, вон какая ухмылка блуждает на губах парня. В нем, в Пауле, страж видит врага. Того и глади, кинется, нападет! Как задумчиво он обернулся на гору подков, сваленных у стены. Если одной из таких как следует приложить человека по голове, он наверняка погибнет. И никто ничего не докажет, они ведь в конюшнях. Мало ли, одна из лошадей испугалась, отвязалась, вот и не стало священника. Все очень просто, эта простота и пугает. Герберт нагнулся к подковам, подхватил одну в руку.

- Что-то игла совсем не идет, попона уж очень толстого сукна, - сверкнул парень глазами, зло улыбнулся.

Такая улыбка часто мелькает на лицах стражей, когда они собираются ворваться в бой. Лихая, решительная, раз увидишь ее, никогда не забудешь. Вон и костяшки на руке Герберта побелели. Крепко он сжал подкову, уже, считай, приладил к ладони. Паул почувствовал себя на суде, где ему уже вынесли приговор. Приговор за то, что посмел обвинить Люцию. Старик не слишком боялся смерти, но знания! Как ему хотелось познать все секреты этого мира! Именно ради этого он в свое время отрекся от мирской жизни, от всех ее соблазнов, запер себя в келье наедине со многими книгами. Думал, тогда времени ему хватит. Но успел постичь так мало за всю свою жизнь! И вот теперь по глупости, когда впереди уже замаячило столько открытий, когда сан, целибат остались позади, он потеряет все? Ну уж нет! Ни за что. Опять же, Люцию жаль. Таких женщин он еще не встречал. И твердо намеревался встретить через пятьсот лет, уже вдову.

- Всевышний посылает только те испытания, которые по силам душе.

- Вот и я так думаю.

Герберт поднялся с мешка. Все его мышцы разом напряглись. Он прикидывал, как ударить ловчее. Корень зла необходимо выдернуть и уничтожить. Окажись на его месте кто-то из братьев, даже его собственная мать, они бы поступили точно так же. Не побоялись бы за себя.

- Нельзя допускать зло в свое сердце. Дьявол искушает соблазном. Исповедуйся, сын мой. Я принес тебе немного вина, чтоб ты мог причаститься.

Паул и вправду захватил с собой флягу с вином, в которое предупредительно добавил сонного зелья. Он надеялся опоить Герберта, чтобы тот проспал суд. Дожить бы еще самому до суда!

- Сердце должно оставаться чистым от дурных помыслов. Нельзя давать им вырваться наружу. Никак нельзя губить детей, женщин... Зло должно быть истреблено. Вы согласны, святой отец? - страж подходил все ближе.

В своих стойлах на привязи волновались лошади, стучали копытами. Страх и решимость они чуют своей шкурой.

- Согласен.

Паул сделал шаг назад, ударился затылком о крюк, вбитый в стену, невольно согнулся. Только это и уберегло его от удара подковой. Герберт досадно выдохнул. Промазал! Но священник не голосит, не зовет на помощь, может, и не заметил того, как мимо его головы просвистела подкова?

В конюшню хлынул свет, ворота открылись. Герберт успел прислониться к стене, принял скучающий вид. Паул медленно распрямился. Не иначе сам бог его уберёг! Выходит, он на правильном пути. А может, ему помог сам дьявол? Вошедший в конюшню мальчишка не дал додумать мысль.

- Святой отец, вас приглашает градоначальник присоединиться к нему на суде.

- Вот как? - старик почувствовал, как по его спине бегут капли пота, и все же голос его не дрогнул, - Я исповедую тебя позже, сын мой Герберт.

- Буду ждать этого часа с трепетом в сердце, - склонил голову страж. По всему было ясно, что священник не заметил нападения на церковь в своем лице. Уф!

Паул ушел. Герберт, как мог быстро, собрал свои вещи. Пеленки он бережно сунул за пазуху, не так уж их много. Под камзолом и вовсе не будет заметно. Он еще раз обвел взглядом лошадей. Присмотрел тех, которых хотел свести ночью с конюшни. Вон и седла довольно удобные для них нашлись. То, у которого обе луки повыше, он возьмет для Люции. Девушке удобно будет ехать, опершись спиной. Как бы только выкрасть младенца? Пожалуй, стоит с вечера остаться в замке, подождать, пока все двери запрут.

Ну а дальше? Дальше он постучится в комнаты барона, солжет служанкам, будто бы его прислал отец Паул. Якобы тот хочет молиться над младенцем всю ночь. Наверняка ему поверят. Служанки уже и так доверяют Герберту, именно он избавил их от плача голодного младенчика, принес молоко, облегчил жизнь. Да, это хороший план. Повезло, что он не убил старика сейчас. Всевышний точно на его, Герберта, стороне, уберег Паула. Его имя еще должно послужить доброму делу. Был бы священник сейчас мертв, так просто до Зенона было бы не добраться. Теперь-то точно все выйдет как надо.

Парень вышел наружу, его лицо залило солнце. Молодой страж обогнул конюшню, чуть не по головам пересчитал стражей и конюхов. Все они были здесь, во дворе, лишь несколько человек дежурили у ворот да на крепостной стене, но оттуда не видно оконца темницы. Вот и к нему лицом повернулась удача. С самым уверенным видом парень пересек двор, обогнул часовню по кругу и встал у оконца. Что творилось там внутри, было не видно. Одно дело, когда кругом темень. И совсем другое, когда в комнатке темно, а снаружи такое солнце.

- Люция, - шепотом позвал он. Девушка не ответила, только послышался шорох ее платья, да легкие шлепки босых ног по каменному полу. Вскоре напротив решетки возникло белое лицо Люции. Ее медовые глаза, казалось, начали немного светиться.

- Тебя могут увидеть или услышать, иди отсюда скорей! В коридоре голоса. Там Паул и мой муж. Беги скорей!

Герберт опустился перед ведьмой на колени, взялся руками за прутья решетки.

-Только святая может думать о другом в такой час. Я помогу, не бойся ничего. Все получится.

- Не нужно.

Легкое касание, прикосновение нежных прохладных пальцев к руке будто одурманило Герберта. Он не смог с собой ничего сделать, нагнулся еще ниже, поцеловал запястье Люции. Та ласково провела по волосам парня. Ей так нужна была эта поддержка, близость другого человека, забота. Ведь он, этот страж, готов ради нее рискнуть всем, что имеет. Своей размеренной жизнью, да нет, просто жизнью. Все он готов бросить к ее ногам.

- Не бойся за сына. Я знаю, как незаметно его вынести из замка.

- Я боюсь за тебя. Не нужно мне помогать. Ты и так очень много для меня сделал.

- Люция порывисто обняла стража за плечи, насколько могла это сделать сквозь решетку. Если бы не он, не этот красивый парень, не его безумная смелость, ее кроха, ее Зенон сейчас бы голодал. Никто кроме Герберта не решился отнести ее малышу маминого молока. Материнское сердце рвалось из груди, как ей хотелось хоть еще раз увидеть своего сына, провести ладонью по его лбу, прижать к груди, поцеловать на прощание. Пусть будет проклят Розен за все то зло, что сотворил! Чужой помог, а родной отец обрек ее мальчика на погибель. Вот и вся цена его любви! Любви, которая только мерещилась. Люция тихонько всхлипнула, по ее щеке потекла слезинка. Нет, разреветься она себе не даст. Нельзя радовать мужа. На суде она будет прямо смотреть ему в глаза. Смотреть и улыбаться. Пусть знает, какую женщину он потерял и никогда больше не станет счастливым! Никогда не полюбит.

- Я спасу, верь мне. По ту сторону границы есть дом. Я устроюсь в князеву стражу. Ни ты, ни Зенон не будете ни в чем нуждаться. Мясо и молоко каждый день будут на вашем столе. В лесу полно дичи, а стражам хорошо платят, - по-своему понял ее парень, - Я уже купил плащ, подбитый мехом в дорогу для тебя. И раздобыл пеленок младенцу.

- Не нужно было этого делать, - потрясла головой девушка и разжала объятия.

Она представляла, чего стоит такой плащ. Всё, что заработал страж за год, а то и за два, ушло на него. Герберт ухватил девушку за обе руки, сжал ее пальцы, чтобы подбодрить. Только сейчас он смог различить, что Люции пришлось стоять все это время вытянувшись на цыпочках, чтоб до него дотянуться.

- Верь мне. Этой ночью ты возьмешь на руки своего сына.

- Позаботься о Зеноне, прошу. Молоко козы тоже подойдет.

Она не могла думать о том, что ее мальчик будет обречен на мучения, пока ее не будет с ним рядом. Кто знает, когда отец Паул сможет надрезать его горло? Вряд ли это случится сегодня. А молока в запасе уже не будет. И сцедить его будет не у кого, ведь она уже будет спать в своей могиле этим днем. Только бы все получилось, только бы отец Паул нигде не ошибся, только бы Герберт раздобыл для ее малыша молока. Нельзя, чтобы тот плакал от голода даже один-единственный день.

- Я позабочусь. И отомщу, если успею.

- Розен сам умрет с горя.

- Я говорю об отце Пауле.

- Не мсти ему. Обещай.

- Обещаю, - скрипнул зубами стаж. Священника ему хотелось убить и сделать это немедленно, - Мне нужно идти.

Люция убрала руки, но не могла отвести глаз от Герберта. От его честного и прямого взгляда, от красивого лица, от этой стройной, мускулистой фигуры. Таких мужчин не бывает, они приходят только во снах или гибнут рано, пронзенные своей доблестью. Разве может человек иметь настолько чистую и благородную душу?

- Я никогда не попрошу ничего взамен. Но заботиться и беречь буду как своих.

Он сказал это и собрался уйти, но не успел. Позади Люции скрипнул засов, стала открываться дверь. С той стороны двор виден как на ладони! Все, что смог сделать страж – это прижаться вплотную к стене, лишь бы его не заметили.

Люция обернулась к вошедшим в ее темницу мужчинам. Она заметила, как в коридоре мелькнул плащ ее мужа. Розен не посмел войти к ней, сбежал раньше, чем открылась дверь. Только кончик плаща его выдал. Трус и подлец! Как она могла полюбить такого? Девушка выпрямила гордую спину и посмотрела на вошедших стражей с достоинством настоящей колдуньи, теперь можно не скрывать свою суть за кротостью.

- С чем вы пожаловали в мои новые покои?

Один из вошедших на секунду смутился. Люция узнала этого мужчину, его умирающей сестре она передавала на той неделе целебную плесень. Женщина начала поправляться.

- Отец Паул велел передать вам... тебе, поганая ведовка, рубаху. В ней на суде будешь.

- Передайте ему мою благодарность. Эта моя одежда и вправду испачкалась.

- Живей переодевайся. Не морочь голову, - белая рубаха упала девушке под ноги.

- Я не стану вас слишком задерживать. Ей почудилось, что из-за угла коридора будто выглянул Розен. Но она слышала, что дверь снаружи захлопнулась. Неужели муж и тут ее хотел обмануть? Сделал вид, что ушел, а сам подглядывает будто мальчишка? Люция разозлилась и улыбнулась. Без всякого сомнения она сдернула с себя ту тонкую ночную рубашку, в которую оставалась одета. Великолепное обнажённое женское тело мраморным изваянием застыло перед стражами. Люция неспешно нагнулась, подобрала с пола то, во что ей надлежало одеться – грубое рубище, которое едва будет доставать до колен. Что ж, Розен, ты сам этого хотел. Будет, о чем тебе вспомнить, и о чем пожалеть!

Люция под взглядами двух донельзя ошарашенных мужчин просунула руки в новую одежду, встряхнула волосами.

- Разрешаю проводить меня на суд.

*** Герберт вжался лбом в стену. Парень не мог дышать от волнения, не мог закрыть глаза, отвести взгляд. Хоть и проклинал себя за это. Кем нужно быть, чтобы сотворить такое! Какой мужчина позволит подвергнуть свою жену такому унижению? Вынудить ее переодеваться на глазах у других. Каким достоинством нужно обладать девушке, чтобы не дрогнуть, чтобы перенести такое унижение с гордо поднятой головой? Не залиться слезами, не упасть в обморок? Ему бы не смотреть! Да как было отвести взгляд от такой небывалой красоты? Люция будто светилась в темнице. Все ее белоснежное гладкое тело. И потом, если б хоть один из вошедших посмел коснуться ее, Герберт бы спугнул его. Крикнул бы что-то обидное, вызвал бы на поединок. Да что угодно! Объяснил бы потом барону, что очутился здесь у окна случайно или просто хотел поглядеть на ведовку до начала суда. Да мало ли почему он мог быть здесь?

Люцию увели. Герберт медленно пошел в сторону замка. Нужно еще раз показаться на глаза служанкам, может, чем-то помочь им, пока Розена нет в замке. Он должен вызвать доверие у девушек, чтобы ночью все прошло гладко, чтобы они легко отдали ему Зенона. Не стали ничего выяснять. Как бы то ни было, а он обещал Люции позаботится о ее сыне.