— Отпустите! Отпустите, кому говорю! — оказываю сопротивление, упираясь всеми конечностями.
Держа за подмышки, меня тащат по жутковатому коридору отдела полиции. Здание кажется мне знакомым. Это именно тот отдел полиции, в котором не так давно я писала заявление о краже своих вещей.
— Ишь, какая буйная попалась! — что-то веселит Андрюху, но стальную хватку при этом он не расслабляет. Его ручищи действенней самих наручников, которые он грозился надеть на меня, когда я всеми силами противилась высовываться из УАЗика. — Не сопротивляйся! Так ты делаешь себе только хуже.
Куда ещё хуже!?
Женщину, что была со мной в машине, охрана повела по длинному коридору в сторону кабинетов, а меня же в сопровождении двух беспринципных мужиков ведут прямиком к пустующей камере. Думала, такое бывает только в фильмах. А нет, на собственной шкуре мне придётся прочувствовать все "прелести" заточения.
— Узнаёшь? — Андрюха с силой дёргает меня и передаёт в руки сотруднику полиции с дубинкой в руках. Грозный мужчина под два метра ростом многозначительно угукает Андрюхе. Его леденящий душу взгляд вселяет ужас. Запугивают они, конечно, мама не горюй. Лишь бы запугивание не переросло в нечто большее. Например, в рукоприкладство. Иначе я стану заикой на всю жизнь. — Доложи о ней Скворцову, как только он явится в отел. Вроде бы он ведёт то самое дело о краже!
Отдав распоряжение, он уходит гордой походкой из здания.
Мужчина с дубинкой открывает замок. Решётчатая дверь со скрипом распахивается и он небрежно заталкивает меня внутрь вонючей камеры. Повсюду плесень, во рту тотчас появляется кислый привкус от тошнотворного запаха. Я с силой зажмуриваю глаза, хватаюсь за голову и сгибаюсь дугой. Про себя проклинаю этот день, месяц, а следом и всё своё бессмысленное существование. Хочу кричать, выть от бессилия, но истошный вопль застревает у меня в глотке, так и не вырвавшись на свободу.
— Пожалуйста, вы же ошиблись… Я вовсе не тот человек, кто вам нужен… Это не я… я не воровка, — из уст выходит хриплый выдох. Прильнув к металлической решётке, я бьюсь головой об неё.
— Жди допроса! — сурово бросает мужчина, грозясь дубиной. Он закрывает замок на ключ и садится за стол, что служит наблюдательной точкой. Для него я как на ладони.
Супер!
За последний месяц я так безответственно умудрилась потерять свои вещи, документы, дерьмового парня и любовь. На очереди теперь ещё и свобода.
В голове не укладывается. Судьба явно поверяет меня на прочность и чем дальше, тем испытания становятся всё более издевательскими.
— Эй, хотя бы скажите как долго меня тут продержат? Здесь же жутко холодно! И воняет так, будто здесь сроду не мыли пол, — действую на нервы полицейскому.
Своим писклявым голосом я мешаю ему читать газету. Зыркнув на меня из-за неё, он воротит свой нос, словно увидел во мне заразную бомжиху, а потом как ни в чём не бывало он делает глоток кофе из бумажного стаканчика.
Обидно до слез.
Присаживаюсь на уголок холодной скамьи и снова осматриваюсь. Больше здесь мне делать нечего. Можно, конечно, занять себя глубокомысленными рассуждениями, но, боюсь, если я начну думать, то тем самым сделаю себе только хуже.
Прикинув на глаз размеры камеры, прихожу к выводу, что даже наш деревенский туалет будет чуть больше, да и пахнет там получше. Два на два, обшарпанные стены и маленькое оконце, из которого виднеется краешек хмурого неба.
Разглядывание моих "покоев" быстро надоедает мне и я всё-таки возвращаюсь к размышлениям.
Что же мне делать в такой ситуации? Если бы я только знала… Знаю лишь, что отстаивать свою правоту совершенно бессмысленно. Эти полицейские настолько твердолобые, что проще в лепёшку расшибиться.
Но я же ничего плохого не сделала. Разве людей сажают за решётку ни за что?
Если я нахожусь здесь, то ещё как сажают.
— Мне же полагается один звонок! Я хочу позвонить! — просовываю руку и машу ею. Надсмотрщик или кто он… маячит у меня перед глазами, гоняя через каждые десять минут за новой порцией кофе.
Аромат кофе хоть и жжённый, но я не отказалась бы от глотка для придания бодрости. Сил почти нет, веки покрылись свинцовой коркой, глаза слипаются, но как бы я ни желала вздремнуть, реальность не позволит мне провалиться в беспамятный сон. Неприятности будут подстерегать меня даже во сне.
— Ну неужели вам сложно ответить? Скажите хоть что-нибудь.
— Да замолкни ты уже, наконец! — рычит надсмотрщик, нарочно развернувшись в кресле спиной ко мне. — Тебе же сказали ждать, когда вызовут на допрос! Так сиди и жди!
— Но я не понимаю по какому праву меня здесь держат? Меня в чём-то подозревают?
Я вконец надоела этому мужику, но этого моя совесть и добивалась. Хочу доканать его, тогда может быть его язык развяжется и хоть что-нибудь прояснится.
— А сама как думаешь? — нагловато отвечает вопросом на вопрос. Ясности от него не дождёшься.
— Но звонок! Я хочу позвонить своему адвокату! — говорю, возомнив себя самой умной.
Сотрудник правопорядка издевательски посмеивается надо мной. Он чуть ли не давится своим кофе.
— Сериалов американских насмотрелась, что ли? — откашлявшись, злорадствует он. А потом разворачивается в кресле и с агрессией прикладывается кулаком о стол, что желание превратиться в труху моментально превзошло желание выяснить всю правду о своей дальнейшей судьбе. — Какой ещё звонок? Какой адвокат? Сказали жди, значит сиди молча и жди! Глядишь, поутру отпустят.
Согласна! Я на всё согласна, лишь бы увидеть утреннее солнце и почувствовать на себе его лучики. Ещё никогда я всерьёз не задумывалась о значимости свободы.
Шумно выдыхаю и снова присаживаюсь на скамейку.
У меня даже выходит задремать.
Когда открываю глаза, сквозь окно уже просачиваются первые солнечные лучи.
Тело всё гудит, конечности жутко отекли, ведь я заснула, подмяв ноги под себя. Так было немного теплее.
Я разминаю затёкшую шею. Она не поворачивается ни туда, ни сюда.
В туалет хочется так, что ещё немного и я лопну, а по близости, как назло, никого нет.
И куда, спрашивается, делся мой личный надсмотрщик?
Я долблю кулаками по решётке и бессвязно ору, думая, что на мои дикие вопли сбегутся люди.
Это срабатывает.
Как только вижу угрюмую физиономию человека, направлявшегося в мою сторону, прижимаюсь к стене, да помалкиваю.
— На выход! — распахивает надсмотрщик для меня дверь.
Я покорно выхожу из камеры. Мужчина разрешает мне наведаться в уборную перед тем, как под строгим надзором завести меня в уже знакомый кабинет.
Я здесь была раньше.
Тогда в голове моей была каша, но я отчётливо помню дверь с табличкой на ней: Скворцов Юрий Александрович.
Ну хоть кто-то с головой дружит в этом здании.
Мысленно благодарю всевышнего за то, что послал мне здравомыслящего человека, а когда вхожу в кабинет, то окончательно прихожу к единому убеждению: сегодня удача на моей стороне.
В прошлый раз капитан Скворцов был очень внимателен и добр ко мне. Надеюсь, сейчас он так же проявит ко мне снисходительность и прольёт свет на ситуацию с моим нелепым задержанием. Не стану отрицать, я даже жду извинений в свою сторону.
— Здравствуйте, капитан Скворцов! Как я рада вас здесь видеть! Я уж думала не встречу здесь никого! — словно пропела я капитану, стоя в проходе тесного, но наполненного светом кабинета.
— Присаживайтесь! — сдержанно отвечает. Не поднимая глаз с исписанного листка, он указывает на стул напротив.
Присаживаюсь и, сгорбившись, жду. Расправляю платье и барабаню пальцами по бёдрам.
Молчание затягивается, мандраж только усиливается, а капитан будто нарочно оттягивает момент. Он продолжает вчитываться, вполголоса что-то мыча.
Когда он наконец-таки откладывает листок в папку, то устремляет свои глаза уже на меня. Я бы даже сказала его подозрительный взгляд направлен в самую глубь моей души.
— Есть новости о человеке, который позарился на мои вещи? — беру на себя смелость задать вопрос первой.
— Нет!
— Тогда, может быть, вы объясните мне, какого фига я здесь делаю?
Не сводя с меня глаз, капитан опускает руку вниз, а затем ставит на стол мою сумочку.
Вот это фокусы!
Чувствую мгновенный прилив сил. Мне хочется плясать от радости и кричать: я спасена.
Я наконец-то разберусь со всеми проблемами, если мой паспорт всё ещё внутри. И плевать на то, через что мне пришлось пройти.
— Где вы её нашли? — тянусь к сумке, как вдруг получаю резкий шлепок по рукам, что заставляет меня натянуться струной.
— Так полагаю, это ваше! — зыркнув на сумку, капитан откидывается на спинку кресла, покачивается в нём из стороны в сторону.
— Да, она принадлежит мне, — как-то неуверенно произношу, ещё раз глянув на сумочку. Это моя, нет сомнений. Максим мне её подарил, когда я неосознанно пожаловалась ему, сказав, что подаренный им телефон слишком огромный, и не влазит ни в один карман. — Я случайно забыла её на заднем дворе, недалеко от остановки "Спортивная". Это вы её нашли? Спасибо вам! Вы не представляете как выручили меня!
— А уж нас как выручили! — злорадно хмыкает он. Выпрямляется, кладёт руки на поверхность стола и переплетает пальцы в замок. — Вчера вечером нам доставил эту сумку один неравнодушный человек. Он полагал, что тем самым помогает вам, но он и не догадывался, что своим неравнодушием на самом деле оказывает помощь полиции и способствует срочному раскрытию дела.
Всего раз моргаю и сглатываю вязкую слюну. Ладони покрываются липким слоем. Тело и разум подводят, я начинаю паниковать.
— Я… я не понимаю, о чём вы? — хриплю я. Даже голос подводит меня.
— Три дня назад я принял заявление о пропаже одной ценной вещи. Вещи, которую вчера при осмотре, обнаружили в вашей сумке. Как, собственно говоря, и документы на имя Синичкиной Надежды Анатольевны, что значительно сузило круг подозреваемых и упростило нам дальнейшие поиски.
Понимаю, что безысходность накрывает меня со страшной силой. Безнадёга обрушивается на меня лавиной, закидывает необоснованными подозрениями.
— О какой вещи, чёрт побери, идёт речь? — на нервах я повышаю голос. Кошусь на дверь, чтобы дать дёру, но вовремя останавливаю себя. Всё намного серьёзней, чем я представляла себе. Побег только усугубит моё шаткое положение. — Там кроме кошелька, документов и губной помады ничего не было!
Капитан отъезжает на кресле к стене, отодвигает ящик и выуживает оттуда вскрытый конверт. Подъезжает обратно за стол, вынимает из конверта карточку и кладёт на стол прямо пред моими широко раскрытыми от недоумения глазами.
Это же обычная фотография.
Хотя что я несу? Где ж она обычная?
На снимке запечатлена самая что ни на есть диковинная вещица. Необычайной красоты то ли брошь, то ли заколка, вся усыпанная драгоценными серебристыми камнями, и лежавшая на бархатной синей подушечке.
— Ещё скажите, что ни разу не видели это украшение? — капитан не спрашивает. Своим высокомерным тоном он давит на меня. Хочет, чтобы я созналась. Тут же бросилась писать чистосердечное признание.
— Совершенно верно! Я впервые вижу его! — я не прогибаюсь, продолжаю стоять на своём, но чувствую, продлится это недолго. — Я вообще не соображаю что происходит и что вы хотите этим сказать мне?
— Что ж… другого я и не ожидал! — сгребает снимок и папку со стола, возвращает в ящик, а потом ставит жирный крест на моей блёклой жизни: — Значит так, Надежда Анатольевна. Вы подозреваетесь в краже в особо крупном размере, а именно драгоценности стоимостью более шести миллионов рублей. Все улики против вас. — он зачитывает безэмоционально, а моё сердечко готово разорваться на части. — Вы попадаете под статью сто пятьдесят восемь УК РФ, часть четвёртая, что предусматривает наказание в виде лишения свободы на срок до десяти лет.
— Ч-что? — ощущаю на щеках бесконтрольный слёзы, я зарываюсь в своих ладонях и вою волком. Я поражена. Все надежды и воспоминания, проносящиеся перед глазами, рушатся, словно карточный домик. Мечты уплывают в забвенную даль. — Богом клянусь, я ничего не крала! Единственное, что я украла за свою жизнь, так это горсть крыжовника с соседского огорода! Но я уже раскаялась за этот поступок.
Вот и всё…
Можно смело прощаться со свободой.
У меня нет версий, как подобное дорогущее украшение могло оказаться в моей сумке. Я была уверена, что Максим забрал её с собой…