Ангелина
— Лина! — и вновь громкий голос подруги возвращает меня в реальность. — В каких облаках ты витаешь? Я тебе говорю, что надо срочно бежать, а ты сидишь, в одну точку смотришь.
Тяжело вздохнув, я качаю головой. Хочу ответить, что думаю, но за спиной вдруг раздается крик дочери. Дёрнувшись, я чуть не падаю со стула, вскочив на ноги. И тут же медленно оседаю обратно, когда понимаю, что Лерка просто взвизгнула от радости, достав из автомата игрушку.
— Ты себя так до ручки доведёшь, — буркает Нинель, махнув рукой официанту. — Принесите мне ещё латте на миндальном молоке, а моей подруге… чай ромашковый. Или что у вас там есть из успокоительного?
— Могу порекомендовать наш фирменный напиток из мелиссы и лаванды.
— Несите. Двойную порцию.
Официант, пожелав нам приятного отдыха, удаляется, а я недовольно смотрю на подругу. Хотя, права она, ничего тут не поделаешь. У меня и впрямь нервы ни к чёрту. И чем дальше, тем хуже.
Обсуждая мою проблему, мы теряем счёт времени.
— Безвыходных ситуаций не бывает, — горячится подруга, — нужно просто хорошенько всё обдумать.
Покачав головой, я мельком смотрю на экран телефона и вздрагиваю от ужаса — уже половина восьмого! А Гриша ведь отпустил меня всего на пару часов!
Чёрт, чёрт! Что же теперь будет?
Моё паническое состояние не остаётся незамеченным.
— Ну Чего ещё?
— Время… полчаса назад мы уже должны были быть дома. Теперь Гриша…
Не дав мне договорить, подруга бьёт кулаком по столу. На резкий звук оборачивается пара посетителей и уже знакомый официант. Снова подозвав его, Нинель просит счёт, зовёт детей и решительно заявляет:
— Достал меня уже твой муженёк, честное слово. Значит, так. Сейчас ты вызываешь такси, и мы все вместе едем к вам домой.
— Нин…
— Не Нинкай! При мне он точно руки распускать не будет, а если и попытается… Я тут же полицию вызову, вот увидишь.
В этом вся Нинель. Никакие мои доводы, что с Гришей бесполезно бороться законными методами, не могут её убедить и лишить решимости.
В такси мы едем молча. Даже дети сидят тихонько, чувствуя что-то неладное.
— Мам, — Лера прижимается ко мне и пару раз дергает за рукав кофты, — мам, может, мы не поедем домой? Мне страшно…
— Не бойся, — я стараюсь приободрить дочку да и себя заодно, — всё будет хорошо, вот увидишь.
— И кого ты обманываешь? — обернувшись, шикает Нинка, да так тихо, что дети её не слышат. — Лин, может, правда лучше ко мне?
— Нет, ты права, при тебе Гриша не позволит себе ничего лишнего. Ему же очень важно казаться примерным семьянином в глазах общественности, ты ведь знаешь.
То было правдой. Благоверный был ужасно зависим от мнения окружающих. Доходило до смешного… Порой, когда мы вместе отправлялись на очередной приём или корпоратив, Гриша то и дело тыкал меня указательным пальцем под рёбра и шипел:
— Улыбайся, нас фотографируют… улыбнись, на нас смотрят…
Парадокс, но в этом были свои плюсы. Вот, например, сейчас наказание за опоздание удастся отсрочить на неопределенный срок.
— Привет, Гриш, — фальшиво улыбается Нинель, когда мы заходим в прихожую и натыкаемся на моего благоверного, — ты уж не серчай, это я Лину задержала своей болтовнёй.
— Да неужели? — хмыкает муж, и Нинка радостно кивает:
— Точно-точно. А потом мы с Мишкой к вам в гости напросились, уж, надеюсь, не выгонишь?
Момент — и Гриша превращается в обходительного, вежливого, добродушного семьянина. Широкая улыбка озаряет его лицо.
— Нинель, ну что за вопросы? Ты же знаешь, мы вам всегда рады. Проходите в гостиную, Лина сейчас чай сделает. Правда, любимая?
— Угу, — в ответ я тоже криво улыбаюсь.
Нинка смотрит подозрительно, не хочет оставлять меня наедине с Гришей. Но я едва заметно киваю, и подруга, взяв детей за руки, удаляется.
Момент — и улыбка сходит с лица благоверного. Он снова становится самим собой. Больно хватает меня за руку.
— Думаешь, подружка тебя спасёт? Ошибаешься, принцесса. Я ведь чётко сказал тебе…
— Лин, тебе помочь? — Нина возвращается в гостиную, и Гриша тут же отпускает меня, даже отпрыгивает в сторону.
Улыбается затравленно, вертится, как уж на сковородке. Вряд ли бы он так реагировал, если бы на месте Нинель был кто-то другой… Но Женька, её муж, тоже не последний человек в городе. А значит, могут поползти ненужные слухи в определённых кругах.
— Пошли, — не дожидаясь моего ответа, командует Нинель, — я тебе помогу.
Последнюю фразу она произносит с особой интонацией, пристально глядя на Гришу. В ответ муженёк снова затравленно улыбается.
— Я тебя с этим умалишенным одну не оставлю, — зло шепчет Нинель, когда мы оказываемся на кухне, — Лин, да он же психопат, больной на голову! Это невооруженным взглядом видно!
— Где дети? — устало спрашиваю я, включая чайник.
— У Лерки в комнате, я им мультики включила. Ты вообще слышишь, что я говорю?
— Слышу, и что ты предлагаешь? Ночевать у нас останешься?
— А пусть даже и так! Скажу, что Женька в командировке, и мне страшно дома одной. А что? Вполне себе правдоподобно.
Угу, очень. Учитывая, что жилой комплекс, в котором обитала подруга, охраняется лучше, чем тюрьма с особо опасными преступниками…
Как я и думала, Нинкина идея вместе с решимостью ни к чему не приводят. Часа через полтора, когда чай уже выпит, а торт съеден, Гриша очень вежливо, но твёрдо намекает, что подруге пора домой.
— Я вам вызову такси, — радушно предлагает благоверный, — или, хочешь, попробую служебную машину вызвать? А то время уже позднее.
Нина смотрит на меня вопросительно, и я опять едва заметно киваю головой.
— Хорошо, — глубоко вздыхает подруга, — и правда, Мишке спать пора.
Гриша снова расплывается в дежурной улыбке. Буквально через десять минут Нинель уезжает, оставляет меня с этим монстром один на один. Но что она может сделать? Лишь подбодрить кое-как, да раны залечить…
— Проверь, как там Лера, — голос мужа холоднее льда, — а потом живо в мой кабинет. И чтоб без фокусов.
Да какие уж тут могут быть фокусы? Киваю молча, как сомнамбула плетусь в комнату дочери. Кажется, она уже спит, но стоит только мне слегка дотронуться до неё, и Лерка тут же открывает глаза.
Огромные наивные, детские глаза фиалкового цвета, в которых сосредоточена вся тревога этого мира. Этим взглядом она рвёт мне сердце на части, напоминает, что я должна защитить её, уберечь и в первую очередь от родного отца.
— Мам, не ходи туда, — шепчет Лерка надрывно, цепляясь за мою руку, — пожалуйста, останься со мной!
— Не бойся, котёнок, — в тон ей отвечаю, целую в макушку, — со мной всё будет хорошо. Ты постарайся уснуть, ладно?
Дочка отрицательно машет головой. Такая маленькая, а всё понимает прекрасно.
Вздыхаю снова, включаю ночник и колонку с какой-то весёлой сказкой. Ещё раз целую Лерку и выхожу, чувствуя, как трясутся коленки.
Но вместе со страхом приходят и другие мысли. Они вдруг копьём пронзают моё подсознание, и я понимаю, что больше так продолжаться не может.
На себя может и плевать, но какое моральное право я имею калечить психику дочери? Нинель права, своим смирением я делаю только хуже. Раньше казалось, что Гриша — хороший отец, он обеспечивает Лерку всем, чем только можно и может дать ей прекрасное будущее. Но сейчас, видя затравленный взгляд своего ребёнка, я, наконец, осознаю, что благоверный — не только хреновый муж. Отец из него тоже никудышный.
— Проходи, — скрипит Гриша, когда я нерешительно мнусь на пороге его кабинета, — и дверь закрой поплотнее.
Подчиняюсь, делаю всё, как он велит. А в голове продолжают биться слова, сказанные Ниной накануне: «забирай дочь и беги, беги, куда глаза глядят!»
— И так, — благоверный привычным движением закидывает ноги на стол, — кажется, я чётко дал понять, что у тебя есть всего два часа. Что-нибудь скажешь в своё оправдание?
— Прости, — я вжимаюсь в стенку, стараюсь казаться меньше ростом, — просто Нинель…
— Плевать мне на твою сраную подружку! — ожидаемо взрывается Гриша, в два счёта преодолевая расстояние между нами.
Отработанным движением хватает меня за волосы, швыряет в стенку.
Удар по лицу, по рёбрам, ещё один и ещё… Кажется, разбита губа, да и скула пылает огнём. Пытаюсь прикрыться, но куда там.
Силы не равны и никогда не были.
Вдруг всё внезапно прекращается.
Приоткрываю один глаз и вижу, как Гриша с тяжёлым вздохом падает на пол. Хрипит как-то странно, закатывает глаза, теряет сознание.
Что за чёрт? Откатываюсь в сторону, приподнимаюсь слегка. Так и есть — благоверный в глубокой отключке. Рядом с ним осколки тяжёлой вазы и Нинель, которую колотит мелкая дрожь.
— Прости Господи…Я его убила?