Первая любовь (СИ)

Глава 25. Апокалипсис

От Дениса мы отправились на сеновал. Не самое удобное место для массажа, но зато там нас никто не потревожит. По пути Глеб завернул к летнему душу, чтобы, по собственному выражению, смыть с себя неприятные ощущения от посещения дома Уварова.

Мой парень вышел из душа в одних шортах, по его обнаженной груди и мускулистым рукам стекали капельки воды, лицо и волосы тоже были мокрыми. От вида всего этого богатства у меня сладко потянуло в животе.

— Боюсь, тебе придется реанимировать меня своим массажем добрых два часа, — пробормотал Глеб, укладываясь на сено животом вниз.

— Какой ты нежный! — усмехнулась я и, аккуратно присев рядом, осторожно погладила широкую рельефную загорелую спину.

— Смелее, Манюсь, — попросил Глеб, — а то мне так щекотно. Дави сильнее…

Я послушалась, и мой парень с наслаждением захрипел:

— Ма…шенька!

— Что такое?

— Сейчас лопну от счастья… вот это кайф…

Я улыбнулась и слегка потрепала его по голове. Признаться, мне тоже понравилось это занятие: Глеба было очень приятно трогать. У него такая мягкая, гладкая кожа и упругие мышцы под ней… Все то время, что я разминала его спину, в моем животе шевелилось что-то такое горячее и щекотное, а Глеб низко постанывал и поводил плечами. Выглядело и звучало это все очень интимно. Закончив с одной половиной спины, я перешла на другую, потом попыталась помассировать плечи, но сбоку это делать было неудобно. Пришлось перекинуть ногу через его поясницу и, стоя на коленях, вытянуться вперед. Поза была неудобная, да и колени проваливались в сено, так что я почти сидела верхом на своем парне. Шее досталось совсем немного моего внимания, как вдруг Глеб резко перевернулся подо мной и ловко поймал меня в объятия, прижав к себе всем корпусом.

— Спасибо, Манюся, — прошептал он хрипло мне на ушко и стал горячо целовать в губы.

Я, конечно, сразу почувствовала всю величину его благодарности и удовольствия от этого действа. Возбуждение скрутилось во мне в тугой комок, напрочь выбивая из головы все разумные мысли…

Руки Глеба беспорядочно блуждали по моему телу, то и дело задирая платье, проходясь по обнаженному бедру и даже попе. Он сжимал меня, как губку, запускал пальцы в волосы, покрывал поцелуями лицо, шею, ключицы. Конечно, рано или поздно это должно было случиться: мой парень провел еще одну рокировку — перевернул и подмял меня под себя. Было тяжело дышать, сухая трава колола кожу, а твердое достоинство Глеба до боли упиралось мне в живот, но я не могла, просто не могла его остановить. Даже возмутиться было не под силу — настолько меня заливало горячее, волнующее ощущение, зарождавшееся в середине тела и расходившееся по всем органам и конечностям, делая их мягкими, податливыми, беспомощными.

Совсем осмелев, рука Глеба скользнула на мою грудь и смяла ее прямо через ткань платья. Мой парень утробно застонал и вдруг резко откинулся в сторону, оказавшись сбоку от меня, лежа на спине.

— Черт-черт-черт… — хрипло пробормотал он. — Прости, Манюся, я опять… Черт, решил же не водить тебя больше на сеновал…

Я приподнялась на локтях, постепенно отходя от охватившего меня наваждения, и внимательно посмотрела на него, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Однозначно, я испытывала некоторое разочарование. Правда, оно быстро уступало место облегчению, которое транслировал разум: нельзя, не нужно этого делать, мы ведь договорились не торопиться! Тем не менее, я с мучительным любопытством разглядывала краем глаза то место, которым Глеб упирался мне в живот. Оно вызывающе торчало вверх, натягивая старенькие шорты. Мой парень заметил это и смущенно перевернулся на живот.

— Ты не сердишься, не обижаешься на меня за такие нападения? — спросил он, с нежностью глядя на меня.

Я отрицательно покачала головой:

— Нисколько. Честно говоря, мне было приятно твое нападение, но в то же время я благодарна тебе за то, что ты так заботишься… о моей чести.

— Иначе и быть не может. Я люблю тебя. Правда, иногда заносит… очень уж приятный был массаж, а массажистка — так просто крышесносная.

Он подполз ко мне поближе и поцеловал в губы. Я погладила его по голове, запустив пальцы в мягкие русые волосы, и пробормотала:

— Не представляю, как буду жить целый год без тебя!

— Не трави душу, Марусь. Я даже думать об этом не могу… Только одно меня спасает — мысль, что ты меня дождешься… Ты ведь дождешься, правда?

Я уверенно кивнула:

— Восемь лет ведь прождала. Подожду и еще годик…

— Как глупо я провел эти восемь лет!.. Если бы только знать, что ты вернешься…

— И что тогда?

— Был бы умнее. Читал больше. Учился прилежнее. Я все делал спустя рукава: типа, а нафига стараться? Теперь, вот, есть зачем, а время упущено. Отец пытался донести мне эту мысль, но я не понял.

— Не переживай, Глеб. Мы все наверстаем. Ты же еще молодой, у тебя восприимчивый ум, а уж сколько работоспособности…

Он притянул меня к себе и крепко обнял.

— Моя… — пробубнил мне в шею. — Моя, моя, моя… Манюся…

— Ты служил в армии? — спросила я Дениса, и он, конечно, отрицательно покачал головой.

Мы сидели на скамейке у него во дворе, и кружевная тень от яблони шевелилась на моей длинной белой юбке, закрывавшей колени. Легонько поддувал свежий ветерок — уже чувствовалось дыхание осени, хотя и было всего лишь 3 августа.

— А собираешься?

Ответ тот же.

— Почему?

— Я не патриот, — он улыбнулся иронично и в то же время грустно. — Я скептик и пессимист. Вот, послушай.

Денис нашел в телефоне трек и включил мне шуструю, но депрессивную хип-хоп композицию на русском языке, где в числе прочего были такие строки:

— Талантливо, а? — усмехнулся парень.

— Кошмар, — я прикрыла ладошками лицо.

— Ну вот и как с тобой быть откровенным? Если я показываю тебе свое истинное лицо, ты сразу пугаешься.

— А какой смысл тебе изображать для меня другого человека? Это ведь будет ненастоящая дружба…

— Зато я смогу общаться с тобой. Мне это нравится. Ты такая… чистая. Я редко встречаю таких людей. Знаешь, говорят, что плюс и минус притягиваются.

— И с чего ты решил, что ты минус?

Он фыркнул:

— Это очевидно, Манюся. Так же, как то, что ты — плюс.

— Мне кажется, это твой личный выбор, кем быть.

— С одной стороны — да, а с другой, если я сейчас начну прикидываться добреньким, бескорыстным, справедливым мальчиком-зайчиком, то мне самому будет противно. Я не верю в людей, понимаешь?

— А в меня веришь?

— Ты — исключение.

— Разве исключение не опровергает правило?

— Нет. Потому что правило я вывел из опыта. Таких, как ты, больше нет.

— А Дина? А Гульназ?

— Они вообще из параллельной вселенной.

— А Глеб?

— Глеб! — повторил Денис с нескрываемым сарказмом. — Он не хороший, он просто недоразумение.

— В каком смысле?

— Хороший человек не сидит в своей луже на ж*пе ровно. Он действует, двигается куда-то.

— Глеб очень много работает.

— Но только не мозгами. Тупо месит грязь — для этого не нужно быть хорошим, нужна просто привычка к ручному труду.

— Но он честный. И добрый. И справедливый.

— Да с чего ты это взяла? С того, как он относится к тебе? Это вообще не показатель! У него к тебе очень сильное половое чувство. Это так же, как я ради тебя делаю вид, что я нормальный обычный человек, а не извращенец.

— Перестань так себя называть! Мне не нравится.

Денис шутливо поклонился:

— Как прикажешь, моя маленькая госпожа.

Я нахмурилась, а потом задумалась, может ли Денис быть прав в том, что Глеб только ко мне поворачивается хорошей стороной, но быстро пришла к выводу, что это очередная провокация. Все вокруг твердят, что мой парень — хороший. И моя мама, и Дина… А Денис просто ревнует.

— Ходила к нему? — напряженным тоном спросил Глеб, придя ко мне вечером.

— Да, — вздохнула я. — Но тебе не о чем беспокоиться, он такой странный, что я даже как к другу к нему привязаться не могу. Я жалею его и чувствую потребность как-то его поддержать, но… я его совершенно не понимаю. Он будто из какой-то другой реальности.

— Не о чем беспокоиться, — усмехнулся Глеб. — Это ты, конечно, погорячилась. Уваров уже создал мне столько беспокойства, что его можно экскаватором отгружать.

— Да? И какого же?

— Маш, мы опять, что ли, по кругу станем это обсуждать?

— Ты все никак не успокоишься из-за этой истории на дискотеке?

— Не успокоюсь. Я уверен, что весь этот спектакль — его рук дело. И мне не нужно проводить никаких расследований…

— Почему ты так уверен?

— Да потому что меня ПРИГЛАСИЛИ посмотреть, как вы танцуете и «целуетесь». В противном случае я бы ничего не узнал — так и дождался бы тебя на улице в компании Дины и Михаила.

Я похолодела:

— К-кто пригласил?

— Одна девчонка.

— Почему ты раньше мне не говорил?

— А что бы это изменило?

— Я много чего могу простить человеку, зная, как сильно его обидела судьба, но это же… подлость. Самая настоящая. Предательство, понимаешь?

Глеб вздохнул. В его лице не было заметно никакого удовлетворения моим прозрением.

— Пойдем, — я потянула его за руку на улицу.

— Куда?

— К Денису.

— Зачем?

— Для очной ставки.

— Я не хочу. Манюсь, пожалуйста, давай отложим это до завтра.

Я вдруг заметила, что его голос дрожит.

— Глеб, что происходит? Ты не хочешь, чтобы я во всем разобралась?

— Хочу. Но не сейчас.

— Почему?

Он помялся.

— Просто не хочу портить вечер созерцанием его мерзкой физиономии. Пожалуйста, давай останемся тут.

В его голосе прорывались отчаянные нотки, поэтому я сдалась. Мы пошли гулять, прихватив с собой покрывало. Когда стемнело и на бездонной черной глади неба прорезались далекие огоньки, улеглись на полянке в обнимку и стали молча разглядывать космос. Меня охватило странное тяжелое ощущение надвигающейся беды.

Глеб долго не отпускал меня, без конца тиская и целуя. Я пробралась в свою комнату только в половине третьего, но стоило мне улечься в постель, как сетка на окне знакомо щелкнула и на подоконник влез мой парень.

— Что такое, Глеб? — обеспокоенно спросила я, приблизившись к нему и сразу очутившись в судорожных теплых объятиях.

— Не могу… уйти, — пробормотал он. — Маша, я очень сильно тебя люблю. Мне трудно провести без тебя даже один час… Ты мне так нужна… Скажи, пожалуйста, что ты моя…

— Я твоя, — с улыбкой прошептала я ему в шею.

— Еще.

— Твоя. Я твоя, Глебушка. Я тоже без тебя не могу.

Он сжал меня еще чуть крепче.

— Можно, я посплю с тобой немного?

Я удивилась, но кивнула. Глеб стянул с себя шорты и футболку, оставшись в одних трусах. Ох, как сложно было оторваться от этого зрелища! Но, к счастью, он тут же залез под простыню и, приподняв ее, поманил меня к себе. Мы обнялись и переплелись очень тесно, потому что кровать была односпальная. Какое-то время я не могла уснуть, то и дело покрываясь мурашками от захлестывавших меня из-за этой близости ощущений, но потом усталость взяла свое, тело мое потихоньку расслабилось, и я погрузилась в сон.

Открыв глаза утром, я обнаружила себя в постели в одиночестве.

На третий раз Маша пришла ко мне с похоронным выражением лица. Это меня всегда удивляло: почему большинство людей не старается прятать свои эмоции? Это ведь огромное преимущество перед любым противником!

— Чего случилось, Манюсь? — спросил я ее, выйдя на крыльцо, потому что понял, что внутрь она заходить не собирается.

— Да, случилось, — пробормотала она дрожащим голоском и как-то обреченно кивнула. — Скажи, это все-таки ты устроил то шоу в клубе?

У меня неожиданно екнуло сердце, но я по привычке постарался сохранить покерфейс:

— О нет, опять все сначала?

Это, конечно, не произвело на нее никакого впечатления.

— Ты обещал, — прошептала она еле слышно. — Обещал быть честным эту неделю. Посмотри мне в глаза, пожалуйста.

Невероятно, но мне и впрямь было тяжело сохранять внешнюю невозмутимость, когда я видел эти ее распахнутые бездонные зеленые озера.

— Друзья так не поступают, Денис, — сказала она тихо. По щеке ее скатилась слеза, и она отвернулась, а потом вдруг шагнула вниз с крыльца — так, будто бы упала. Я даже испугался.

— Маш, ты куда?

Нет ответа, идет дальше. Я в два шага догнал, схватил за руку, развернул к себе:

— Ты даже не выслушаешь меня? Не дашь оправдаться?

— Я увидела и услышала достаточно, больше не хочу!

— Не принимаешь меня таким?

— Нет. Прощай.

— Маша, — я попытался проглотить ком в горле, но ничего не выходило. — Ну прости меня. Я… сволочь и интриган. Но обещаю, что больше не стану так делать. Ну останься, пожалуйста!

Она покачала головой. Слезы текли уже ручьями, Маша отирала их тыльной стороной ладони и была капец как трогательна с этим своим детским страданием.

— Я так не могу, Денис. Что это за дружба, если тебе нельзя верить? Нет, все, прощай…

Мне бы притормозить, успокоиться. Мне бы понять, что ей просто нужно немного времени, чтобы переварить это и смягчиться. Принять мои извинения. Но на мой разум опустилась черная пелена гнева, зависти, отчаяния.

— Ну так слушай. Раз все равно все кончено, я тебе расскажу.

— Я не хочу больше ничего слушать! — она попыталась вырвать руку, но я не отпустил, а вместо этого потащил девушку на внутренний двор.

— Нет, ты выслушаешь меня! Ты должна знать все, раз уж решила сделать такой окончательный и бесповоротный выбор!

Я почти насильно усадил ее на лавку. Она зажмурилась и зажала уши. А меня обуяло дикое упрямство, я бы сказал — бешенство. Я уселся с ней рядом, прихватил руками и поцеловал ее ладонь, зажимавшую ухо. Потом волосы, потом щеку. Маша принялась отталкивать меня, пища что-то неразборчиво.

— Выслушай меня! — прорычал я. — Иначе я не отстану, хоть пинайся!

Она скрестила руки на груди и обреченно уставилась в землю.

— Ты знаешь, что такое м***а[4]? — спросил я срывающимся голосом.

Ее щеки подернулись румянцем, она долго молчала, но потом кивнула.

— Глеб выращивал ее на продажу, большую партию, позапрошлым летом, — выдохнул я. — И получил за это хорошие деньги.

Опять долгая театральная пауза и наконец хриплое:

— От кого?

— Что? — переспросил я, уже успев улететь мыслями куда-то далеко. На меня напало странное оцепенение.

— Кто заплатил ему хорошие деньги?

— Правильный вопрос, Манюся. Точнее, ты хотела спросить, откуда я об этом знаю. Все верно. Это я. Заплатил.

Она встала со скамейки, и я не стал ее удерживать.

— Понятно. Спасибо. Мне… в самом деле следовало это знать. Теперь я свободна?

Я не сразу понял, что это вопрос. Маша сделала несколько шагов на выход, но потом развернулась:

— А дальше? Что с этим сделал ты?

— Как ты думаешь?

— А эта… история с Гусевым и Лебедевым — твоих рук дело? Это ты продал им..?

— Нет! — во мне опять всколыхнулся гнев. — Я этой дрянью не занимаюсь!

— Что ж, твоя дрянь лучше?

— Несравнимо. Это совершенно разные вещи. От моей люди не совершают подобных поступков.

— Так ты оправдываешь себя?

— Мне не нужно себя оправдывать. Я делаю то, что считаю нужным и уместным.

— Ты преступник, Денис.

— Как и твой Глеб.

— Это последнее, о чем тебе стоило бы заботиться.

— Ты заявишь в полицию? На нас обоих?

Она поникла:

— Нет. Я не смогу. Но это точно последний раз, когда мы видимся. Я не желаю иметь с тобой ничего общего.

И она ушла. Я потер лицо руками, встал и принялся ходить. Тугой железный обруч сдавил мне грудь, мешая дышать. Черт, почему мне не легче? Почему так тяжело, будто я не на Стрельникова сбросил камень, а на себя?

Вся эта история окончательно превратилась в кошмар, я ощущал себя на волоске от депрессии.

Несколько дней я пролежал в кровати, не в силах ни уехать в город, ни даже встать и пойти сделать хоть что-нибудь. Мне снились дикие сны, больше напоминавшие горячечный бред. Будто мы трое: я, Маша и Глеб — связанные тонкими нитями стеклянные шарики. Нити эти перепутались, и когда мне стало невмоготу их распутывать, я просто обрезал их одним движением ножниц — и шарики разлетелись в стороны со звонким дребезгом. Больше нас ничего не связывает, и это намного больнее ощущать, чем те узлы, благодаря которым я чувствовал себя живым. Теперь вокруг осталась одна пустота, и я предпочел бы без конца препираться со Стрельниковым и остаться с Машей реальными друзьями, чем повиснуть в этом бесконечном вакууме.

Но все кончено. Я бесповоротно испортил свою реальность. Я потерял Марусю и разрушил ее веру в людей. Она никогда больше не сможет так полюбить, как любила в первый раз — безоглядно и самоотрешенно — пусть даже и Стрельникова. Ничего нельзя вернуть, ничего нельзя исправить. Меня буквально тошнило от нежелания принимать свершившееся.

Я знал, что сегодня все закончится. Что Уваров не станет держать при себе наши с ним секреты, когда поймет, что его песенка спета. Не тот характер. Он точно не захочет тонуть в одиночку.

Весь день я думал об этом, переживал, нервничал, а вечером вдруг преисполнился трусости — и не пошел к Маше. Вернувшись с работы, как обычно, принял душ; есть не стал — не было аппетита. Ушел к себе в комнату и упал без сил на кровать.

— Ты чего, бро, к зазнобе своей не пойдешь? — удивился Федос.

Я качнул головой.

— Поссорились, что ли, опять?

— Нет. Просто я устал.

Да уж, жить на вулкане — это то еще изматывающее удовольствие…

Маша пришла сама, мама проводила ее ко мне. Моя девушка выглядела примерно так, как я и ожидал: тихой, печальной, обреченной.

— Глеб… ну скажи, неужели ты правда считаешь, что деньги важнее чистой совести? — спросила она.

— Иногда — да, — сознался я. Те деньги действительно были мне нужны, вовсе не на праздные развлечения, но я знал, что сейчас это будет выглядеть как самооправдания.

— Я не согласна с тобой, — покачала головой Маша.

— Я знаю. Ты молодец. Держись.

По ее щеке скатилась слеза. Я отвернулся к стенке, пытаясь сглотнуть ком в горле.

— Ты… мог бы поступить так еще раз? — спросила она шепотом, старясь сдержать истерику.

— Я не знаю, Маш. Это зависит от обстоятельств.

— От каких?

— От того, насколько это будет необходимо. Конечно, я постараюсь не прибегать… это крайние меры…

— Но твоя семья… ты понимаешь, какой это позор, если тебя… посадят?

— Мужчина — на то и мужчина, чтобы брать на себя риск, когда этого требуют обстоятельства.

— Это не благородный риск.

Я вспылил, повернулся к ней и повысил голос:

— Маш, об этом легко рассуждать, когда у тебя все есть! Ты просто не представляешь, какие бывают ситуации!

— Всегда можно решить, обратиться к кому-то за помощью…

— Это бессмысленный разговор, — отрезал я. — Ты меня не поймешь, я с тобой не соглашусь.

— Ладно, — опять тихим, упавшим голосом согласилась она. — Ладно…

Вышла из комнаты, аккуратно прикрыла дверь. Вместе с ней меня покинула надежда на будущее. А я уже успел так размечтаться…