Первая любовь (СИ)

Глава 2. Старый знакомый

— Мам, я пойду вишню подергаю! — прошептала я на ухо родительнице, тихонько выйдя из спальни, где только что укладывала маленького братика, на кухню.

— Кофту надень, — так же еле слышно ответила мама, не переставая месить тесто. — А то быстренько обгоришь.

— Маам… жарко же!

— Вот именно. Самое пекло.

Я раздраженно вздохнула и принялась натягивать тонкую хлопчатобумажную толстовку на замке. Мама права: кожа у меня белая, как молоко, под солнце ее подставлять опасно — и так вся в веснушках уже. Но одеваться все равно не хочется.

— И панамку! — шипит мне в спину родительница.

Я снова вздыхаю и накидываю капюшон.

На улице — как в печке. Солнце палит нещадно, и я моментально взмокаю. А мне еще на дерево лезть! На нижних ветках все давно оборвано. К сожалению, мои навыки лазанья по деревьям оставляют желать лучшего, и надо бы взять лесенку, но я не знаю, где она лежит, а возвращаться в дом и спрашивать у мамы не хочется. Поэтому я принимаюсь изящно изображать бегемотика, взбирающегося на пальму. Но не успеваю забраться высоко: буквально в полуметре от земли меня подхватывают чьи-то сильные руки, прокручивают вокруг своей оси и ловко, но не больно укладывают на траву. Я почти не ударилась, только затылком — совсем чуть-чуть, но мой изнеженный организм уже готов рассыпаться на ходу: голова гудит, в глазах все поплыло. Я различаю только силуэт склонившейся надо мной темной громады. Громада замирает на несколько секунд, а потом ошарашенно шипит незнакомым басом:

— Маша?!

Я ненадолго закрываю глаза и снова открываю — картинка становится четче. Молодой человек, некогда коротко стриженый, но уже обросший — волосы упрямо торчат во все стороны легкими завитками. Лицо — незнакомое, довольно симпатичное. Обычный такой молоденький паренек. Очень загорелый, с выраженными скулами, упрямым подбородком и внимательным взглядом синих глаз. Ниже шеи — ничего. Топлес. И на это тоже приятно смотреть.

— М-Маша, — бормочу растерянно. — А ты кто?

— Я Глеб… — Он тоже ужасно растерян и смущен. Принимается поднимать меня, бережно придерживая за плечи. — Слушай, ты прости меня, пожалуйста, я думал, к соседям вор залез… а ты… тут живешь?

Я стою на ногах крепко, но голова ужасно кружится и хочется присесть на землю.

— Угу… — жмурюсь и наклоняю голову, насколько это прилично, когда так близко к тебе стоит другой человек.

— Ты меня… не помнишь? — в голосе Глеба легкая грусть.

А я пока просто пытаюсь прогнать мушек, что мельтешат в глазах.

— Хм… не очень.

— Мы с тобой дружили когда-то… много лет назад.

Конечно, кто-то скажет, что восемь лет — это не так уж и много, но если это половина твоей жизни, то все представляется иначе.

— Глеб… — шепчу я ошарашенно, подняв глаза на молодого человека. Мушки умчались, даже не помахав на прощанье лапками.

Я смотрю-смотрю на него, как завороженная, и не могу узнать. Лицо своего детского деревенского друга я вообще помню смутно, но сейчас передо мной совсем другой человек. Взрослый, почти мужчина. Он смотрит на меня иначе, нежели тот мальчик в вечно драных штанах. Штаны, к слову, примерно те же самые, только немного отросли вместе с хозяином за 8 лет и потеряли половину, превратившись в шорты. Но они по-прежнему изношенные и грязные.

Глеб поймал мой взгляд на своем единственном предмете одежды и густо покраснел. Принялся вертеться и тараторить, чтобы отвлечь мое внимание:

— Вот уж не думал, что мы еще когда-нибудь встретимся. Куда ты пропала тогда? Я… — он запнулся, покраснел еще больше и принялся ходить туда-сюда.

— Мама в город переехала, — ответила я с сочувствием. — Мне тоже хотелось тебя увидеть, но… кто отпустит десятилетнюю девчонку одну за 500 км или повезет ее туда ради такого же мелкого приятеля?

— Жаль, что у нас тогда не было телефонов, да? — на лице Глеба расцвела широкая улыбка — даже не верилось, что ему жаль.

— Угу, — согласилась я. — Теперь все иначе. Наверное, даже у твоей младшей сестры есть свой телефон?

Он отрицательно покачал головой:

— Нет. Мелкая еще для такой роскоши.

— Но ведь она ходит в школу?

— Да, во второй класс перешла.

— Как же вы держите с ней связь?

— По старинке. Как мы с тобой держали во времена нашей дружбы.

Я смущенно улыбнулась, а потом стала оглядываться, чтобы узнать место. И действительно, пазл в голове начал складываться. Они перекрасили дом, но по форме он был все тот же: довольно большой и добротный, из тесаного бревна, обшитый тонкими досочками. Раньше он был желтовато-коричневым, но теперь стал синим, с яркими зелеными наличниками на окнах.

— А я не узнала… — пробормотала я. — Все так изменилось… У тебя не появилось еще братьев и сестер?

— Нет, — усмехнулся Глеб. — К счастью, нет.

— Почему к счастью?

— У нашей семьи закончились дырки на ремне.

Я непонимающе уставилась на него.

— С каждым ребенком мы затягивали пояс все туже, — пояснил Глеб.

Я подумала еще немного и наконец в голове у меня прояснилось. Эти идеи были чужды мне: я никогда не сталкивалась с настоящей нуждой. Меня всегда хорошо обеспечивали: родители, потом бабушка с дедушкой, потом дядя Сергей. Я никогда не выбирала между покупкой двух необходимых вещей — у меня всего было в достатке. И мне очень нравились братья и сестры Глеба, в детстве я иногда играла с ними — это было очень интересно, особенно с мелкими. Как будто у тебя кукла, только живая. Пищит, смеется, кушает… Мой маленький братик Кирилл тоже нравился мне, хотя я уже и вышла из возраста игры.

— А я хочу много детей, — в задумчивости пробормотала я.

— Тогда тебе нужно много денег, — насупился Глеб. — Или богатого мужа.

— Деньги — это ведь не самое главное, — возразила я не по существу вопроса, а скорее на эмоциях.

— Но это важно. Очень. Особенно когда их нет.

Я пожала плечами: в моем возвышенном воображаемом мире проблема денег не существовала. Она была слишком мелкой, низкой, неинтересной, чтобы брать ее туда. И теперь мне казалось, что мы с Глебом очень далеко разошлись, не только физически, но и морально.

— И что же? Ты планируешь посвятить жизнь деньгам?

— Уж точно не нищете.

— Звучит ужасно, — передернула я плечами. — Оскорбительно для твоих родителей и всего, что они дали тебе…

— Тебе легко рассуждать об этом, — голос Глеба едва заметно завибрировал, меж бровей залегла гневная складка.

Он, наверное, хотел сказать что-то еще, но вместо этого сжал губы и, развернувшись, пошел прочь. А я смотрела ему вслед, и мне было обидно, что мы вот так поспорили, едва встретившись через много лет. Я ощущала его почти родным человеком, только потерянным на время, а теперь найденным. Мне было больно оттого, что он так думает о жизни — именно близким людям такое прощать труднее всего. Но еще больнее было понимать, что он на меня обиделся.

Я вернулась в дом и стянула ненавистную кофту, которая уже почти приплавилась к телу.

— Ты познакомилась с соседом, малышка? — ласково спросила мама.

— Нет, мы давно знакомы. Мам, разве ты не знаешь, что это тот самый Глеб, с которым я дружила в детстве?

Она покачала головой:

— Откуда же мне было это знать? Он так изменился, вырос…

— Да, и не только в этом.

— А в чем еще?

— Что-то все про деньги говорит. Будто это самое главное в жизни.

— Не обращай внимания, это юношеский максимализм.

— А у меня он в чем проявляется?

— А ты уже взрослая. Серьезная и мудрая девица.

— Мам, мы же с ним одного возраста!

— Ну так известный факт, что девочки раньше взрослеют. Внутренне ты старше него года на три, а то и на пять.

— Значит, мне надо дружить с 21-летним молодым человеком? — сразу вспомнился Денис из автобуса.

— С кем это ты там дружить собралась?

— Я уже взрослая! 18 лет, и студентка…

— Самое время дров наломать!

— А когда время?

— Вот закончишь институт…

— Ты же сама сказала, что я взрослая и мудрая.

— Да. И в данный момент твоя мудрость в том, чтобы сосредоточить свои усилия на учебе.

— Я с ума сойду, если буду только над учебниками сидеть.

— Найди здесь подружку. И с Глебом дружи. Он хороший мальчик, из хорошей семьи.

— Из хорошей? Тебя не смущает, что они… ну, небогатые?

— Нисколько. А тебя?

— Меня тоже нет. Но Глеба, кажется, смущает.

— Это все тот же максимализм. Бедность — не порок, если люди порядочные. А они работают, не пьянствуют, много детей воспитывают. Очень хорошие люди. Верующие к тому же.

Я кивнула и обняла маму за талию. Мне стало намного спокойнее — я поняла, что у нашей с Глебом дружбы есть шанс. Решила сходить к нему завтра утром и предложить ему начать наше повторное знакомство сначала. Думала даже испечь для этого печенье по бабушкиному рецепту, чтобы угостить всю их семью, но вспыльчивый сосед меня опередил — явился на закате сам. Время было уже не раннее — часов десять вечера. Смуглые щеки моего детского друга алели румянцем, а в руках он мял крошечный букетик незабудок, таких же синих, как его глаза.

Я как раз уложила Кирю спать и вышла на крыльцо в последний раз перед сном вдохнуть свежего воздуха. Дневная жара только-только спала, с реки повеяло свежим ветерком.

— Слушай, ты прости, что я так вспылил… — помявшись, пробормотал Глеб, не глядя на меня и продолжая теребить тонкие стебельки цветов. — Это просто… от переизбытка эмоций… не ожидал тебя увидеть… Но я очень рад, что ты приехала… и что помнишь меня…

Договорив, он решительно поднял глаза на мое лицо и, кажется, покраснел еще чуточку гуще. Грудь его ходила ходуном от взволнованного дыхания. Я улыбнулась.

— Что скажешь? — не выдержал он моего молчания.

Я вздохнула:

— Скажу, что еще немного — и от твоего букета останутся одни обрывки.

Он резко опустил голову вниз и расстроенно причмокнул языком:

— Черт!.. Это тебе… но теперь уже стыдно вручать. Сейчас я еще один нарву…

Глеб шустро развернулся на пятках, но я успела схватить его за предплечье:

— Стой! Не вздумай! Отдай этот. Мне нравится. Незачем живые цветы рвать… лишние.

Он послушно отдал мне измученные растения, тепло коснувшись моих рук своими крупными смуглыми пальцами. От этого ощущения по спине пробегали мурашки.

Мы сели на завалинку, совсем близко, но не касаясь ногами друг друга, благодаря тому, что я скромно сжала колени. Разложила на них букет и заново пересобрала, отрывая лишнее и совсем измученное. Результат получился вполне сносный.

Небо было еще голубым, а воздух — золотистым, но он не обжигал, а скорее ласково гладил. Пение птиц доносилось откуда-то сверху, мирно шелестели деревья.

Глеб нервно потирал руки друг об друга, не зная, куда их девать.

— Расскажи мне, как ты жила все это время, — попросил он. — Почему твоя мама решила переехать в город, а теперь вернулась?

Я охотно принялась объяснять:

— Когда папа умер, мама почти сразу сюда вернулась: жилья своего у нас не было, а снимать да еще ребенка обеспечивать она не могла. Меня, конечно, хотела с собой увезти, но бабушка встала горой: что за образование ребенок в деревне получит!

Глеб слегка нахмурился — похоже, это тоже была больная для него тема. Я не стала заострять на этом внимания и продолжила:

— В общем, я осталась у бабушки по папиной линии, а сюда только на каникулы приезжала. А потом мама вышла замуж за дядю Сергея и уговорила его переехать в город. Я ведь ее единственный ребенок была тогда, мы с ней очень скучали друг по другу…

— Почему твои родители не завели еще детей? Ну, когда папа был жив…

— Хотели, но здоровье не позволило — так мама говорит. А потом вдруг позволило — у них с дядей Сергеем родился мой братик Кирилл. Они еще полтора года с ним прожили в городе, но потом у отца кончилось терпение. Он работал без выходных, целыми днями, чтобы оплатить жилье и все остальное: мама-то не работала, с Кирей сидела. И полгода назад он сказал, что с него хватит. Что он видал такую жизнь в телевизоре: ни жены, ни детей — одна работа и сон. И они вернулись сюда. У дяди Сергея тут свой дом — вот этот. В нем всем места хватает. И работа есть, и хозяйство…

— Почему он не продал дом и не купил квартиру в городе?

— Дом большой и хороший, но много за него не выручишь, потому что далеко от города. Ничего приличного там на эти деньги не купишь. К тому же, я выросла. Со мной больше не надо нянчиться — так дядя Сергей сказал. — Я вздохнула и с гордостью добавила: — Я теперь студентка…

— На кого учиться будешь? — к любопытству в голосе Глеба явно примешивалась грусть.

— На учителя английского.

— В самом деле? Ну-ка сбацай чего-нибудь.

Я закатила глаза:

— Ты не оригинален!

— Да я и не рассчитывал… Давай, Лондон из зе кэпитал оф Грейт Британ, — при этом он поправил пальцем несуществующие очки и сделал очень комично-серьезное выражение лица.

— I missed you so much[1]… — ляпнула я, не подумав.

— Что?

— Я сказала, очень красивый закат.

— А чего тогда так покраснела?

— Вовсе я не краснела! Тебе показалось.

— Вот, теперь еще сильнее…

Я сморщилась и сжала губы — ужасно хотелось ему отомстить за это смущение. И я знала способ: прицельным выстрелом, без предупреждения, ударила пальцем прямо между ребер. Он моментально скрутился пружиной и, нервно засмеявшись, принялся отбиваться:

— Маруся! Не смей! Да я тебя…

Мы оба стали хохотать, одновременно пытаясь не дать друг другу возможности подобраться к своим бокам и при этом пощекотать противника. В конце концов, Глеб скрутил меня сильными руками и прижал к себе, громко шипя:

— Все-все, успокойся, малявка! Пусть будет ничья!

Я перестала вырываться и на мгновение замерла в его крепких объятиях. Нам обоим моментально стало неловко.

— И кто еще тут из нас малявка! — пробормотала я, не глядя ему в глаза, чтобы немного убавить эту неловкость.

— Известно, кто! — он медленно, словно нехотя расцепил руки, отпуская меня. — Ты!

— Я на три месяца тебя старше!

— Зато ты низенькая, худенькая и слабенькая! Значит, малявка!

— Давно ли ты меня обогнал?

Восемь лет назад мы мало отличались комплекцией.

— Не знаю. А хотел бы знать. Ну почему же ты исчезла так надолго?.. — он вдруг отвернулся, лицо его слегка помрачнело.

Я тронула за плечо:

— Обиделся?

— Немного.

— Врешь.

— Вру. Капец, как обиделся. Ждал, ждал… а ты так и не приехала.

— К бабушке ходил?

— Ходил. А что толку?

— Ну прости.

— Ты не виновата.

— А все-таки прости. Это было не по-дружески.

— Ладно. Прощаю.

Я хотела расспросить про его жизнь без меня и планы на будущее, но тут мама высунулась из двери и зашипела:

— Вы чего тут шумите? А ну быстро спать! Почти одиннадцать!

Я закатила глаза и шумно выдохнула: совершеннолетие достигнуто, а ничего не изменилось! Но ничего не поделаешь: в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Однако удивительно, что мы с Глебом даже не заметили, как стемнело.

Он чуть тронул мою правую руку на прощанье — в левой покоился букетик из незабудок. Это приятно. И символично. Мы не забыли друг друга. Мне кажется, это ценно.

Я забежала в дом, нашла на кухне баночку для цветов, налила туда воды и скрылась в комнате, которую мы делили с Кирей на двоих. Дом был не маленький, но все-таки спален на каждого не предусматривалось. Поставила моментально развалившийся букетик на окно, из которого щедро лился уже лунный свет, и замерла, глядя на него. Дружба — она как этот букетик. Если по-настоящему подружился с человеком, то уже не забудешь его, но память — это еще не все. Нужно держаться вместе, прилагать усилия, не терять контакт. Иначе дружбе конец.

Мне было хорошо сегодня рядом с ним. Тепло и спокойно. И радостно. Глеб никогда не обижал меня в детстве — наоборот, защищал от любых нападок других, агрессивно настроенных мальчишек. И с ним было интересно. Чего мы только ни творили! Изучали пещеру (оказавшуюся на поверку всего лишь ямой в холме), ходили на рыбалку, летом купались в той самой жуликоватой речке, что некогда утащила мой сапожок, играли в самые разнообразные игры. Глеб катал меня на велике — не на своем (своего у него не было), а занятом у соседа, я готовила ему «суп» и «пирожки» из листиков, травы и прочего подножного материала. Однажды мы наелись горошинок акации, и у нас страшно болели животы. Мы знали, что так будет, а все-таки хотелось проверить… И так далее и тому подобное… Наверное, ни с одним знакомым в моей жизни у меня не было столько приключений.

Было сладко засыпать, думая о том, что завтра я снова его увижу. И распрошу обо всем. И мы станем шутить и смеяться… вот будет здорово!