Пленница Кощея (СИ)

Глава 27

Пока думала я, стоит ли Кощея тревожить, он как будто бы и оправился: спину выпрямил, хмурым взглядом вокруг посмотрел, да так неласково, что аж зверье лесное затаилось, и русалки, которые из-под воды выглядывали, ближе ко дну нырнули.

Да и мне страшно стало, но пуще того — любопытно, на что царь злится теперь. Спор то он вроде бы решил.

— Отчего ты не весел, царь Нави? — спросила и замерла, как мышка в амбаре, шум заслышавшая и бежать готовая.

— Оттого, что надолго я тяжбу их не разрешу, а озеро уж трижды углублялось. Больше нельзя, — ответил царь задумчиво.

Удивилась я, что он так серьезно со мной разговаривает, глупой девкой не называет, как купцы в дальних странах обычно делали. Да только не знала я, что тут и посоветовать. Да и надо ли?

Огляделась я, посмотрела на лес высокий, на горы вдалеке, голубой дымкой покрытые, на Змея, что с обрыва с одной из русалок весело о чем-то перекрикивался, да призадумалась. Неужто во всем лесу — да русалок поселить негде? А может…

Повернулась я к Кощею, с духом собралась и идею свою выложила:

— А есть ли во владениях Змея озера подземные? Слыхала я, что в глубинах гор целые реки текут, и озера — еще побольше и поглубже обычных — бывают, — и почему же мне с Кощеем говорить так страшно. Уж очень не хочется дурехой неразумной показаться — важно отчего-то, как он на меня сморит. И хотелось, чтобы в глазах его зеленых хоть иногда радость мелькала — вот как сейчас.

— Думаешь, там их поселить можно? — повеселел царь и ближе ко мне шагнул.

— Отчего бы и нет? — я лишь плечами пожала.

Услышал наш разговор Змей, подошел и улыбнулся, клыками щеголяя. Да не злобливо так, весело даже.

— И правда, отчего нет? Озера есть, в больших пещерах, где своды самоцветами украшены, да мне от той воды никакого проку. А девки хоть петь будут — все веселее. В законе того не запрещено, — говорил, и взгляд очей своих странных с меня на Кощея переводил и обратно. — Хорошую ты советницу себе сыскал, царь Кощей, — сказал, и ушел.

Я аж зарделась вся, и к озеру скорее отвернулась. От него ветерок хоть немного щеки покрасневшие охлаждал. Слышала я, что Кощей ближе подошел, за спиной моей остановился и вдохнул, будто сказать хотел что-то, да не решался. Вот-вот, кажется, и заговорил бы, но прямо перед нами выскочила из воды русалка голубоглазая и затараторила.

— Еремея и Милаву не нашла, но лодку видала — маленький челночек, у нас на таких никто не ходит. Несся он вниз по широкой реке Смородине, к морю-океану, уж к закату берега морского достигнет.

Переглянулись мы с царем, да обо всем другом сразу забыли. Кощей змея позвал, да попросил в последний раз нам службу сослужить. Не отказался Горыныч, и снова взмыли мы под облака.

Мне уж и совсем не страшно было, да к Кощею я все равно прижималась: уж больно хорошо было в его руках, тепло и спокойно. И небо, в золото и багрянец закатным солнцем окрашенное, особенно красивым сегодня казалось, и ветер не хлестал, а ласкал будто. Казалось, что попытайся я отстраниться, царь мне и сам бы не позволил — только крепче бы к себе прижал. А может, это я уже выдумываю.

Любовалась я темнеющим лесом и небом, будто объятым пламенем, до тех пор, пока внизу, на реке, не заметила лодочку с парусом. Резво она неслась по волнам, да Змей к ней спуститься никак не мог: росли по берегу реки сосны да ели, и не виднелось нигде полянки, чтобы сесть ему на землю и крылья не изранить.

Вдалеке, за лесом, уже виднелась полоска блестящей воды, вдоль которой солнышко золотую ленту бросило, как дорожку. И остров с высоким деревом на самом горизонте. Увидала я тот остров и то дерево, и сердце от страха в пятки ушло: вспомнила я слова Милавы о смерти Кощеевой.

— Скажи, царь Кощей, а правда ли, что смерть твоя в игле таится, что надежно в сундуке спрятана? — тут же спросила я, к царю оборачиваясь.

Он посмотрел на меня удивленно, потом взгляд на остров перевел и усмехнулся.

— И правда, и ложь, — ответил громко.

Змей меж тем лодочку нагнать пытался, но все дальше и дальше она скользила, буйным ветром подхваченная, и своими же крыльями Горыныч паруса лодки наполнял, и нагнать ее не мог.

— Как же так? — в низ со страхом поглядывая, спросила я.

— А вот так. Если преломить ту иглу, то умру я, наверное. Впрочем, не знаю — не пробовал. Той иглой шита моя жизнь с Навью, с ее законом и всеми, кто ее населяет. И потому, что боги этот шов проложили, земля здешняя мне подчиняется, но и я ей служить обязан, а коли равновесие нарушу — здоровьем за это расплачусь, вот так же, как с озером получилось. Коли же сломается игла, то разорвется моя связь с Лесом, нарушится здешнее спокойствие: там, где вода была, загорится все пламенем. Там, где годы стояли, руки потекут, деревья зачахнут и замок мой разрушится. Не останется дома для тех, кто в смерть перейти не смог, и в жизни не остался, да и я такой разрыв не переживу — очень уж давно я и земля Нави есть одно целое.