По острию любви

Глава 22

Вторая ночь ничем не отличается от первой. Столько же страсти, нежности и безумия.

Впрочем, было небольшое отличие.

Если вчера ночью у меня всё время была практически пассивная роль, то сегодня мне удалось проявить активность. Не сразу, но Денис позволил мне взять бразды правления в свои ручки и предоставил своё тело для моего исследования.

Поначалу несмело, но затем всё с большей и большей смелостью я изучала это шикарное, твёрдое во всех местах тело с таким энтузиазмом и наслаждением, что утром сама удивлялась тому, на что, оказывается, я была способна.

Вот что значит настолько любить человека. Чувствовать к нему такую страсть, которая сметает напрочь всю стеснительность.

— У тебя есть на сегодня какие-нибудь планы? — спрашивает у меня Денис.

Мы стоим возле входной двери, куда я вышла его провожать рано утром.

Зевая, прикрываю ладошкой рот и отрицательно мычу.

Любуюсь им, наблюдая за тем, как он сосредоточенно, немного нахмурив брови, что-то быстро строчит в телефоне.

Только сейчас мелькает мысль о том, что он в принципе редко улыбается. Практически всегда серьёзный.

— Ну, так и оставайся до вечера, — быстрый острый взгляд в мою сторону, а затем снова на экран телефона, пиликнувшего входящим сообщением. — Я постараюсь приехать в обед, но не обещаю. А вот вечером точно освобожусь пораньше. Закажем ужин и… — громкий звонок его сотового, и он тут же отвечает. — Да… я тебе всё в сообщении написал. Какого хрена звонить? Ты как пятый пункт читал: между строк и по диагонали, что ли?..

То, что он ещё запланировал на вечер, остаётся тайной.

Продолжая на кого-то ругаться, он подходит ко мне и, наклонившись, между своими словами, обращёнными к собеседнику по телефону, умудряется быстро поцеловать меня в губы.

Машет на прощание рукой и исчезает за дверью.

Я отправляюсь в спальню, собираясь ещё поспать пару часиков, так как мы опять уснули только под утро. Не представляю, как Денис держится ещё. Ведь он, в отличие от меня, за последние пару суток спал от силы часов пять.

Проснувшись и приняв душ, отправляюсь на кухню. Проверив запас продуктов в холодильнике и не спеша позавтракав, отправляюсь в магазин.

Заказывать ужин? Вот ещё чего не хватало. Я прекрасно справлюсь с этим сама, так же как и с обедом, который я собираюсь на всякий случай приготовить. Вдруг у него всё-таки получится вырваться.

Наготовив чуть ли не на роту солдат, немного расстраиваюсь, когда получаю смс-ку от Дениса о том, что он приедет домой только часов в семь.

Он действительно появляется только где-то без десяти семь.

Отправив его в душ, разогреваю еду.

— Ого! — в восхищении свистит он, когда появляется на кухне и видит стол, ломящийся от еды. — Ты весь день, что ли, готовила? — усаживаясь, усмехается по-доброму.

— Только половину дня, — улыбаюсь, приземляясь на стул напротив него за столом. — Вторую половину я дрыхла.

— Везёт тебе, — шутит, с жадностью принимаясь поглощать суп.

— Сильно устал? — с сочувствием смотрю на него.

Он только угукает, даже не поднимая головы от тарелки.

Я замолкаю, давая ему возможность в тишине и не отвлекаясь на разговоры со мной поесть нормальной домашней пищи.

Только спустя, наверное, минут двадцать отставляет от себя тарелку с салатом из свежих овощей и наконец-то обращает внимание на меня.

— Пиздец какой голодный был, — извиняющаяся улыбка появляется на его лице, когда он ловит мой весёлый взгляд.

— Я заметила, — хихикаю, правда, сразу же принимаю серьёзный вид. — Денис… нам нужно кое о чем поговорить.

Внутри всё дрожит от страха, но я целый день настраивалась на этот разговор. К концу ужина смелости и желания во всём признаться во мне значительно поубавилось. И пока они окончательно не пропали, нужно всё-таки всё выкладывать.

Он разом мрачнеет лицом. Губы кривятся в усмешке, которая сейчас не выглядит доброй.

— Я хочу тебе кое в чём признаться, — на выдохе. — Помнишь, ты спросил про родных? Ну, про то, почему именно я стала опекуном брата.

Усмешка пропадает с его губ. Мужской взгляд становится недоуменным и растерянным.

— Смутно, — признаётся он.

— Ты спросил, где наши родители, — напоминаю ему. — А я ответила, что их нет.

— Ну да, что-то такое было.

Глубокий вдох и такой же глубокий выдох.

Ощущения точь-в-точь как перед прыжком в воду, который, возможно, потопит меня в своих ледяных объятиях, если Денис обидится и не простит меня.

— На самом деле наша с Женей мать жива, — я тут же начинаю быстро тараторить, пытаясь всё объяснить и ужасно боясь, что мужчина не предоставит такой возможности и сразу попросит меня идти в сторону выхода. — Отец у нас действительно умер уже давно, сразу после рождения брата. Через год мама снова вышла замуж и у нас появился отчим. Я ушла из дома рано, в шестнадцать лет. И не знала, что там у них происходит, — получается ужасно сумбурно и, возможно, не совсем ему понятно, но я уже не могу остановиться. — Отчим всегда выпивал, а постепенно и мама к нему присоединилась. Но всё было более-менее нормально, когда я уходила. Это уже потом я узнала… — перевожу дыхание и обречённо шепчу. — В общем, в одну из попоек началась ссора между матерью и отчимом. Она его убила, зарезав ножом. Сейчас мать в тюрьме. А тебе я сказала, что её нет, потому что для меня она как будто умерла…

Опускаю голову вниз, закрывая глаза.

Ну вот и всё. Я сказала.

Пусть и не полную версию, со всеми жуткими и ужасными подробностями, но я это сделала.

Ладоням больно от того, с какой силой я впилась в них ногтями.

Но не так больно, как жжёт в грудной клетке.

На пальцы, сжатые, уверена, до побелевших костяшек, падают тёплые капли.

Удивлённо открываю глаза и смотрю на влажные следы на своих руках.

Слёзы…

Так странно видеть их сейчас. И знать, по поводу чего они появились.

Я уже давно не плачу по поводу ситуации с матерью. Смирилась ещё в шестнадцать лет, перед своим уходом из дома.

Когда узнала про арест матери, вернулась домой к брату и выяснила всё, что творил с Женькой отчим. Но даже тогда слёз не было. Были только злость и ярость. А ещё — сочувствие к брату и вина. За то, что ничего не сделала за все годы моего отсутствия, чтобы у него появилась уверенность, что хоть кто-то на этом свете был готов бороться за него. За себя — нет. Таких сил, к сожалению, я в себе не чувствовала.

А вот за него…

Да, я бы поборолась.

Скрип отодвигаемого стула заставляет меня начать быстро моргать и напрячься от неизвестности: по какой причине встал сейчас Денис.

Словно в ожидании удара, всё тело сжимается. Наклоняюсь вперёд, ещё ниже, распущенные волосы падают по бокам лица, скрывая его полностью.

Я знаю, что никакого физического удара не последует. Это точно не про Дениса.

Но можно же ударить и словесно, сказав, чтобы я убиралась из его жизни..

Мужские шаги приблизились.

Затаив дыхание, жду.

Вскрикиваю от неожиданности, когда меня вместе со стулом резко разворачивают на сто восемьдесят градусов. После чего я взлетаю куда-то вверх и тут же оказываюсь сидящей на коленях мужчины, занявшего моё место.

— Посмотри на меня, — голос Дениса как никогда мягок.

Переводя дыхание от такого стремительного перемещения моего задеревеневшего тела в пространстве, поднимаю голову и смотрю ему прямо в глаза.

— Это всё, что ты утаила? — спокойно спрашивает он, вытирая костяшками пальцев слёзы на моих щеках.

Ком в горле не даёт мне ответить. Я словно онемела, так как была не готова увидеть тот океан сочувствия и нежности, что сейчас плещется в тёмно-зелёном омуте его глаз.

Лишь киваю, пытаясь не сорваться в истерику, которая, я чувствую, уже на подходе. Раньше мне всегда удавалось её тормознуть.

— Тогда вопрос закрыт, — и, словно ставя точку в этом вопросе, Денис очень нежно, практически невесомо целует меня.

Всхлипываю ему прямо в губы, понимая, что не получится как всегда. Пружина, которая закручивалась внутри уже давным-давно, состоящая из всех моих переживаний, докрутилась до своего максимума. И сейчас стремительно и бесповоротно рванёт в обратную сторону.

Но по привычке стараюсь бороться с этим. Практически задыхаясь, издаю невнятные звуки, чтобы остановить прорыв этой плотины, за которой ой как много всего накопилось за эти годы. Отворачиваю упрямо лицо и делаю попытки встать с его колен.

Меня не отпускают, только сильнее стискивают в крепких объятиях, практически обездвиживая.

— Давай, девочка моя, поплачь, — шепчет Денис мне в макушку, прижимая мою голову к своей груди. — Станет легче.

И всё!

На этих словах я ломаюсь.

Истерика с головой накрывает меня.

Рыдаю взахлёб, тычась лицом в напряженный и каменный торс, словно слепой котёнок в поисках защиты и любви. Руками обнимаю Дениса с такой силой, что руки начинают тут же неметь.

Дальнейшее я плохо помню. Так же как и то, сколько времени прошло, прежде чем в мозгах наступило хоть какое-то прояснение.

Мои всхлипы слышны всё реже и реже.

Появляется чувствительность, и я ощущаю насквозь мокрую, куда уткнулась лицом, футболку Дениса.

Он гладит меня по голове, что-то тихо шепча.

Я отстраняюсь, начиная вытирать опухшее от слёз лицо.

— Полегчало? — следует вопрос, когда я замечаю, что мы сидим уже не на кухне, а на диване в гостиной.

— Угу, — мычу невнятно, чувствуя ужасную слабость во всём теле.

И дикое облегчение. Словно я скинула с себя неимоверно тяжелый груз, который носила на своих плечах несколько лет.

— Расскажешь?

По сдержанному мужскому тону ясно: если скажу «нет», настаивать он не будет.

Возможно, мне и правда стоит ему рассказать всё. Все мерзкие и гадкие подробности, чтобы потом они не стали для него очередным сюрпризом, если всплывут где-то.

И, возможно, мне самой станет легче.

Вот только я не знаю, с чего начать.

— Отчим бил вас? — Денис сам подсказывает, с чего начать свой далеко не весёлый рассказ.

— В основном меня, — медленно начинаю говорить, смотря прямо перед собой в сторону окна. — Женьку не трогал. Знаешь, а мне даже обидно не было. Ну… что только меня пороли, хотя и брат косячил. Обижалась только на мать. Ведь она всегда принимала сторону отчима. До шестнадцати лет терпела, а потом, как окончила девятый класс, поступила в колледж и свалила из дома в общагу.

— А отчим… он?.. — голос Дениса становится хриплым и напряжённым.

В удивлении перевожу на него взгляд.

— Нет! — яростно качаю в отрицании головой, по страшно тёмному взгляду мужчины определив, что крутится у него на языке — приставал ли отчим ко мне. — Он только бил, слава Богу!

Денис расслабляется. Черты лица разглаживаются, а взгляд становится чуть светлее.

— Я перестала приезжать домой. Можно сказать, несколько лет, пока училась, практически не общалась с ними. Редкие звонки заканчивались матами и руганью. Так что со временем наше общение сошло на нет.

Глубоко вздыхаю.

— Когда окончила учёбу, переехала в этот город. Стала работать, собиралась поступать на вышку. И тут… как снег на голову. Мать убила отчима, — голос садится.

Пальцы Дениса вдавливаются в тело на моей талии, словно он пытается сжать их в кулак.

— Меня соседи нашли. Позвонили и сообщили обо всем.

— И ты вернулась, — мрачно звучит со стороны Дениса даже не вопрос.

— Само собой, — киваю. — Вернулась. Мать в сизо, а Женька в каком-то реабилитационном детском центре. Стала выяснять, как мать с отчимом до такого докатились. От соседей и друзей Женьки много чего нового узнала, — грустно хмыкаю, тряхнув головой.

До сих пор волосы дыбом встают, когда вспоминаю их рассказы.

— Насколько плохо по десятибалльной шкале? — ровным тоном интересуется Денис, заправляя мне за ухо прядь волос, скрывающую моё лицо.

— Двадцать из десяти, — мрачно. — Оказалось, что отчим после моего ухода совсем с катушек слетел. Порол брата до такой степени, что Женька по несколько дней в постели валялся, потому что не было сил встать. Это мне уже друзья его рассказали. Остальные, даже соседи, оказывается, не в курсе всего этого были, так же как и в школе. Же… Женька… — голос ломается.

Слишком больно говорить всё это вслух. Даже Машке я говорила лишь то, что брата просто сильно пороли. Не уточняя, чем именно и до какого состояния.

— Я когда с ним встретилась, не узнала даже. Не внешность, а то… в кого он превратился.

— Озлобился?

— Ещё как. Я разговаривала с психологом из этого ребцентра. Так она сказала, что у него психика напрочь сломана. Посоветовала увезти его оттуда и найти ему хорошего профессионала.

Потерев висок, в котором стала зарождаться тупая боль, продолжила.

— Я начала оформлять документы на опеку. Слава Богу, в ней работали очень хорошие женщины. Помогли мне со всем, не затягивая этот процесс. Я забрала Женю и вернулась сюда. Устроила его в школу, надеясь, что их психолог поможет. Но не получилось. Он дрался там чуть ли не каждый день. Именно поэтому мне и нужно было много денег, чтобы водить его к частному.

— Он так и ходит к нему?

— Конечно. Сейчас, правда, пока в лагере, у него перерыв. Но вернётся и снова начнёт ходить.

— Есть хоть какой-то результат?

— Да. Я и сама его вижу, — опять тру висок, морщась от боли. — Он стал спокойнее. Со мной стал разговаривать, что-то рассказывать и… — язык начинает заплетаться, настолько мне становится нехорошо.

— Голова болит? — перебивает обеспокоенно Денис.

— Ужасно, — шёпотом признаюсь я, криво улыбаясь.

— Ну, основное ты мне рассказала. Остальное уже неважно. Сиди, я сейчас, — встав с дивана, он усаживает меня на него и идёт в сторону выхода. — Таблетки принесу от головной боли.

Откинувшись на спинку, в изнеможении закрываю глаза.

Я выжата, кажется, до самой последней капли.

Внутри какая-то странная пустота. Словно из меня все внутренности вынули, оставив выжженную до последнего растения пустыню.

Денис возвращается быстро, держа в одной руке стакан с таблеткой, а во второй — плед.

Убедившись, что я проглотила таблетку, укладывает меня головой на подушку, лежащую в углу дивана. Укрывает пледом и начинает нежно гладить по лбу и виску.

Глаза начинают невольно закрываться.

— Только не уходи… — бормочу уже в полусне.

— Ни за что… — последнее, что я слышу тихим далёким шепотом, прежде чем полностью отключаюсь.