Поцелуй чернокнижника

Глава шестнадцатая

Адалин вышла из гостиной к винтовой лестнице, прижимая брюки к груди. Она чувствовала, как семя Меррика стекает по внутренней стороне ее бедер. Слезы застилали ей глаза, и она моргнула, позволяя им течь по щекам. Она сжала челюсти, чтобы нижняя губа не задрожала, — и с треском провалилась.

Горло сжималось все сильнее с каждой секундой. За ее спиной раздался грохот — будто опрокинулась мебель, затем звон стекла и вспышка магической силы. Шаги ее замедлились, и она оперлась на стену, когда из груди вырвался судорожный всхлип. Адалин прижалась лбом к прохладному дереву, рыдая, вслушиваясь в хаос, разрушение и боль, доносившиеся из гостиной. Ноги подкашивались, но она удержалась на ногах.

Ком в груди сжимался вокруг бездонной боли, уходящей в самую душу.

Это была ее вина. Она позволила себе приблизиться, позволила ему заботиться о ней слишком сильно, хотя знала, чем все закончится. И теперь Меррику было больно. Им обоим было больно.

Адалин крепко зажмурилась, выжимая из себя новые слезы. Острая, пронзительная боль пронзила голову. Ее крик потонул в оглушительном, нечеловеческом реве Меррика, от которого, казалось, задрожал весь дом. Не в силах обернуться, Адалин оттолкнулась от стены и бросилась вверх по лестнице.

Я должна уйти. Мне нужно уйти. Я больше не могу… не могу причинять ему боль.

Адалин знала, что значит быть готовой пожертвовать собой ради любимого — с самого Разлома она была готова умереть ради Дэнни и ни на мгновение бы не колебалась, если бы пришло время. Но ее время было ограничено — она уже умирала, когда ад пришел на Землю. А Меррик — нет. И каждый раз, когда он боролся с ее раком, это причиняло ему боль. Когда этого станет слишком много? Когда это убьет его?

Я не могу позволить ему снова страдать из-за меня.

Адалин добралась до своей комнаты, схватилась за ручку и распахнула дверь. Внутри она нагнулась, схватила тревожный рюкзак — тот самый, который не трогала с тех пор, как Меррик сказал, что они могут остаться здесь навсегда, — и бросила его на кровать. Расправив брюки, она натянула их на ноги и застегнула пуговицы.

Она все еще чувствовала его в себе, чувствовала остаточную боль от оргазма, ощущала доказательство того, что между ними было. Этот момент, этот день были такими идеальными — словно сон. Но для Адалин это всегда могло быть только сном, фантазией, желанием — таким эфемерным, что ветер мог вырвать его из рук в любой миг. Она никогда не могла бы удержать его.

Стерев слезы с лица тыльной стороной ладони, она потянулась за ботинками, стоявшими под окном. Новая вспышка боли пронзила череп, и на мгновение зрение затуманилось. Адалин упала на колени и сжала голову руками, вцепившись пальцами в волосы. Жгучая боль на коже головы только усилила ее страдания.

Смерть близка.

— Нет, — прошептала она. — Нет, прошу. Только не сейчас. Не сейчас. Подожди немного, прошу…

Но она знала, что мольбы ничего не изменят — что-то внутри, темное, говорило ей: это конец. Это было больше, чем пессимизм или принятие судьбы. Призрак смерти преследовал ее уже много месяцев — и теперь он был совсем рядом, протягивал к ней руку.

Когда боль наконец ослабла, Адалин сделала глубокий, прерывистый вдох, схватила ботинки и натянула их. Поднявшись, она вернулась к рюкзаку и замерла. Ей ничего из этого не было нужно — ни одежда, ни аварийные батончики, ни инструменты, ни припасы. Все это могло пригодиться Дэнни, если ему когда-нибудь понадобится.

— Адди? Что происходит?

Адалин вздрогнула от голоса за спиной и обернулась — в дверях стоял Дэнни. Его волосы были взъерошены, словно он только что проснулся, на нем были спортивные шорты и майка.

Он нахмурился, вглядываясь в ее лицо.

— Что случилось? И что с Мерриком?

Адалин бросилась к брату и обняла его. Она крепко прижалась к нему, а новые слезы хлынули из глаз.

— Я тебя люблю. Ты знаешь это, да?

Дэнни обнял ее в ответ.

— Конечно знаю. Я тоже тебя люблю. Но что происходит? Ты пугаешь меня.

Адалин не могла говорить, она лишь держала брата, вдыхала его запах, чувствовала его тепло, его крепость. Он так вырос за то короткое время, что они были здесь. Она сжала его крепче.

Снизу снова донесся грохот и еще один рев.

Дэнни вздрогнул и отстранился.

— Адди! Что происходит? Что с Мерриком? Почему ты плачешь?

Адалин отпустила брата. Ее руки опустились, она сделала шаг назад. Она должна быть спокойной ради Дэнни. Он не должен видеть ее страх, не должен за нее волноваться.

Сделав еще один глубокий вдох, стараясь игнорировать назойливую пульсирующую боль в голове, она встретила взгляд брата.

— Скоро конец.

Сначала на его лице отразилось замешательство, но быстро пришло осознание. Глаза расширились, брови взлетели вверх, тревога вытеснила прежнюю заботу.

— Я иду за Мерриком.

— Дэнни, нет! — Адалин схватила брата за майку, удерживая. Пальцы вцепились в ткань, не давая ему уйти.

Он обернулся.

— Что значит «нет»? Он нужен нам, чтобы остановить это!

Она покачала головой. Кожа покалывала, онемев и горя одновременно, сердце бешено колотилось.

— Нет. Мы не будем это останавливать.

Он нахмурился, легко высвобождаясь из ее рук, и отступил в коридор.

— Что за черт, Адди? Почему нет?

— Потому что это не остановить, Дэнни! Мы знали это. Всегда знали. Это было вопросом времени.

— Но Меррик…

— НЕТ!

Дэнни вздрогнул. Это добавило еще боли в сердце Адалин.

— Я не хочу, чтобы Меррик снова помогал, — продолжила она уже тише. — Ты сам видел, что это с ним делает. Мы не знаем, что будет дальше. Это может его убить, Дэнни.

— Так… ты просто… умрешь?

Адалин смотрела на брата, но на мгновение перестала его видеть. Сознание помутилось, живот свело судорогой, по телу разлился лихорадочный жар — за ним пришел новый прилив страха и тревоги.

А за ними — ледяная, неотвратимая уверенность.

— Адди!

Она вздрогнула, моргнула, сфокусировалась. В его взгляде был страх.

— Начинается, да? — спросил он, а глаза наполнились слезами.

— Мне нужно идти.

Она обогнула его и пошла по коридору. Все вокруг закружилось, как будто мир перестал подчиняться законам физики.

Когда она подошла к лестнице, чья-то рука схватила ее за запястье и остановила. Адалин оглянулась — это был Дэнни. Его глаза были широко раскрыты, в них стояли слезы, кожа побледнела.

— Какого хрена значит «идти», Адди?

— Мне нужно уйти отсюда. Сейчас.

Он сжал ее сильнее, второй рукой удержав за руку. Он будто не заметил, как снизу раздался новый грохот, заставивший задрожать пол.

— Ты не можешь уйти, Адди. Мы можем о тебе позаботиться. У Меррика есть магия. Он сможет помочь!

— Но причинит себе вред. Нет, Дэнни. Я не позволю ему. Я… Я люблю его. Я не хочу, чтобы он умер из-за меня. Пожалуйста, просто отпусти меня, пока еще не поздно… и пообещай, что останешься здесь.

Слезы катились по щекам Дэнни.

— Я не позволю тебе уйти туда одной. Люди не могут просто… отпускать, Адди, это так не работает. Ты же знаешь.

Адалин повернулась к нему и положила руки ему на плечи. Она сжала их — сильнее, чем намеревалась, — когда ее скрутило от боли в животе, а тошнота подкосила ноги. Она немного согнулась, держась за брата, пытаясь дышать медленно и ровно, надеясь подавить приступ.

— Ты должен. Помнишь, что случилось с мамой и папой? Хочешь, чтобы это повторилось? Я больше не буду собой, Дэнни! Я не смогу остановить себя, когда превращение начнется. Мне нужно уйти подальше от тебя.

Дэнни покачал головой.

— Нет. Нет, я тебя не отпущу. Ты должна остаться.

— Дэнни, прошу… Я не…

Все исчезло в ослепляющей вспышке боли. Адалин закричала, пальцы соскользнули с его плеч. Только его руки, обвившие ее, не дали ей упасть с лестницы.

Он уложил ее на пол, а ее тело корчилось в спазмах — каждый мускул сжимался и дрожал, словно больше не подчинялся ей. Что-то теплое потекло из носа, во рту появился вкус крови, но все это блекло на фоне невыносимой боли в голове. Казалось, череп одновременно раскалывался и сжимался в тисках, а мука расползалась по всему телу, заполняя каждую клетку.

— Меррик! — закричал Дэнни. Его дрожащие руки метались по ее телу. — Держись, Адди. Все будет хорошо. Пожалуйста, только держись!

Он отпрянул — она едва осознавала, что он ушел, — когда услышала, как он снова зовет Меррика, и голос его звучал откуда-то издалека.

Адалин вцепилась пальцами в ковер, согнутыми и скрюченными от боли руками. Она была привычна к боли в голове и животе, но сейчас все тело горело — будто болезнь проросла во все ее существо в ответ на попытки Меррика изгнать ее. Комната кружилась, зрение меркло, но она все еще была в сознании — ощущала кровь, муку, осознание того, что так и не успела сказать и сделать, и страх того, чем станет после смерти.

***

Магия, пропитанная яростью, закручивалась вокруг Меррика, наполняя его электрическим жаром. Она изолировала его от мира, усиливала каждый неконтролируемый импульс, подпитывала его ярость. Ослепительная голубая энергия поглотила его сознание. Осталась только магия. И гнев.

Нет, не только это. В глубине — грусть. Потеря. Боль. Бессилие. Но все это утопало в волнах растущей магии.

Магия…

Да, только она. Больше ничего не имеет значения.

Магия вспыхнула, разрывая очередной участок комнаты. Внутри Меррика заклокотала древняя, могущественная сила. Ему было сладко чувствовать эту силу, управлять ею, выпускать на волю всю ярость и отчаяние.

И магия будто наслаждалась этим не меньше.

Меррик раскрылся ей, позволяя потоку пройти сквозь себя. Его сердце колотилось, но, казалось, качало уже не кровь, а ману.

Отпусти. Никаких проблем. Никакой боли. Только сила.

Он мог стать частью этой энергии. Он мог быть свободен.

Отпусти себя. Стань магией.

Новая волна маны прорвалась сквозь него, освещая все изнутри. Его сознание расширилось — он чувствовал песни маны во всем вокруг: даже в разрушенных предметах. Он мог связаться с ними со всеми. И чем больше он ощущал, тем меньше оставалось ярости. Все эмоции уходили…

Отпусти, — шепот стал настойчивее.

— Меррик! — крик раздался где-то далеко, будто из другого мира.

Отпусти!

Он уже слышал это. Прежде, когда еще не был поглощен магией. Адалин сказала — «отпусти меня». Вот чего требовали от него шепоты — отпустить все. И ее.

Но…

Нет. Только не ее. Он готов отказаться от всего, если это даст ему шанс удержать ее.

Нет! — взревел он мысленно, и эта мысль ударила по миру.

Магия вокруг дрогнула, но продолжала расти, готовясь подчинить его снова.

Отпусти и прими силу! — вопил голос.

Никто не отнимет ее у меня. Никто!

Крик Меррика вырвался наружу, сырой и первобытный. Он сдул вихрь магии, разорвал связь с лей-линией, и тьма накрыла комнату.

Он вдохнул рвано и тяжело, упав на колени.

— Меррик, — позвал Дэнни. — Черт, ты в порядке?

Рука мальчика легла ему на спину, прохладная на фоне жара, который только что окутывал его.

Связь с маной исчезла, но он все еще чувствовал песню Адалин — в ней звучала боль, искажение.

— Где Адалин? — хрипло спросил он.

Слезы текли по лицу Дэнни, в глазах — страх.

— Наверху. Все плохо, Меррик. Помоги ей. Пожалуйста.

Нет. Смерть не получит ее. Она моя.

Меррик поднялся, повернулся, и пошатнулся в сторону лестницы. Его тело снова стало тяжелым и чужим, но он не остановился. Он не мог.

Чем ближе он подходил, тем сильнее чувствовал ее песню. И понимал, что именно он сделал с ней. Тьма, прежде локализованная, теперь пропитала ее всю. Он ускорил ее конец.

Но он не допустит, чтобы так все и закончилось.

Он не думал о цене, которую придется заплатить; он отдал бы все ради нее. Никто не отнимет ее… и ей не позволено умереть.

Стиснув перила с отчаянной силой, он втащил себя по лестнице, заставляя ноги двигаться быстрее, чем они хотели. Когда он завернул на винтовой пролет и оказался у антресоли, в поле зрения появилась Адалин. Она лежала на верхней ступени, тело сведено судорогой, лицо перекошено от боли. Ее резонанс пел ему с тоской, с желанием, отражая страдание, явное в каждом движении. Кровь сочилась изо рта и носа, а глаза налились красным от перенапряжения.

Меррик рухнул на колени на последнюю ступень и склонился над ней, почти не замечая присутствия Дэнни, который проскользнул мимо и встал на колени по другую сторону от Адалин. Меррик обхватил ладонями ее лицо. Кожа была холодной и липкой.

— Прости меня, Адалин, прости… Это я виноват, — прошептал он.

Ее глаза, полные боли и слез, встретились с его. Несмотря на мучения, в ее взгляде была осознанность. Она едва заметно покачала головой — движение было таким незначительным и хаотичным, что его легко было принять за судорогу, если бы он не чувствовал ее ответ в их общей песне.

— Я все исправлю, — продолжал Меррик. — Какую бы цену ни пришлось заплатить, я заплачу. Ты — моя, Адалин, и я тебя не отпущу.

Она зажмурилась, выдавив из себя новые слезы, и резко выдохнула, когда напряжение в теле стало невыносимым.

Связывание душ.

Это был единственный выход. Не осталось времени на исследования, не осталось времени на борьбу с ее болезнью. После тысячи проклятых лет он оказался у черты.

С неохотой он перевел взгляд с Адалин на Дэнни.

— Даниэль, на моем столе в кабинете — свиток. Принеси его. Быстро.

Мальчик кивнул и вскочил на ноги, бросившись через комнату. Одна из рук Адалин схватила Меррика за запястье. Ее пальцы сжались с мертвой хваткой, ногти впились ему в кожу.

Меррик снова посмотрел на нее и провел большими пальцами по ее скулам.

— Подожди, Адалин. Держись.

— Меррик? — голос Дэнни дрожал от страха и неуверенности.

Снова подняв взгляд, Меррик посмотрел на Дэнни — и его сердце замерло на месте. Дверь в кабинет была широко открыта, а комната за ней представляла собой обугленный беспорядок — его магия из гостиной внизу прошла сквозь пол и испепелила его стол.

— Нет, нет, нет, — пробормотал он. — Нет!

Его сердце снова забилось в невероятно быстром темпе, а частые, неглубокие вдохи не позволяли набрать в легкие достаточно воздуха. Свиток исчез. Ключ к ее спасению исчез.

Не отпущу. Не могу отпустить. Отказываюсь отпускать.

Адалин судорожно выдохнула. Ее спина выгнулась, глаза наполовину закатились, показывая белки, тело билось в конвульсиях.

Он не знал, как ей помочь. Не знал, что делать. В своей самоуверенности, в своей глупости он верил, что может изменить ее судьбу — и сам же лишил ее шанса.

Меррик стиснул зубы, закрыл глаза и обнял ее, притянув к себе. Она дрожала, ее тело было твердым, а не мягким и податливым, как обычно.

Он терял ее.

— Я люблю тебя, Адалин, — хрипло произнес он. — Я не могу тебя потерять.

Он прижался к ее песне маны, позволив ей накрыть себя, желая, чтобы она слилась с его, чтобы вновь создать ту прекрасную дуэтную мелодию, к которой он так привык. Напряжение в ее теле ослабло, и она обмякла в его объятиях. Ее резонанс затрепетал, заискрился… но искра осталась. Едва заметная, крошечная — такая, что мерцает в последние мгновения перед смертью.

Он с трудом сглотнул и открыл глаза.

Мне не нужен свиток.

В тот момент он понял: он знал, что делать. Всегда знал. Это был инстинкт, зарытый глубоко в нем, в первородной мане его сущности. Он чувствовал это каждый раз, когда они соединялись, когда их мана звучала в унисон, когда их души переплетались хотя бы на несколько секунд.

Свиток лишь описывал нечто естественное, нечто, что не нужно понимать, чтобы исполнить — потому что это было правильно. Потому что она была правильной. Единственной.

Он поднял голову, ища взглядом Дэнни, все еще стоящего на коленях напротив.

— У тебя есть нож?

Глаза Дэнни расширились, и он покачал головой.

— Принеси, мальчик. Сейчас же! Быстро, черт побери!

Дэнни снова бросился прочь, выбегая в коридор.

Семя. Кровь. Мана.

Одно из этих условий уже было выполнено — он чувствовал это в ней до сих пор. Осталось лишь добавить два других пункта, и связывание завершится.

Как можно осторожнее, Меррик поднялся с лестницы и уложил ее на пол. Он прижал ладонь к ее груди — сердце билось глухо, слабо, медленно.

— Нет, — прорычал он, вливая в нее магию, подкармливая ту крошечную искру внутри. — Еще немного, Адалин.

Темнота, окружавшая искру, рванулась в ответ, вонзив отравленные когти в его резонанс, но он не отступил. Он не поддался лей-линии, как не поддастся и болезни — смертной или иной. Не пока она в опасности.

Топот шагов эхом разнесся по коридору — Дэнни возвращался бегом. Он опустился на колени, одной рукой упершись в пол, и протянул Меррику свой охотничий нож.

Меррик выдернул нож из ножен.

— Что бы ты ни увидел, мальчик, что бы ни услышал или почувствовал — не вмешивайся. Стой в стороне.

Он не дал Дэнни времени на ответ. Искра в Адалин могла продержаться лишь короткое время, и он не мог позволить себе терять даже долю секунды. Подняв ее руки по очереди, он разрезал ладони. Из ран потекла кровь. Затем он порезал свои ладони и бросил нож рядом с собой на пол.

Переместившись, он оседлал Адалин, поспешно сплетая свои пальцы с ее. Из ее груди вырвался слабый, хриплый выдох, за которым последовал неглубокий, натужный вдох.

Их кровь смешалась, и Меррик почувствовал первые отголоски ее мана-песни в собственных венах. Он вцепился в это ощущение, стиснул зубы и потянул.

Он действовал чисто инстинктивно, почти не осознавая, что именно делает. Воздух между ним и Адалин засветился, когда из обоих стали вытекать искристые потоки магии. Мана Меррика была привычного синего цвета — яркая и сильная, стремительно накапливавшаяся перед ним. Мана Адалин была приглушенно-зеленой — тонкой, слабой, формировалась медленно, но была столь же настоящей.

Потоки магии встретились в воздухе между ними и начали кружить друг вокруг друга. Сначала медленно, затем — когда Меррик напряг мышцы и сосредоточил всю волю — все быстрее, пока их не стало невозможно отличить друг от друга. Обе маны слились в ярко-бирюзовую сферу. Мана-песня Адалин поднялась до уровня Меррика, усиливаясь, становясь громче и мощнее, чем он когда-либо ощущал ее, становясь не просто частью его маны — а ее равной.

Чувство эйфории охватило Меррика, когда он смотрел на этот мерцающий, пульсирующий шар — на их объединенную сущность. Не существовало большего единения. Не было способа быть ближе.

Магия раскололась надвое. Одна часть вошла в грудь Меррика, другая — в грудь Адалин. Волна экстаза накрыла его, заставляя содрогнуться и зарычать, словно в момент кульминации.

Спина Адалин выгнулась. Она судорожно вдохнула, распахнув глаза, и тут же обмякла, когда свет магии угас. Ее веки дрогнули и опустились, голова склонилась набок. Меррик рухнул вперед, поймав себя на локтях, но не отпустив ее рук.

Запыхавшись, он уставился на ее лицо. Оно было расслабленным, свободным от страдания и боли. На короткое мгновение его охватила паника — а вдруг он ее потерял, вдруг ничего не получилось?

Но он чувствовал ее. Чувствовал ее внутри себя, в каждой клетке, в каждой ноте собственной маны — их маны.

Он знал, что она жива, так же ясно, как знал, что жив сам.

И она была его. Всегда была его. Даже если тогда он не осознавал, что это значит — он знал это с самого первого взгляда.

— М-Меррик? — тихо спросил Дэнни. — Она… Адди…?

— Она жива, — ответил Меррик хрипло. — Она жива.

Дэнни подполз ближе, положил ладонь на щеку Адалин и поцеловал ее в лоб. Когда он отстранился, то вытер слезы с лица, всхлипнул и поднял на Меррика взгляд. Его глаза были красными от слез, но в них светились безмерное облегчение и благодарность.

— Спасибо.

Меррик осторожно соскользнул с Адалин и бережно поднял ее на руки, прижимая к груди так, чтобы ее голова покоилась на его плече. Он поднялся и понес ее в спальню. Сердце постепенно замедлялось, но дыхание оставалось тяжелым.

Она была жива… но в порядке ли она? Ее мана-песня звучала сильнее, чем когда-либо… и все же он чувствовал, что тело по-прежнему слабо, что болезнь еще не ушла. Не продлил ли он ее страдания?

Нет. Он ощущал, как это темное пятно ослабевает, отступает. Он чувствовал, как ее тело исцеляется. Облегчение захлестнуло его.

Дэнни опередил его, открыл дверь в спальню, и Меррик вошел. Он подошел к кровати и уложил Адалин. Из порезов на ее ладонях все еще сочилась кровь.

— Бинты, — сказал Меррик.

— Хорошо.

Шаги Дэнни быстро удалились по коридору.

Меррик аккуратно откинул со лба Адалин влажные от пота пряди, заправив их за уши.

— Вернись к нам, Адалин. Вернись ко мне.

Спустя несколько минут Дэнни вернулся с влажной тряпкой и своим рюкзаком, который с глухим звуком уронил у кровати. Через секунду он достал дезинфицирующую салфетку и рулон бинта, передав их — вместе с тряпкой — Меррику.

Меррик быстро очистил ей ладони и перевязал раны, затем бережно уложил ее руки поверх одеяла. Адалин не шевелилась, лишь ее грудь мерно поднималась и опускалась.

— С ней все будет хорошо, правда? — тревожно спросил Дэнни.

— У нее нет другого выбора, — ответил Меррик.