Поцелуй чернокнижника

Глава Пятая

От раската грома задрожало окно. Меррик нахмурился еще сильнее, но не отошел от стекла. Он медленно вплетал магию в каждую часть этого поместья на протяжении многих лет с тех пор, как купил его, наполняя место тайной энергией, чтобы гарантировать, что оно останется в наилучшем возможном состоянии. До Раскола ремонт означал привлечение людей-рабочих, и он предпочитал избегать этого, когда было возможно. Чары, наложенные на его дом, были усилены невидимым барьером, который он воздвиг вокруг, чтобы защитить себя от мира, который, казалось, был одержим разрушением — молния и упавшие ветки никогда не коснулись бы поместья, даже если бы мог дождь.

Эта защита ничего не значила, когда маленькая человеческая женщина подняла камень и разбила его окно.

Но он не мог заставить себя сожалеть об этом.

Хотя наступило утро, солнечного света не было — все было тускло-серым, а проливные дожди уже сделали землю грязной. Грунтовую дорогу, которая вела от поместья к главной дороге, к этому моменту было бы невозможно пересечь.

Он смотрел, как падают крупные капли дождя, наблюдал, как они превращают поверхность бесчисленных луж в колышущиеся бастионы хаоса, и сказал себе, что пришло время отправить людей восвояси. Какое значение для него имела погода? Это была их проблема, а не Меррика.

По крайней мере один из них уже проснулся. Меррик знал, что это был мальчик — он чувствовал это. Адалин находилась дальше по коридору, в спальне, которую он позволил использовать людям, хотя сам не понимал, откуда и почему точно знал, где она.

Молния пронеслась по небу — по меньшей мере семь вспышек подряд прорезали тьму над деревьями, образовав стену сине-белого электричества. Она появилась и исчезла мгновенно, оставив после себя призрачный след, похожий на паутину, который задержался в его поле зрения на несколько секунд.

Мимолетность этих ударов молнии — возникающих и исчезающих в одно мгновение, но способных оставить после себя разрушения — напомнила ему об Адалин.

Адалин, которая уже так сильно повлияла на него. Адалин, из-за которой он не мог заснуть всю ночь, которая вызывала в нем всепоглощающее возбуждение и неудовлетворенное желание.

Адалин, которая вскоре уйдет — независимо от того, прогонит он ее или нет.

Эта тревожная мысль была прервана глубоким, раскатистым громом, который, казалось, хотел потрясти само основание его поместья, несмотря на магическую защиту.

Впервые эти защитные меры показались ему недостаточными.

В глубине души он знал: если он прогонит Адалин и Дэнни, то проведет целый день у окна, глядя на дождь и думая о ней. Чувствуя ее отсутствие. Чувствуя… вину. Даже сейчас он хотел пойти к ней. Он мог представить, как входит в спальню и видит ее спящей, свернувшейся калачиком на кровати. Мог представить, как ложится рядом, обнимает ее, прижимает к себе.

Неужели по прошествии более чем тысячи лет этот маленький человечек действительно сведет меня с ума?

И пока я здесь размышляю, юный Даниэль уже спустился вниз и совершил набег на мою кладовую.

Мысль о том, что его драгоценный запас арахисового масла может иссякнуть, оказалась как раз тем отвлечением, которое Меррику было нужно в тот момент. Он отошел от окна, задернул шторы и вышел из кабинета.

Несмотря на сильное искушение взглянуть в конец коридора — в сторону спальни Адалин — он упрямо держал взгляд вперед, не позволяя себе повернуть голову, и направился к лестнице, быстро спускаясь вниз.

Когда он добрался до кухни, то остановился в дверях.

Дэнни действительно сидел за столом. Перед ним лежала открытая упаковка крекеров, а рядом стояла банка арахисового масла. Брови Меррика нахмурились, челюсть напряглась, но он сдержался — не стал набрасываться на подростка.

Сжав губы, будто в сосредоточении — или, возможно, в предвкушении, — Дэнни открыл банку. Он взял крекер в одну руку, нож для масла — в другую, и аккуратно опустил нож в банку. Когда он поднял его, на кончике остался крошечный кусочек арахисового масла, размером с горошину. Широко раскрыв глаза, он принялся намазывать его на крекер, далеко оно, правда, не размазалось.

Он облизал губы, глубоко вдохнул и выдохнул. Поднес крекер ко рту и медленно откусил от края. Его тело обмякло, он откинул голову назад и простонал от удовольствия.

— Так… так хорошо, — пробормотал он.

Он доел крекер маленькими кусочками, делая паузы, чтобы насладиться каждым. Когда с первым крекером было покончено, Дэнни перевел взгляд с красной крышки на открытую банку, прикусив нижнюю губу — явно размышляя, стоит ли взять еще. Сам факт того, что он колебался, произвел на Меррика впечатление. Но то, что он сделал дальше, оказалось настоящим сюрпризом.

Дэнни кивнул себе, достал еще один крекер, зачерпнул чуть больше арахисового масла, аккуратно намазал его, соскребая остатки с ножа по краю. Затем, держа крекер между пальцами, он медленно положил его на стол — на пустое место рядом с собой. На то самое место, где вчера вечером сидела его сестра.

Как только крекер занял свое место, Дэнни поднял крышку банки и плотно закрутил ее обратно.

Что-то изменилось внутри Меррика — что-то древнее, глубокое и могущественное. Что-то, что определяло его с тех пор, как он был моложе даже этого мальчишки.

Он не смог заставить себя ненавидеть Дэнни и его сестру, даже несмотря на то, что они вторглись в его дом. Но он все же должен был оставаться к ним равнодушным — так же, как ко многим другим людям, которых встречал за свою долгую жизнь. Их судьбы не должны были иметь для него значения. Живы они или мертвы — разницы бы не было, пока держались подальше от его порога. Дэнни, в частности, был воплощением всего того, что делало людей опасными: вспыльчивости, непостоянства, пренебрежения границами. Но этот маленький поступок — даже несмотря на то, что он нарушал установленные Мерриком правила, — раскрыл перед ним иную сторону человечности. Ту, которую Меррик легко игнорировал в своей изоляции и горечи. Ведь и Дэнни, и Адалин были живым доказательством того, на что способны люди: на преданность, на сочувствие, на жертву.

Меррик знал, что значит голодать — особенно в юности. Прошло много лет, и физическая пища давно перестала быть для него чем-то необходимым или даже желанным, но память о том, каково это, никогда не исчезала. Он помнил вкус еды, когда она — единственная — дарила ощущение жизни.

И удовольствие, с которым Дэнни ел арахисовое масло, разбудило в Меррике отголоски давно забытого прошлого — его самого, маленького, в первый раз пробующего нечто вкусное после долгого лишения.

Но именно то, как мальчик отложил крекер в сторону — для сестры, больше, чем оставил себе, — это по-настоящему потрясло Меррика. Этот жест говорил о зрелости, благодарности, заботе. И он проник в его сердце глубже, чем Меррик считал возможным.

Меррик вошел на кухню и направился к столу.

Дэнни поднял голову. Их взгляды встретились, и мальчик тут же напрягся. В его глазах мелькнули вина и страх, лицо побледнело. Он сглотнул и, натянуто улыбнувшись, произнес:

— Доброе утро?

— Безусловно, — ответил Меррик, медленно выдвигая стул напротив него.

Улыбка Дэнни тут же померкла.

— Пожалуйста, не убивай меня.

Меррик сел и взглянул на крекер, лежащий на столе.

— Для кого это? — спросил он.

Дэнни бросил взгляд на крекер. Его плечи поникли.

— Для Адди. Но… если хочешь, можешь взять.

— Думаю, она заслужила его. А ты?

Мальчик нахмурился и наклонил голову набок:

— Ты… ты не злишься?

Меррик протянул руку, взял банку с арахисовым маслом, отвинтил крышку и, не сводя глаз с Дэнни, отставил ее в сторону. Банка была почти полной — он сам попробовал из нее всего один раз, а Дэнни, судя по всему, и вовсе съел лишь каплю.

Меррик придвинул банку обратно к мальчику.

— Я должен бы.

Дэнни с минуту смотрел на нее, потом снова перевел взгляд на Меррика:

— Но… ты не злишься?

— Поешь еще, — спокойно сказал тот.

Мальчик оживился.

— Серьезно? — он потянулся за банкой, но вдруг замер, уставившись на нее с подозрением. — Подожди… Это же не яд, да?

Брови Меррика поползли вверх.

— Ты уже поел немного, Даниэль. А теперь, когда я предлагаю это добровольно, ты спрашиваешь, не отравлено ли оно? Неужели не стоило подумать об этом до того, как ты его попробовал тайком?

— Ты забыл, как сам себя вел из-за него вчера?

— Нет, но, похоже, ты забыл.

— Прости, но если ты так трепетно относишься к арахисовому маслу, это только подтверждает, что оно — лучшее, что когда-либо было придумано. Как я мог ему сопротивляться?

Меррик не смог сдержать ухмылки.

— Мне следовало бы оттащить тебя за ухо в самый шторм за то, что ты ослушался меня, мальчик, — сказал Меррик, — но, признаться, твоя сдержанность и забота о сестре производят на меня впечатление. Поэтому ты заслужил больше.

Дэнни ухмыльнулся:

— Я передумал. Ты довольно клевый.

— И все, что для этого понадобилось, — это немного арахисового масла?

— Хочешь сказать — нектара богов?

— Нектар, вообще-то, жидкий.

Дэнни пожал плечами и снова опустил нож в банку.

— Я бы мог выпить эту штуку.

Он намазал крекер и протянул его Меррику.

— Нет, спасибо, — отказался тот. Он был голоден — возможно, сильнее, чем когда-либо с тех пор, как стал бессмертным, — но никакая еда уже не могла утолить его нынешний голод.

— Так чем ты занимался? До всего этого? — спросил Дэнни, откусив крекер и удовлетворенно выдохнул.

Откинувшись на спинку стула, Меррик облокотился на край стола.

— Был эксцентричным миллионером. Для меня мало что изменилось.

— Хм. То есть твоя семья была богатой?

— Нет. Я заработал свое состояние сам.

— Так все богачи говорят, — фыркнул Дэнни. — Но обычно это чушь собачья, верно?

Меррик приподнял бровь.

— Простите, юный Даниэль? Ты, кажется, обвинил меня в нечестности и позволил себе выражение, которое бы совсем не понравилось твоей сестре?

Он потянулся к банке с арахисовым маслом.

— Возможно, я недооценил твою зрелость…

— О, чувак, только не это! — Дэнни перехватил банку и придвинул ее ближе к себе. — Извини, ладно? Только не рассказывай Адди!

— Ладно. На этот раз, — усмехнулся Меррик. — А чем ты занимался до всего этого?

Дэнни гордо улыбнулся:

— Отлично учился и много играл в футбол. Наша команда заняла третье место в турнире штата. Еще год — и, думаю, мы бы выиграли. У нас была действительно крутая команда, понимаешь?

Он закинул в рот оставшийся крекер.

Несмотря на внешнюю непринужденность его тона, в словах Дэнни отчетливо ощущались страсть и любовь к спорту. Казалось, будто для него ничего не изменилось, будто он вот-вот встретится с друзьями после каникул и снова начнет тренироваться — хотя все вокруг уже стало другим.

Меррик уже успел заметить скрытую силу в Адалин, теперь он видел ее и в Дэнни.

Хотя Меррик не мог заставить себя сожалеть о потерях человечества в целом, он сочувствовал тому, что потеряли эти двое — его люди?

— А твоя сестра? — спросил Меррик. — Чем она занималась?

— Адди всегда хорошо училась, окончила колледж с отличием и все такое, — начал Дэнни. — С детства играла на пианино, и у нее действительно хорошо получалось. Она играет — ну, играла — в оркестре и сочиняла свою музыку, даже когда приходилось подрабатывать, чтобы оплачивать счета.

Он на мгновение замолчал, затем продолжил:

— Она всегда мечтала о сольном концерте. Я знаю, у нее бы получилось… но она… э-э…

Дэнни нахмурился и отодвинул крекеры, будто внезапно потерял аппетит.

— Она заболела. А потом, ну… все это случилось.

— Она заболела прямо перед тем, как все развалилось? — спросил Меррик, на редкость мягко.

Дэнни покачал головой.

— Думаю, у нее были головные боли и прочее за несколько месяцев до диагноза. Первый врач сказал, что это просто мигрени, и в основном посоветовал терпеть и принимать лекарства.

Он нахмурился сильнее.

— Потом, через пару месяцев, у нее случился первый приступ. Другие врачи выяснили, что это было на самом деле. Примерно за два месяца до того, как произошел раскол… Ей поставили диагноз — рак мозга.

Меррик глубоко нахмурился.

Он обладал лишь поверхностными знаниями о многочисленных недугах, терзавших человечество, но он знал о раке — это была одна из самых серьезных болезней. Даже если бы он никогда не слышал о нем, он бы все равно понял, что она умрет — он почувствовал это сам, едва коснулся болезни своей магией, ощутил ее надвигающуюся гибель. И это сильно тревожило его.

Даже если бы Адалин довелось прожить до семидесяти или восьмидесяти лет — сколько бы сейчас ни отмеряли люди своим жизням — для Меррика это промелькнуло бы, как миг. Годы скользили мимо, настоящее уносилось вперед все быстрее. Люди рождались, жили, умирали, а он… оставался.

В этом не было ничего нового, ничего противоестественного.

Но сейчас он ненавидел это.

— Они работали над ее исцелением до Раскола? — спросил Меррик.

Возможно, тогда использовали какой-то метод, который он мог бы воспроизвести. Может быть, если он проведет достаточно исследований, если отточит свою магию в тончайшее, почти невидимое лезвие, ему удастся аккуратно вырезать болезнь.

Значит, я уже принял решение?

Позволю ли я им остаться?

Мальчик пожал плечами, подняв ладонь к потолку.

— Я не знаю всех подробностей. Родители либо считали меня слишком маленьким, чтобы понять, либо просто не знали, как сказать. Они почти ничего не рассказывали, кроме того, что Адди была очень больна.

Он вздохнул и добавил:

— Но однажды вечером Адди села рядом со мной и объяснила. Сказала, что болезнь смертельная. Единственная надежда — экспериментальное лечение, но и оно не давало никаких гарантий.

Глаза Дэнни наполнились слезами. Он сердито смахнул их рукой, опустив голову.

— Впрочем, это все равно не имело значения, — прошептал он. — Первый день, когда она должна была начать лечение, совпал с началом Раскола.

— Где ваши родители? — мягко спросил Меррик.

Дэнни теребил край упаковки от крекеров, сминая шуршащий пластик. Когда он заговорил, его голос едва не дрожал, за каждым словом стояла борьба — за то, чтобы удержаться на плаву над болью.

— Они погибли, — сказал он. — Ехали встретить Адди в больнице… И как только добрались, все началось. Все… случилось. И… ну… их машину сбила скорая помощь.

У Меррика сжалось сердце; значит, именно Адалин и Дэнни смогли пробудить в нем это чувство, тронуть его душу такой печалью, какой он не ощущал уже много лет. Он чувствовал, что в истории Дэнни скрыто нечто большее, но не осмеливался надавить; Меррик знал такую боль. Он сам был примерно в возрасте Дэнни, когда потерял родителей — еще до того, как в нем пробудилась магия.

А в последующие годы он потерял и своих братьев и сестер — всех, кто был старше и сильнее его.

Чувство потери, одиночества и стесненности — словно он нигде и никогда не был своим — не отпускало Меррика до сих пор.

— Мои родители умерли, когда я был совсем маленьким, — тихо сказал он. — И это тоже было неожиданно. Я не стану лгать тебе и говорить, что боль проходит… Она никогда не уходит. Но со временем тяжесть становится легче. Боль притупляется. И ты продолжаешь жить.

— Мне повезло, что у меня была Адди, — отозвался Дэнни. Он поднял голову и посмотрел на Меррика. — Мне жаль твоих родителей.

Меррик нахмурился и на мгновение потерялся в молчании, не находя слов. Никто — за всю тысячу лет — никогда не предлагал ему утешения. Даже если разум подсказывал, что это логично — он ведь всегда держался в стороне, всегда изолировал себя от всех, — сейчас он не мог не почувствовать теплый толчок в груди.

Он так долго жил только с горечью и холодом, что не знал, как вообще на это реагировать.

— И я сожалею о ваших, — наконец ответил он. — Пожалуй, все-таки съем один из этих крекеров.

* * *

Адалин проснулась резко, вздрогнув, ее глаза распахнулись в тот же миг, как оглушительный раскат грома сотряс комнату. Она лежала на животе, лицом к окну, за которым тускло пробивался серый свет сквозь щели в занавесках.

Дождь барабанил по оконному стеклу и по крыше над головой. Шторм осложнит передвижение пешком.

Эта мысль наполнила ее внезапным страхом.

Сегодня они должны были продолжить путь. Им придется оставить после себя надежное, безопасное, сухое укрытие, проточную воду — горячую, проточную воду — теплую, удобные кровати и обилие припасов и свежей еды. Это место могло бы стать идеальным. Но оно было не их. Оно принадлежало Меррику.

В памяти всплыл прошлый вечер — пугающе четкие воспоминания о том, как Меррик ворвался в ванную, когда она была совершенно обнажена и полностью открыта его завораживающему цитриновому взгляду. И, несмотря ни на что, она не испугалась.

Ну, быть может, немного, но под страхом бурлило другое: волнение, желание.

Адалин знала — любая благоразумная женщина оттолкнула бы его, закричала, схватилась за оружие. Она была почти уверена, что стоило ей попросить, и он бы ушел.

Но она не сделала этого.

Она осталась стоять, чувствуя, как его жадный взгляд скользит по ее телу, как он сокращает между ними расстояние и протягивает руку. Это простое касание его пальцев к ее плечу пронеслось по ее телу, как разряд электричества, оживив ее, заставив ее нутро пульсировать и наполниться жаром, от которого перехватило дыхание..

И она захотела большего.

Не имело значения, что он был незнакомцем. В тот момент важно было только одно — она хотела. Каждой частичкой себя она хотела его.

Она сопротивлялась. И не была уверена, делала ли это из привычки или потому, что знала — утром он отошлет их прочь. Ее воля держалась дольше, чем она ожидала. Но он был таким чертовски сексуальным, таким напористым — даже с его способностью быть резким, когда хотел — и в конце концов, что плохого в небольшом удовольствии между двумя взрослыми по обоюдному согласию?

Даже после того, как она попросила его уйти — настолько мягко, насколько осмелилась, — она знала: если бы захотела, могла бы остановить его или, наоборот, поддаться желанию.

Если бы не свечи.

Сначала она подумала, что ей это приснилось. Все происходящее казалось нереальным: уединенный, обветшалый особняк, который внутри был словно нетронут временем, горячая вода, она сама, стоящая обнаженной перед загадочным мужчиной, которого желала, совершенно не думая о собственной безопасности. Внезапно вспыхнувшие свечи, должно быть, были игрой ее воображения, дополняющего фантазию, в которой она оказалась.

Но тепло живого огня намекало: все это было на самом деле.

Этому должно было быть объяснение. Может быть, она сама зажгла больше двух свечей и забыла об этом? Врачи предупреждали: потеря памяти — обычный симптом ее болезни.

Возможно, ее встреча с Мерриком никогда не происходила, и ей просто приснился необычайно яркий сон после холодной ванны, чистки зубов и возвращения в кровать.

Но это казалось таким настоящим.

Очередной раскат грома вырвал ее из мыслей.

Пора уходить.

Живот сжался от голода. Она надеялась, что Меррик будет достаточно великодушен, чтобы предложить еще что-нибудь поесть перед дорогой в шторм.

Вздохнув, Адалин села, перекинув ноги через край кровати.

— Дэнни, пора вставать. Мы не хотим злоупотреблять гостеприимством и злить хозяина, — позвала она.

Ответа не последовало. Ни движения, ни даже сонного ворчания.

Обернувшись, Адалин потянулась, чтобы потрясти брата за плечо.

— Дэн… — начала она, и замерла.

Его не было.

— Дэнни? — позвала она, быстро оглядывая комнату.

Его нигде не было. Он не рылся в высоком темном шкафу у стены, не стоял у двери, не выглядывал в окно, не сидел на полу. Лишь его тревожный рюкзак стоял на полу.

К нарастающей тревоге добавилась вспышка раздражения, но она быстро подавила оба чувства.

Мы в порядке. С Дэнни все в порядке.

Это первый раз за долгое время, когда мы почувствовали себя в безопасности и комфорте, и он просто… просто немного расслабился. Он всего лишь ребенок

Но ему все равно нужно было помнить. Как бы ей ни ненавистно было быть строгой с ним — она не сможет быть рядом всегда, а ему нужно оставаться настороже. Даже если кажется, что все безопасно. Меррик был чужаком, а люди часто скрывают свою истинную суть — чем он лучше? Это не значит, что он псих или убийца… но и не значит, что это не так.

О, прекрасно, Адалин. Теперь ты начинаешь рассуждать здраво, после того как позволила ему глазеть на себя нагишом. Отличная работа.

Сев на край кровати, Адалинд схватила ботинки и натянула их на ноги, быстро зашнуровав. Потом встала, закинула их тревожные рюкзаки на плечи — по одному на каждое — и вышла из комнаты на поиски брата.

Пока она шла по коридору к винтовой лестнице, ее взгляд скользнул в сторону пустой сейчас ванной комнаты, где ее сохнущая одежда висела на перекладине над ванной; придется забрать вещи после того, как она найдет Дэнни. Но она задержалась в дверном проеме, снова пытаясь подавить воспоминания о том, что произошло здесь.

Просто сон.

Это не могло быть реальным.

Она быстро спустилась. Внизу ее взгляд скользнул к входной двери — в окна по бокам ударяли тяжелые капли дождя.

Отворачиваясь, она резко остановилась.

Левое окно. Оно было целым.

Нахмурившись, Адалин медленно подошла ближе.

— Я же разбила его, — прошептала она.

Вот как они вошли — она разбила окно, просунула руку и отперла дверь.

Разве не так?

Она подняла руку и слегка постучала по стеклу, издав тихий звенящий звук ногтем.

Я не схожу с ума.

Она опустила взгляд.

На полу не было ни осколка битого стекла. Адалин прижала ладони к глазам, пока за веками не заплясали цветные блики. Когда она убрала руки, она снова посмотрела на окно; оно было все еще целым.

Не схожу с ума.

Из коридора в фойе донесся слабый смех, но, несомненно, это был смех Дэнни. Адалин последовала за звуком и голосами, которые следовали за ним, на кухню. Она замедлилась, когда достигла дверного проема, и наклонилась вперед, чтобы заглянуть в дверной проем. Дэнни и Меррик сидели за кухонным столом, делясь крекерами и арахисовым маслом.

— Ты реально никогда не слышал об «Очень странных делах»? — спросил Дэнни с набитым ртом, прежде чем отправить в себя еще один крекер. — Это же лучшее шоу на свете!

— Несколько тысячелетий человеческой цивилизации могут поспорить с такой оценкой, юный Даниэль, — ответил Меррик. Он небрежно откинулся на спинку стула, излучая непринужденную чувственность; Адалин никогда бы не подумала, что он способен на это, если бы не их короткая встреча в ванной.

— Как скажешь, чувак, — пожал плечами Дэнни. — Но то, что он старый, еще не значит, что он лучше. «Очень странные дела»⁷ вообще-то про старые времена!

— Судя по тому, что я знаю о современных развлечениях, — заметил Меррик, — сомневаюсь, что я что-то пропустил.

Действительно ли это был тот самый мужчина, которого они видели накануне? Тот, который, казалось, был готов пролить кровь из-за того самого арахисового масла, которое они ели сейчас, обсуждая телешоу?

Дэнни перевел взгляд с Меррика на Адалин, и его улыбка стала шире.

— Доброе утро, Адди!

Теперь, когда ее заметили, у нее не было другого выбора, кроме как войти на кухню. Приблизившись к столу, она крепче сжала лямку сумки Дэнни.

— Доброе утро.

Меррик повернул голову, чтобы посмотреть на нее, и приподнял одну из своих темных бровей. Уголок его рта приподнялся вместе с ней. В его глазах вспыхнул слабый свет, напоминавший тот свет, который они излучали вчера вечером в ванной.

О нет. Это был не сон. Это было реальностью.

— Доброе утро, Адалин, — сказал он. — Как тебе спалось?

Его голос, глубокий и страстный, окутал ее, заставив соски затрепетать, а сердце забиться чуть быстрее.

— Хорошо, — сумела ответить она. — На самом деле, очень хорошо. Спасибо.

— Голодна? — спросил он.

Глаза Меррика говорили, что он голоден — для нее.

Ее мгновенно охватил жар. Как все могло измениться так резко и так быстро?

— Меррик делится своим арахисовым маслом, — сказал Дэнни. — У меня тут есть крекер, который ждет тебя здесь.

Она перевела взгляд на брата.

— Я голодна, но… Дэнни, ты ничего не забыл сегодня утром?

Он склонил голову набок, нахмурив брови.

— Хм?

Сняв с плеча его тревожный рюкзак, Адалин потрясла ее перед ним.

Дэнни моргнул, потом смущенно опустил глаза, и его щеки вспыхнули красным.

— Ооо… Ну, я имею в виду… Она же была с тобой, верно? Значит, все норм?

— Нет, не норм, — строго сказала Адалин. — А если бы со мной что-то случилось?

Плечи Дэнни безвольно опустились.

— Прости, Адди…

Адалин поставила оба рюкзака на пол рядом со столом и быстро обняла брата.

— Просто не забудь в следующий раз, — сказала она, отстранившись и выпрямляясь. — Здесь есть горячая вода. Тебе нужно быстро принять ванну, прежде чем мы уйдем. Эм, — она повернулась к Меррику, — если ты не против, Меррик? Я не хочу злоупотреблять гостеприимством.

Улыбка Меррика немного дрогнула, сменившись легким, но обеспокоенным выражением на лице.

— Да, он может принять ванну и насладиться этим, если захочет. Что касается отъезда… Вам пока не обязательно уезжать.

— Будет лучше, если мы поскорее уедем. Нам предстоит долгий путь до следующего города, а уже вечер.

Его язык на мгновение выскользнул и скользнул по губам.

— Я говорил, что вам нужно уйти с восходом солнца. Можно было бы упомянуть, что солнца сейчас не видно, и поэтому вы не обязаны уходить.

Адалин некоторое время изучала Меррика, прежде чем ее губы медленно растянулись в улыбке.

— Ты просишь нас остаться, пока не закончится буря, Меррик?

— Я просто указываю на формальность, с помощью которой вы можете убедить меня продлить ваше пребывание.

Его черты лица немного смягчились. Адалин поняла: как бы он ни вел себя при их первом прибытии, каким бы трудным ни было их начало, в душе Меррик был хорошим человеком.

Она усмехнулась.

— Меррик, не будешь ли ты так добр позволить нам остаться, пока не пройдет буря?

Меррик пренебрежительно махнул рукой.

— Полагаю, я чувствовал бы себя виноватым, если бы заставил вас уйти в такую погоду. Оставайтесь.

— Да! — Дэнни потряс кулаком, затем посмотрел на Адалин и сморщил нос. — Мне действительно нужно принять ванну?

— Да, — ответила Адалин. — Ты воняешь.

— Я не хочу! — подняв руку, он повернулся и понюхал подмышку, но тут же отдернул голову назад. — Ладно, я согласен.

— Тогда иди, — сказала она. — И на этот раз не забудь свой рюкзак.

— Хорошооо, — протянул он, отодвигая стул, хватая крекер с арахисовым маслом и протягивая ей. — Это для тебя.

Адалин уставилась на крекер. От аромата арахисового масла текли слюнки, она почти ощущала его вкус на языке. Ее сердце подпрыгнуло в груди от заботливости брата. Это был маленький жест, но после Раскола такие вещи значили больше, чем когда-либо. Даже потакая себе, он откладывал немного для нее.

— Спасибо, Дэнни, — сказала она, осторожно беря крекер.

Дэнни лучезарно улыбнулся ей.

— Пожалуйста. Пожалуй, я пойду приму ванну, — он смахнул остатки недоеденного крекера со стола, сунул его в рот, схватив рюкзак. Выходя из кухни, он сказал с набитым ртом:

— Увидимся позже, Меррик.

Помня о крекере в руке, Адалин выдвинула стул и села напротив Меррика. Его глаза, пристальные, но непроницаемые, уже были устремлены на нее.

— Спасибо тебе, — сказала она. — Что позволил нам остаться подольше. И за то, что ты сделал с Дэнни.

Его губы изогнулись, Адалин не могла понять, улыбался ли он или ухмылялся. В любом случае, шрам через левый глаз придавал выражению его лица хищный вид.

— И что же я такого сделал? — спросил он.

— Отвлек его, рассмешил. Дал ему одно из его любимых лакомств, — ответила Адалин.

Она откусила крекер и едва удержалась, чтобы не закатить глаза от удовольствия. Язычок высунулся, чтобы слизнуть арахисовое масло с верхней губы.

Неужели она только что застонала?

Взгляд Меррика опустился на ее язык в тот момент, когда он выскочил.

— Кажется, он неплохо развлекается. У него всегда есть что сказать.

— Только потому, что ты кто-то новенький для него. Он уже не раз повторял мне одно и то же. — Она отправила в рот остаток крекера.

— Возможно, — кивнул Меррик, сдвигая банку с арахисовым маслом, в которую был воткнут нож, с центра стола и ставя ее прямо перед Адалин. — Угощайся. Боюсь, в следующий раз, когда твой брат снова влезет сюда, все закончится.

Укол вины пронзил ее, и когда она проглотила, еда застряла в горле. Нахмурившись, она заглянула в банку. Сколько же съел Дэнни? Она должна была заметить, когда это произошло. Она должна была остановить его…

— Он с удовольствием ел, когда я спустился, — сказал Меррик, как будто прочитав ее мысли. — Съел один крекер с каплей арахисового масла, а потом отложил один для тебя. После этого закрыл крышку, вот и все.

Брови Адалин поползли вверх, когда она перевела взгляд на Меррика.

— Правда? — спросила она.

Он кивнул.

Гордость потихоньку вытеснила чувство вины, но она не смогла его полностью перебороть — несмотря на некоторые вещи, которые она сказала прошлой ночью, она не могла забыть обстоятельствах, приведших их в его дом. Немного смущенно она улыбнулась.

— Ну, эм, спасибо, думаю, ты не выгонишь нас?

Меррик усмехнулся. Это был глубокий, насыщенный звук, гораздо теплее, чем она ожидала.

— Не благодари меня слишком рано. Я все еще могу вышвырнуть вас вон. Скучающий, праздный ребенок — опасная штука.

— Мы не против помочь тебе с чем угодно, с чем потребуется.

— Здесь не так много, о чем стоит беспокоиться, по крайней мере, пока идет дождь. Главное, чтобы вы уважали мой дом. Я прошу, чтобы никто из вас не заходил в мой кабинет, который находится наверху лестницы, или в мою спальню в конце северного коридора — прямо рядом с вашей комнатой. Не шумите, не ломайте ничего и убирайте за собой. Вы можете есть из моих запасов, но не переборщите с порциями.

Адалин кивнула.

— Мы так и сделаем. Спасибо.

Пока Адалин ела, между ними повисло молчание. Она намазывала крекеры минимальным количеством арахисового масла. Даже если бы он предложил его добровольно, она не чувствовала себя вправе брать слишком много, особенно учитывая, что такие продукты, как арахисовое масло, стали редкостью в их мире.

— Я настаиваю, чтобы ты взяла побольше, Адалин, — сказал Меррик. — Иначе ты оскорбишь мое гостеприимство.

Адалин остановилась, намазывая арахисовое масло на крекер, и посмотрела на него. Жар залил ее щеки.

— Я… мне не так уж много нужно.

— Но это не повод брать слишком мало. Я даю тебе разрешение — побалуй себя.

Когда он произнес последние два слова, в его взгляде вновь зажегся огонь.

Адалин поняла, что он говорил не только об арахисовом масле.

Ее тело отреагировало на эти слова, и она вспомнила, как близко он был к ней в ванной, каким теплым было его дыхание на ее коже, вспомнила ощущение его прикосновений, мощную энергию, которую он излучал, — и свечи.

Не только свечи, но и окно у входной двери было нетронутым этим утром, как будто его и не разбивали прошлой ночью.

Она опустила взгляд на нож для масла в руке и, нахмурив брови, опустила его обратно в банку и добавила еще арахисового масла на крекер. Ее не покидало чувство вины за то, что она считала излишеством, но он настоял, и она не собиралась отказываться во второй раз — это была возможность, которую она вряд ли получит снова. Кроме того, она нуждалась в питании так же сильно, как и Дэнни, чтобы помогать ему в путешествии как можно дольше.

Адалин съела еще несколько крекеров; в ее воображении свечи непрерывно вспыхивали в унисон, и она почти ощущала их тепло на своей коже.

— Что тебя беспокоит, Адалин?

Адалин вздрогнула; она не осознавала, что все это время сидела, возясь с упаковкой крекеров и тупо глядя в сторону.

— Ничего, — она закрыла упаковку, потянулась через стол и сняла крышку с банки с арахисовым маслом. Отложив нож в сторону, она завинтила крышку на банке.

— Это написано на твоем лице. В твоих глазах, — он наклонился вперед, опершись руками о стол. — Полагаю, в каждый момент бодрствования тебя беспокоит множество вещей, но сейчас что-то беспокоит тебя больше всего остального. Что это?

— Окно, — выпалила она.

— Окно? — спросил он ровным голосом.

— У входной двери. Оно не разбито.

— Хорошо. Мне не нужно, чтобы ветер, приносящий дождевую воду, испортил мой пол.

Адалин нахмурилась.

— Но оно было разбито. Я разбила его.

Его лоб едва заметно наморщился.

— Я не видел битого стекла в фойе. Возможно, ты ошибаешься?

— Что? — Адалин остановилась, сбитая с толку. — Но ты упоминал об этом прошлой ночью, прямо перед тем, как показать нам комнату.

Меррик поднял взгляд и побарабанил пальцами по подбородку.

— Ах, да. Я помню. Ремонт был настолько простым, что, должно быть, вылетел у меня из головы. Ничего страшного.

— Ремонт, — повторила она с нескрываемым недоверием. — Я не очень разбираюсь в ремонте окон, но ты никак не мог починить его за одну ночь. Сегодня утром на оконном стекле не было ни малейшей трещины. Тебе пришлось бы, по крайней мере, заменить все стекло, и я сомневаюсь, что у тебя было под рукой запасное.

Он пожал плечами.

— Я обожаю головоломки и имею приличный запас быстросохнущего клея.

— Это… это бессмысленно.

— Подумай обо всем, что происходит за этими стенами, — ответил Меррик. — Имеет ли хоть что-нибудь в этом мире смысл?

Он был прав. Она не могла понять ничего из того, что происходило, ничего из этого не должно было существовать, ничего из этого не должно было быть реальным. Но окно… Она действительно разбила его.

— А как насчет свечей в ванной? — спросила она, и свежее тепло залило ее щеки. Невозможно было думать о свечах, не вспоминая о том, что произошло между ней и Мерриком, и она догадалась, что его мысли были устремлены в том же направлении. — Как они все загорелись одновременно?

Выражение его лица дрогнуло, но лишь на время, достаточное для того, чтобы она задалась вопросом, произошло ли это вообще.

— Ты была несколько… взволнована прошлой ночью, Адалин. Ты уже зажгла свечи, когда я вошел.

— Но я этого не сделала. Я зажгла только две.

— Может, ты просто забыла?

— Я рассказала тебе, что там происходило, Меррик, и я ни в чем не лгала и не преувеличивала. Есть… Я не знаю, есть ли в мире магия. В этом нет никакого смысла, но это правда. Если ты каким-то образом вовлечен в это, что ж… это не имеет значения. Я просто… мне нужно знать, что Дэнни в безопасности.

Во второй раз с тех пор, как она спустилась вниз, черты лица Меррика смягчились. Он потянулся вперед и накрыл ее руку своей. Его ладонь, казалось, излучала невидимую энергию, которая охватила ее руку с приятной дрожью, от которой у нее почти перехватило дыхание. Эта слабая, едва уловимая песня снова проникла в ее сознание, немного яснее, чем раньше, но не менее таинственная.

— Дэнни здесь в безопасности, Адалин. Как и ты. — Так же быстро Меррик убрал руку и встал. — Если позволишь, мой распорядок дня был нарушен. Нужно возобновить исследования. Возьми себе еще еды.

Прежде чем она успела спросить, почему его прикосновение так подействовало на нее — прежде чем она вообще смогла ответить, — он вышел из кухни и исчез в коридоре, оставив ее одну.

Но она не могла избавиться от ощущения, что он каким-то образом забрал с собой часть ее.