Под крылом судьбы

Вообще-то, для столичных девчонок поцелуй, что тот же «привет», поцеловались и забыли. Но мне казалось, что Рима не такая. Поначалу она производит впечатление гордой и заносчивой, а на самом деле нежна и беззащитна. Ну а мои чувства словами не передать. Я приобрел некоторый мужской опыт с девчонками с рынка, но это даже свиданиями назвать нельзя, развлеклись и разбежались, а Рима..., скажу честно, я влюбился. Точнее, влюбился я с первого взгляда, но понял это только в тот вечер и мне казалось, что это чувство взаимно. Любой мужчина меня поймет. Женщины умеют и любят морочить нам голову, но стоит один раз по-настоящему с ними поцеловаться, все встанет на свои места, вы поймете, любит ли она, или только притворяется.

Женщины со мной не согласятся, и у них есть на это право. У нас сейчас демократия, такая же, как женский поцелуй.

На следующий день я позвонил. Трубку подняла ее мама и на вежливую просьбу пригласить к телефону Риму ответила решительно и безапелляционно:

– Послушайте-ка меня, молодой человек. Вы вчера воспользовались слабостью Римы, это выходит за рамки приличия и недостойно мужчины. Мы вам поверили, отнеслись с открытой душой, а вы оказались непорядочным человеком. – Каждое слово она произносила размеренно и четко, не допуская изменения интонации и пауз. – Рима просила передать, что не хочет вас видеть и просит, чтобы вы больше не звонили. О том, как воспринял случившееся Евгений Ильич – он, кстати, совсем вам и не дядя, – я и говорить не хочу. Вы меня поняли? Все.

Короткие гудки телефона били в моих ушах. Джек оказался прав: не нашего поля ягодка. Я, как последний идиот из «мыльной оперы», поверил в чудо. Но кулик должен сидеть в своем болоте. Видел же, что Рима была в тот вечер немного не в себе, и поверил, что это я вскружил ей голову, а не шампанское. Получается, что я действительно воспользовался ее слабостью. А дядя Женя, что он подумал обо мне?! Стыдно!

Сильнейшим ударом я разнес на мелкие кусочки телефонную трубку.

Вы догадались, милиция появляется именно в тот момент, когда о ней думаешь меньше всего. Это был красивый, тщательно отрепетированный спектакль. Милиционеры оказались принципиальными и честнейшими приверженцами правопорядка. Кроме поверженного телефона они, как опытнейшие сыщики, вскрыли целый комплект моих преступлений: отсутствие прописки, неподчинение представителям власти, нарушение общественного порядка, а безобидные таблетки от головной боли, которые я вчера покупал Риме, были тщательно исследованы на предмет наркотических составляющих.

Когда-то Вадик заблаговременно учил:

– Попадешь к ментам, не возмущайся, и не дай тебе бог оказывать сопротивление, в пару минут пришьют статью, и еще при этом окажешься без почек.

Я безропотно следовал советам Вадика и сохранил почки, но статью «за неподчинение» они, тем не менее, стали аккуратно пришивать. Я впервые оказался в отделении – это произвело на меня самое удручающее впечатление. Нас в камере, называемой обезьянником, было пятеро, сама камера представляла собой каморку размером два на два метра, обшитую металлическими листами и с такими же железными скамейками. Сокамерниками оказались молчаливый бугай бандитского вида, подросток, алкаш и студент, никому не дававший покоя. Повиснув на прутьях решетки (теперь понятно, почему ее называют обезьянником?), он бесконечно выкрикивал оскорбления в адрес ментов и требовал адвоката. Как и следовало ожидать, студент и алкаш подрались в камере. Я решил по примеру бугая не вмешиваться в конфликт, закончившийся тем, что алкаша стошнило прямо посреди камеры. На шум прибежали менты и, обратившись к бугаю, потребовали навести порядок. Двумя очень грамотными ударами, поверьте, я в этом кое-что понимаю, он успокоил студента и алкаша, а подросток был выпущен из камеры, сбегал за ведром с тряпкой и помыл пол.

Быть может, я чем-то приглянулся бугаю, но чуть позже он произнес:

– Не суетись. Утром обо всем договоришься со следаком.

Сначала мне показалось, что он ошибся: следователь пообещал три года в колонии общего режима.

– Конкретно сто процентов, я сказал. – Умеют они говорить лаконично и ясно, с нажимом на местоимение «я».

Однако чуть позже в комнату вошел другой следователь, и только тогда до меня дошло, что они играют в «злого и доброго полицейского». Первый следователь был «злым», его ролевой задачей было напугать меня до смерти, чего он, собственно говоря, и добился, а второй оказался «добрым».

– Как же тебе помочь, Олег, у тебя целый набор нарушений.

Далее он поливал, что был бы рад отпустить меня, ограничившись штрафом, но тот, первый, следователь хочет возбуждать дело, а с ним просто так не договоришься, необходимо что-то предпринять. Денег у меня не было – вчера все спустил в кафе, просить помощи теперь уже некого – не обращаться же к дяде Жене, и я действительно серьезно приуныл. Но, расспросив о моей работе, второй следователь оживился и неожиданно удалился, предварительно отправив меня в обезьянник. К концу второго дня меня без объяснения причин, в которых, кстати говоря, я и не нуждался, неожиданно выпустили.

Утром я приготовился просить прощения у Джека за вынужденный прогул, но он холодно отрезал.

– За то, что заложил меня ментам, обиды не держу, знаю, по глупости. За твои подвиги они запросили штуку баксов. Сошлись на половине.

Мою попытку искренне поблагодарить и пообещать, что все отработаю, он пресек.

– Долг вернешь, как сможешь, торопить не буду. Не вернешь – Рима рассчитается, она за тебя отвечает. Но работать теперь ты у меня не сможешь. На рынке работу не ищи – после всего, что произошло, тебя здесь никто не возьмет. Не положено. Так что бывай.

Я поблагодарил Джека – что мне оставалось делать? – и добился обещания ни о чем не говорить Риме.

Мой поникший нос привлек внимание Вадика. Узнав о приключившейся со мной истории, он философски произнес:

– Пойми, что ни делается – все к лучшему. От меня жена ушла к «новому», а твоя ситуация много лучше моей. Тебя прооперировали сразу, как говорится, не приходя в сознание, так что радуйся.

Его проповедь не улучшила настроения, но он продолжал:

– А насчет работы я тебе вот что скажу. Нынешний муж моей бывшей – владелец ночного клуба. Он приглашал меня к себе работать, но я отказался. Ты понимаешь, это как откупные, – рассуждал он. – Увел у меня жену, а за это предложил работу. Ты бы согласился? А потом, я ведь еще и башкой не вышел.

Я не мог согласиться с последним выводом, ума Вадику не занимать, этот факт был, по-моему, неоспорим. И тогда он обнажил голову. Никогда прежде не снимал он своей спортивной шапочки, и теперь я впервые увидел безволосую голову с мощным ленинским лбом.

– С такой башкой мне только на рынке работать, – грустно усмехнулся Вадик. – А вот тебя, пожалуй, порекомендую, официантом. Работа чистая, плюс чаевые, побольше нашего зашибать будешь.

В конце концов он меня убедил, ведь иной работы не было, обратиться за помощью тоже было некуда, плюс ко всему, предстояло отработать такой огромный долг.

Засунув гордость в известное всем место, я приступил к освоению новой профессии.

Атмосфера ночного клуба для человека со стороны, каким поначалу был я, была неприятна. Клуб считался дорогим, завсегдатаями были люди с толстыми кошельками, из «новых». Нас, персонал, за людей не считали. Поначалу это сильно коробило, но один веселый парень, студент, коллега по ремеслу, научил меня банальной истине.

– Почему тебя не раздражает скотник, подающий корм быкам? Ты уважаешь его труд? Неужели ты думаешь, что этот скотник нуждается в уважении быков? А чем эти люди хуже быков?

Однако не всегда удавалось удерживаться в рамках этой философии. Однажды две подвыпившие, но богатенькие дамы пытались снять меня на вечер.

– Пупсик, сколько ты стоишь?

Не буду цитировать ответ, не для ваших ушей, но после этого случая меня чуть было не уволили. Спасло то, что я работал по рекомендации жены хозяина.

– Олежек, – учила меня уму-разуму наша «штатная» путана Жаннета. Не верьте их именам, они их сами выдумывают, на самом деле ее зовут либо Жанна, либо Аня, либо просто Маша. Нормальные имена, но у них подлинных имен не называют, – есть люди, которые в этой жизни платят бабки, а мы с тобой из другой оперы, из тех, кто их ублажает, при этом и нам кое-что перепадает, так что радуйся.

Я разозлился:

– Послушай, дорогая, иди и ублажай своего бычка, а обо мне не беспокойся. Одно запомни, не сравнивай палец с чем-то, я работаю, а вот ты ублажаешь. – Ее трактовка моей роли в обществе больно задевала гордость.

– Наше различие лишь в том, что я работаю, как правило, в горизонтальном положении, а ты в вертикальном, точнее, в полусогнутом. – И, убегая, добавила: – А у этих дамочек хороший вкус, если надумаешь, позвони, так и быть, один разочек можно и бесплатно.

Работа не доставляла удовольствия, я с тоской вспоминал нашу компанию на рынке, но тяжкий груз – долг Джеку – заставлял трудиться в поте лица.

Но однажды произошло непредвиденное. Днем в клубе народу почти не бывает, я дежурил по залу для обслуживания случайных посетителей. Именно в это время к нам заглянула шумная компания. Я узнал этих людей, они бывали в нашем клубе, но обслуживать их не доводилось. Это были бандиты, «крышующие» клуб. С такими клиентами работал только Бобон, официант от бога, я не шучу, ему бы в цирке работать, с подносом управляется, как настоящий жонглер. Но время было внеурочное, и обслуживать их пришлось мне. Компания расположилась в VIP зоне, в месте для особо почетных гостей, и стала изучать меню.

– Кусать хоца, понял, – заговорил один из них, – быстро мясо неси.

Такими словами меня не прошибешь, я невозмутимо записывал заказ и через несколько минут расставлял на столе напитки, салаты, фрукты, но этот шепелявый, точнее, «сипилявый» повторил:

– Я сказал кусать хоца. Ты цё, не понял? Мясо неси, я сказал, ты цё нам траву притасил.

– Горячее будет готово через несколько минут, – сдерживаясь, ответил я.

– А ты бегом, малявка, тебе ясно сказали – кусать хоца.

Утомил меня этот клуб, надоели эти сытые рожи! Не сдержался я.

– А тебе травку не мешало бы пожевать, бычара!

Что тут началось! Четверо вскочили со своих мест, пятый, видимо главарь, продолжал сидеть за столом. От первого удара удалось увернуться, другому бандиту я нанес свой коронный удар в пах, но третий и четвертый вдвоем сумели повалить меня на пол. Раздался звон разбитой посуды, треск ломающейся мебели, и мне пришлось бы совсем плохо, если бы не голос главаря:

– Стоять! Стоять я сказал! Шум нам здесь ни к чему. Уходим.

Они оставили меня на полу с разбитым ухом и ушли.

Ко мне подбежал заведующий залом Алексеич – имя у него отсутствовало напрочь, никогда не слышал, чтобы кто-то звал его по имени, – и взволнованно зашептал:

– Надо уходить, Олег. Это добром не кончится. Ты ведь знаешь, что это за люди, надо было терпеть.

– Надоело, устал я, – равнодушно отозвался я.

Алексеич сочувственно проговорил:

– Ехал бы ты на родину, не приживешься здесь с таким характером.

– Во-первых, уезжать мне некуда. Во-вторых, работу терять не собираюсь. В третьих, быков этих не боюсь.

Я никогда прежде не сталкивался с настоящими бандитами, хотя об их подвигах был наслышан. Но Алексеичу не врал: как я вернусь домой, что скажу отцу, что не удержался в должности официанта?

«Утрясется как-нибудь», – подумал я.

Вечером, уходя с работы со служебного выхода, услышал за спиной шорох и через мгновение почувствовал на шее холодное лезвие ножа. До боли знакомый голос произнес:

– Поедес с нами, за «бысяру» отвечать будес.