Под крылом судьбы

Успешно сдав выпускные экзамены, мне предстояло выбрать свой неповторимый и блистательный жизненный путь. Некоторые ориентиры этого пути обрисовала мама. По нему, естественно, предстояло идти руку об руку с Антоном и, что опять же естественно по мнению мамы. Моя же задача состояла в том, чтобы вцепиться в него всеми фибрами души (фибры – это жабры?), при этом попутно родить ему и на радость старикам парочку очаровательных детишек.

Почему-то перед глазами стояла такая картина. Мы с Антоном едем на белой сверкающей машине по длинной и гладкой автотрассе, называемой «Жизненный путь». Он за рулем, посасывает вонючие и тонкие сигары (очередной «писк» моды) и слушает музыку его любимых «Deep Purple», которых он называет «классикой жанра», а для меня, как чем-то острым по стеклу – мурашки по коже. Я сижу на заднем сиденье, в вечернем платье, увешана драгоценностями, а на руках двое орущих детей, одному из которых меняю подгузник, а второго одновременно кормлю грудью.

Согласитесь, что-то неправильно в этой картине.

Папа, напротив, никаких дорожных указателей выставлять не стал.

– Жизнь, дочка, принадлежит тебе и только тебе выбирать, в каком направлении двигаться. А наша задача – попытаться уберечь тебя от неприятностей.

И чуть более многозначительно добавил:

– И, главное, никого и никогда не бойся, пока я жив. Но будь, конечно, благоразумной.

Папа, которым я никогда не перестану восхищаться, был в свое время очень крутым начальником, поэтому моя фамилия вызывает у многих ностальгические воспоминания по добрым старым временам, которых я почти не помню. Не скрою, мне это лестно.

Немного поразмыслив, я устроилась в одно из полугосударственных издательств редактором-переводчиком. Очень забавное заведение. Место непризнанных гениев, облысевших донжуанов, косматых ван-гогов, я не преувеличиваю, двух наших штатных художников так и звали Ваня и Гога. Все они были беззлобными оппозиционерами. Узнав мою фамилию, Гога с гордостью заявил, что никогда в жизни не носил галстуков. Галстук им воспринимается как символ номенклатуры, которую Гога всю свою сознательную жизнь презирал и «ни за какие коврижки» туда бы, то есть в номенклатуру, не пошел. Уверена, его туда и не позвали бы! Творческие личности, одним словом. При этом умели находить массу лирических оправданий своему, мягко сказать, не совсем порядочному поведению. Тот же Гога наплодил от четырех жен то ли шесть, то ли семь детей и теперь демонстративно мечтал обо мне. Предыдущий шеф-редактор всегда гордился своей скромностью и порядочностью (легенда гласит, что в те еще времена он уступил очередь на квартиру какому-то многодетному поэту), так вот, этот честный и порядочный человек продал принадлежащие издательству ксерокс и видеокамеру, снял со счета немаленькую сумму и исчез в нашем недалеком зарубежье. А новый, приступив к должности, первым делом оставил жену и переметнулся к замше, то есть к заместительнице. Смысл рокировки стал ясен позднее: «нечаянно вспыхнувшее чувство» помогло им получать сумасшедшие гонорары.

Не знаю почему, но мне до жути тоже захотелось влюбиться. Однако предмет любви никак не хотел появляться. Мысленно я перебрала всех знакомых претендентов и никого не нашла, кроме Антона, отчаянно навязываемого мамой. Не влюбляться же мне в Гогу, в конце концов!

И тогда я вспомнила об Олеге. Где он сейчас? Мой холодный и расчетливый ум вынес вердикт – он мне не пара. Но бестолковое и чувствительное сердце вступило в перепалку с умом, настаивая на том, что хотя бы увидеть Олега можно. Выслушав доводы сторон, я согласилась с сердцем: случайная встреча не может представлять какой-либо опасности.

В выходной день, вызвав у мамы неописуемый восторг своим согласием сходить на рынок за продуктами («Взрослеет дочка!» – с гордостью сообщила мама папе), пошла навестить Олега.

Но Джек разочаровал мои ожидания, сообщив, что Олег давно у него не работает.

– Я его выкупил у ментов, не взяв с него ни копейки.

– Но почему ты прогнал его, Джек?

– Римочка, я не прогонял, он сам ушел, – Джек явно был напуган.

Интересно, почему он меня боится?

– Гнилой ты Джек, и товар у тебя гнилой! – плюнула я.

Вечером, как бы между прочим, я сообщила папе, что Олег на рынке уже не работает. Сообщение не произвело на него никакого впечатления, он лишь коротко обмолвился:

– Я знаю.

Через некоторое время Антон предложил мне руку и «мотор», как он называл сердце. Приближался срок его заграничной стажировки, а принцы... Они, вероятно, остаются в сказках и не желают появляться в жизни. Тем более что у Антона было одно важное качество, ставшее редким в наши дни: надежность. Любая женщина меня поймет. Но не буду утомлять вас своими рассуждениями. Итак, я дала ему согласие. От скуки, наверное.

Антон как человек основательный сначала договорился о помолвке со стариками, потом прислал сватов: свадьба была назначена через три месяца. Поначалу папа пытался уговорить меня подумать еще, но мама с присущей только ей энергией и настойчивостью развеяла мои и папины сомнения, и скрепя сердце папа согласился.

До свадьбы оставалась неделя, когда случайно на улице я встретилась с Олегом.