Подарок

27 глава «Насмешка»

Несколько дней я лежала опустошенная. Я ела горы еды, смотрела сериалы, спала и ни с кем не разговаривала. Моя мама только приносила мне еду. Я больше никого к себе не пускала. В соц. сети я не заходила. Не хотела видеть сообщения от Томаса, даже если их не было. Я не хотела ничего знать о нем и Белле. Мы жили на десятом этаже. Иногда я смотрела на жизнь в низу, как шныряли там машины. Иногда появлялось желание прыгнуть и забыть обо всем. Я села на подоконник и представила, как взорвется Интернет после этого, как Томас будет чувствовать себя виноватым. Он говорил, что будет любить меня. Почему он соврал, если я от своих слов не отказывалась?

Зашла мама. Она подошла ко мне и обняла, начав плакать. Я погладила ее по спине и посмотрела на неё.

– Почему ты плачешь?

– Доча, я все поняла. Прости, что заставляла тебя говорить! Прости, моя звездочка!

– О чем ты говоришь?

– Весь интернет говорит о том, что Томас и Белла женятся после того, как вы были вместе так счастливы! Вы вместе вырастили Орсона! Он мне стал, как родной внук! – тут уже стала плакать я. Спустя столько лет, слез и обещаний они снова вместе. Будто меня и не было. Они женятся. Зачем я живу? – Моя малышка, он ведь казался таким хорошим!

– Он и есть хороший. Таких мало. Он безусловно особенный. Он любил одну всю жизнь. Нельзя его в этом упрекать.

– Нельзя упрекать? Можно! Ты его любила не меньше! Я помню, как ты ещё в тринадцать лет ставила его фото на обои в телефон и завешивала фотографиями с ним стены! Ты любила его десять с лишним лет! Ты тоже имеешь право на извинения! Так этот пёс ещё и приглашение нам всем прислал!

Приглашение. На свадьбу. Нет ничего больнее унизительного. Он хочет растоптать меня, зная, что я люблю его. Но мне все равно, что он хочет посмеяться надо мной. Я приду. Буду смеяться и улыбаться, будто все хорошо. Будто так и должно быть.

Детские шутки пусть и делают больно, но я этого не покажу. Я не поддамся. Я буду сильной, и никто не посмеет вытирать об меня ноги и смеяться надо мной. Я ещё найду своё счастье, а пока – не дам торжествовать и пировать на моем пепле.

Свадьба была через неделю. Я надела то самое платье, которое купила в тот день, когда Томас предложил мне быть семьей. Маловероятно, что он помнил об этом. Так что я без задней мысли надела это платье и вместе со всей семьёй отправилась на свадьбу, как ни в чем не бывало.

Место было прешикарное. Множество машин дороже моей в сто раз. Платья дороже моего в тысячи раз. Все здоровались со мной. До церемонии оставалось немного. Мы сидели в отведённом месте. Там были таблички для моей семьи, что для других не было наклеено. Мы сели и ждали. Просто ждали.

– Привет. Я уж не ждал, что ты придёшь. Почему не отвечала? – Томаса будто кто-то оповестил, что я пришла. Я закусила щеки и посмотрела на него.

– Я просто улетала ненадолго на Канары.

– Врешь! Сто процентов бы выложила фотки! Да ты и не любишь улетать на пару дней. Пойдём. Орсон так хотел тебя услышать!

– Ну пойдём, – ради Орсона я могла потерпеть все.

– О, ты надела платье, которое ты купила, когда мы стали семьёй! Почему ты сняла браслет? Мой всегда на мне, – Томас засучил рукав. На его руке все ещё был этот браслет. «Ава. Орсон. Томас».

– Он порвался. Я отнесла его в ремонт, – я выбросила браслет из окна.

Мы подошли к столам.

– Не хочешь выпить?

– Ты знаешь, что я не пью.

– Знаю. И я сам не пью. Я предлагаю тебе апельсиновый сок. Кажется, ты говорила, что он твой любимый.

– Томас, – кто-то окликнул его, – Белла хочет тебя увидеть. Ей что-то срочно надо тебе сказать. А ещё Орсон куда-то делся, говорит, что она ему не нравится.

– Хорошо. Сейчас приду. Ну, так сок будешь? – он протянул мне бокал с соком.

– Нет, спасибо. Я не хочу. Я пойду, поищу Орсона. А тебе надо идти к невесте, – я пошла, но он схватил меня за руку. Томас посмотрел на меня какими-то непонятными глазами, излучающими любовь. Я вытащила руку из его тисков, чтобы забыть скорее это родное ощущение, и ушла, хоть так хотелось остаться и никогда больше не отпускать его руку.

Я обыскала все здание. Орсона нигде не было, а кто бы мимо ни проходил или стоял, то обсуждал наши с Томасом отношения и то, какая я бедная и несчастная. Аж тошно становилось. Терпение кончалось. Я вновь вспоминала все свои умопомрачения, которые вертелись в моей голове. Я вышла в сад и услышала тихое всхлипывание под елкой. Этот звук я всегда узнаю из тысячи других.

Я залезла под елку и увидела своего Орсона. Он тихо сидел и плакал. Я села к нему и посадила его на колени. Я посмотрела на его заплаканное лицо, он поднял голову и улыбнулся. Орсон обнял меня своими маленькими ручками и прижался ко мне. Вот самые теплые и искренние объятья, которые были когда-либо обращены мне. Орсон любил меня. Вот она – любовь. Искренняя и чистая. Настоящая. Только дети умеют любить так, без всяких трагедий и игр. Мы оба страдали от этого мира, полного обмана и ненависти. Мой малыш не заслужил того, чтобы сидеть здесь и плакать. Может, я заслужила этого своей глупостью, но не он. Этот мир все пытается нас научить, что нет человека вернее, чем ты сам. А мы все никак не верим.

В эот момент я подумала, а не лучше ли было сдаться еще тогда, когда я узнала, что у Томаса есть девушка? Оставь я свои надежды в тот момент, сидели бы мы сейчас здесь? Плакал бы Орсон? Вряд ли. Возможно, и Орсона не было. только эта мысль пробудила меня. Мой сын плакал, что меня не было рядом. И если уж я не могу убрать причину и остаться с ним, то лучше уж скорей уйти, чтобы он скорей меня забыл и перестал плакать. В тот момент я поняла, что будет лучше, если я больше никогда не увижусь ни с Орсоном, ни с Томасом, ни с Беллой. Я обнимала самого дорого человека последний раз.

Погладив сына по голове, я убрала его мокрые локоны с лица. Я плакала вместе с ним. Нам обоим было больно. Мы страдали за то, что оба любили не тех, кого надо. Не тех, кто любили нас.

– Ну, все, малыш, нам пора, – я вылезла из-под елки, отряхнулась и повела сына в зал церемонии.

Орсон нехотя шел, пиная воздух ногами, будто чувствовал, что больше меня не будет рядом.

Однако терпеть я больше не могла. Тоска нагнетала. Грусть съедала изнутри. Я не могла больше видеть сына, всех этих счастливых людей. Они поздравляли молодых с счастьем, которое настигло их вследствие моей печали. Я оставила Орсона с моей семьёй, хотя он до последнего не отпускал мою руку, а сама ушла.

Я села в машину и уехала. Почти приехав, я поняла, что не хочу домой. Я поехала туда, куда звало меня сердце. Вскоре я приехала на квартиру Томаса и Беллы. Ключ подошёл. Я зашла в свою квартиру. В зале висели другие фотографии. Фотографии Томаса и Беллы. Лишь в углу стояла фотография новорожденного Орсона. Моих и Томаса больше не было. Белла специально убрала их. Скорее всего, даже выкинула. Ужасная насмешка надо мной, хотя я ничего не сделала плохого или глупого. Хотя все-таки было большой глупостью полюбить Томаса. Мне нечего здесь было собирать. Фотографий не было, особых вещей не было.

Я зашла в квартиру Томаса. Там не было ни следа от рук Беллы, как в моей части. Видимо, Томас поселил ее отдельно от себя и Орсона. В его комнате, в тумбочке, где я искала его духи, были наши фотографии. Неужели он настолько ненавидел меня все эти годы, что даже фотографии убрал так далеко? Тогда я его тоже буду его ненавидеть. Через силу. Через «не могу». Но буду. Но все-таки я взяла одну фотографию, где мы были втроём, и вышла из квартиры Томаса, зайдя в свою. Там я сорвала все фотографии с участием Беллы и выкинула их в мусоропровод. На их место я повесила фотографии Орсона. Их было много.

Вдруг зазвонил телефон. Это был Томас. Сначала я не хотела брать трубку, но потом поняла, что надо вести себя так, будто ничего не случилось, и взяла трубку.

– Да, Томас?

– Куда ты ушла? Тебя все ищут.

– Мне стало плохо, и я уехала домой. Прости, что не сказала. Я не успела, а ты был так занят.

– Врешь.

– Нет! Честное слово! Я дома!

– Я был у тебя дома. Тебя там нет. А значит, ты у меня в квартире.

– Нет. Зачем мне там быть?

– Во всяком случае, оставайся там и жди. Я скоро приеду.

Он бросил трубку. Я тут же засобиралась, чтобы не застать Томаса, и выбежала из квартиры, даже не закрыв ее на ключ. На каблуках было довольно неудобно бежать даже до лифтовой площадки. Я вызвала лифт и начала стучать ногой от тревоги, что я не успею уйти. Но наконец дверь открылась, и оттуда на всех порах на меня налетел парень в костюме, от которого повеяло знакомым ароматом.

– Извините, я просто тороплюсь сильно, – в спешке ответил он.

Я, опустив голову, вошла в лифт, стараясь, чтобы он не обратил на меня внимания. Дверь уже закрывалась, как он придержал ее, схватил меня за руку и вывел из лифта.

– Почему ты врешь мне, Ава?

– Меня зовут не Ава, вы ошибаетесь. Мне дали другое имя при рождении.

– Это не важно. Важно то, что я люблю тебя и только тебя. Не убегай от меня.

– Меня и только меня, Томас? А кто же сегодня наряжался в свадебное платье? Точно не я. Бедный Орсон плакал под елью сегодня, когда я нашла его. Ты настолько сошёл с ума от счастья, что снова будешь с Беллой, что наплевал на собственного сына? Это нечестно хотя бы по отношению к нему! Плевать, что будет со мной. Не расстраивай Орсона. Он подрастёт и забудет, что я растила его два года, но сейчас не давай ему плакать.

– Ава… – мы оба уже плакали. – Будь моей женой.

– Что? – я не могла поверить своим ушам. Этого не могло быть.

– Я говорю, выходи за меня замуж. Возьми мою фамилию, если захочешь. Давай снова жить вместе. Эти дни я не мог нормально спать, как и Орсон, потому что тебя не было рядом. Я люблю тебя всем своим сердцем и разумом. Я люблю тебя, потому что ты особенная. Будь ты обычной, то мы бы с тобой столько раз уже целовались, обнимались и спали вместе. Но ты другая. Если бы ты была обычной, то сейчас я бы не был здесь и, вообще, вряд ли бы вспомнил, как тебя зовут, при встрече.

– А Белла?

– А какая мне разница до неё?

– Она твоя невеста, идиот.

– Да? Боюсь, кольцо ей будет великовато, да и оно приобрело апельсиновый запах. А у неё аллергия на цитрусы и их запахи.

– Апельсиновый запах?

Бокал апельсинового сока, который он мне предлагал. На его дне… лежало кольцо… а я отказалась и ушла. Повисло молчание.

– Только дошло? Вот не умеешь ты делать то, что я говорю. Если бы тогда выпила сок, то я бы не объездил на сверхскорости весь город.

– Если знаешь, что не умею, зачем делаешь так?

– Ну, это вроде как романтично, не думаешь? А романтично ли то, что я втоптал в грязь на собственной свадьбе свою бывшую невесту, чтобы привести свою настоящую любовь под алтарь?

– Что???

– Сочту за «да». Поехали скорее, пока судья не уехала. Она нас регистрировать будет. А пока едем, запись посмотришь.

Я совершенно ничего не понимала, но всё-таки сходила с ума от счастья. Это было не враньё. Томас любил меня. И я его любила. И мы будем вместе долгие годы воспитывать Орсона, а может ещё детей родим. От этого было так весело на душе.

– На. Я попросил заснять это шоу на мой телефон, – Томас дал мне телефон, и мы поехали обратно на церемонию.

В видео Белла шла вся невероятно красивая по красной дорожке под венец, где уже стоял Томас и священник. Гости перешептывались, родители проливали слезы. Все, как всегда. Судья произносил душещипательную клятву, на которую Томас должен был потом просто ответить «да»:

– В болезни и здравии, – он стал заканчивать классикой. – В бедности и богатстве, пока смерть не разлучит вас, клянёшься ли ты, Томас Броун-Салазар быть вместе со своей женой, Беллой Луизой Шуберт?

– Нет.