Поглощенные Грешники

Глава десятая

На рождественской елке мерцают огоньки, над камином раскачиваются чулки. Аромат от всех свечей с корицей и гвоздикой витает над столом в праздничной дымке.

Столовая моего брата превратилась в чертову поздравительную открытку.

— Ладно, у меня есть для тебя пари, — бормочет Нико, выдвигая стул рядом со мной.

— Я весь во внимание.

— Ставлю десять штук на то, что Анджело нарядится Сантой на Рождество.

Ухмыляясь, я смотрю во главу стола и обдумываю это. Анджело опирается на костяшки пальцев, что-то злобно бормоча на итальянском Габу, который выглядит так, словно предпочел бы быть где угодно, только не на семейном собрании Висконти.

Мой брат скорее сожжет костюм Санты, чем наденет его, и я как раз собираюсь сказать об этом Нико, когда в дверь врывается Рори с подносом печенья. Анджело следит за ней глазами, его лицо смягчается. Когда она ставит поднос на стол, он наклоняется и целует ее в лоб.

— Они выглядят прекрасно, сорока, — говорит он. — У тебя хорошо получается.

Я бросаю взгляд на печенье. Они так подгорели, что выглядят, будто их спасли от пожара, но именно тогда я понимаю: он готов на все ради нее. Если бы Рори попросила его надеть костюм Санты, он бы это сделал. Раньше я думал, что он превратился в каблука, но, черт возьми, теперь я начинаю понимать это чувство.

Сглотнув подступившее к горлу беспокойство, я поворачиваюсь обратно к Нико с планом.

— Двадцатка на то, что он наденет костюм эльфа.

Он фыркает в свой виски.

— Все говорят, что ты чокнулся, и я начинаю думать, что они правы. Это правда, что ты теперь любитель водки?

Я игнорирую его вопрос, и мы пожимаем друг другу руки. Затем Анджело стучит по столу и привлекает всеобщее внимание.

— В духе Рождества я собираюсь дать вам поблажки, — тихо говорит он. — Выкладывайте свои дерьмовые шутки про рождественский декор сейчас же, или замолчите навсегда.

В комнате воцаряется тишина, затем Бенни прочищает горло.

— Похоже, Санта спустился по дымоходу и его стошнило.

Все хихикают.

— Я вижу твой дом из Лощины. Держу пари, из космоса его тоже видно, — Нико ухмыляется.

Кас откидывается на спинку стула, взбалтывая виски.

— Вы, ребята, слишком суровы. Мне всё нравится. Это напоминает мне мастерскую Санты, — он делает паузу. — В аутлет-центре¹³ Дьявольской Ямы.

Даже Анджело смеется над этим, качая головой.

— Ладно, ладно, у меня есть еще одна, — Бенни поднимает пластиковую снежинку с подставки для стола. — Ты храбрый, если вокруг валяется все это легковоспламеняющееся дерьмо, зная что твоя жена устраивает пожар каждый раз, когда включает духовку.

Улыбка сходит с лица моего брата. Кас ерзает на своем сиденье. Габ бросает на меня взгляд, полный ленивого веселья.

— Да, блять, — шипит Бенни, чувствуя перемену настроения. — У меня больше нет пальцев, которые можно было бы сломать.

Легким движением запястья Анджело передвигает поднос с печеньем по столу.

— Если хочешь шутить о стряпне моей жены, ты съешь все до единого.

Бенни смотрит на них с недоверием.

— Ладно, я лучше сломаю пальцы, чем зубы.

Анджело игнорирует его и опускается в кресло.

— Ладно, хватит этого дерьма. Нам нужно поговорить о Бухте. Поскольку Тор исчез с лица этой гребаной планеты, Бухта останется широко открытой, когда мы уберем Данте со сцены, — он разглаживает рукой ворот своей водолазки и обращает свое внимание на меня. — Мы с братьями решили, что дадим ему время до Нового года, чтобы он появился, прежде чем мы осуществим план и захватим Бухту.

Горький юмор переполняет меня. Решили звучит так, будто у нас была цивилизованная дискуссия, хотя на самом деле мы двадцать минут рявкали друг на друга на быстром итальянском в его кабинете. Он хотел немедленно взяться за это дело, в то время как я хотел дать моему лучшему другу преимущество и подождать несколько недель.

Он бросил в мою голову снежный шар, я метнул его обратно, прицелившись получше, и мы договорились на 1 января.

На столе жужжит мой телефон, и когда я смотрю на экран и вижу, что это сообщение от Пенни, разговор за столом превращается в фоновый шум.

Я хватаю его, открываю сообщение и сразу же жалею, что сделал это. Твою мать, она прислала свою фотографию перед зеркалом, будучи совершенно голой. Тихо прошипев, я откидываюсь на спинку стула и увеличиваю изображение каждой идеальной части ее тела.

Господи, она не может быть настоящей. Я почти жалею, что это было не так, теперь, когда я нарушил еще одно правило и трахнул ее лицом к лицу. Обычно я делаю это только раком, потому что ненавижу смотреть в глаза женщинам и видеть, как моя фамилия вспыхивает в огнях позади них, когда они кончают. Это отталкивает. Но с Пенни этого никогда бы не случилось. Нет, я знал, что если я посмотрю в ее глаза, когда она кончит, я не смогу отвести взгляд. Я бы также не смог их забыть. Знаю, когда она покончит со мной и я останусь в пепле ее пожара, я буду смотреть на изголовье кровати другой женщины и видеть на нем эти гребаные глаза.

Приходит еще одно сообщение.

Пенни: Упс, не туда отправила. Извини.

Хотя я знаю, что она шутит, мысль о том, что другой мужчина увидит это тело, вызывает во мне вспышку насилия.

Я бы убил его без раздумий, и уж точно не из пистолета.

Чем больше я размышляю об этом, тем мрачнее становится мое настроение. Затем все становится черным, как полночь, когда я вспоминаю ее слова в джакузи прошлой ночью. Я берегу минет для брака. Если она пыталась вывести меня из себя, пока я был в ней по самые яйца, то у нее получилось.

Я стал одержимым. Несмотря на то, что я знаю, что это временно, должно быть временно, я также знаю, что преподнес бы этой девушке весь мир на блюдечке с голубой каемочкой, если бы она просто сказала «пожалуйста», как она делает сейчас, когда хочет кончить.

Ирония в том, что она не хочет всего мира. Она даже не хочет, чтобы я был нежным с ней. Я убивал ради нее, нарушал свои правила ради нее. Черт, я испортил свои руки ради нее. И пока я схожу с ума, придумывая, как заклеймить ее дольше, чем продержится эта временная татуировка, она говорит о будущем с той же безразличностью, с какой можно говорить о погоде. К тому же она листает книги Для Чайников, которые я ей купил, в поисках чего-нибудь, чего угодно, чем можно заняться, кроме как остаться на моей яхте и трахаться со мной.

Задумавшись, я снова приближаю на экране ее киску, и весь мой гнев превращается в жидкий жар и сползает вниз. Я поправляю брюки и набираю ответ.

Я: Ты действительно хочешь, чтобы я жестко трахнул тебя сегодня, да?

Ее ответ быстрый и раздражающий: чертов зевающий эмодзи.

Я: Эти губы мои, Пенни.

Я окончательно бросаю телефон на стол, потому что решил перестать спрашивать, кому принадлежит ее киска, и просто, блять, прямо говорить ей, пока она в это не поверит.

Мобильник жужжит, и я тут же хватаю его обратно.

Пенни: Какие?

Я делаю паузу.

Я: Не те, что на твоем лице.

Я: Они слишком дорогие.

Пенни: Ты можешь заплатить мне в рассрочку на период шести месяцев под 5,8 % годовых. Как тебе такой вариант, папик?

Я громко смеюсь. Когда я уходил от нее несколько часов назад, она была в библиотеке и читала Инвестиции Для Чайников, и, очевидно, что-то усвоила.

Мою кожу покалывает от внезапного осознания: в комнате воцарилась тишина, и все взгляды устремлены на меня. Стирая ухмылку, я поднимаю взгляд на Анджело, кипящего от злости во главе стола.

— Гриффин и его шутки с «Тук-тук. Кто там?», — сухо говорю я, засовывая мобильник в карман пиджака. — Каждый раз смешно.

У Анджело сводит челюсть.

— Ты вообще слушал что-нибудь из того, что я только что сказал?

Нет.

— Конечно.

— И что, по-твоему, мы должны с этим делать?

Я делаю паузу.

— Использовать ракетную боеголовку.

Кас смеется в свой виски, и даже губы Габа приподнимаются.

— Cazzo, если бы ты не занимался секстингом, то понял бы, что мы говорим о Visconti Grand, — напряженно говорит Анджело. — Я подумал, что тебе, как никому другому, будет интересно, что с ним станет, учитывая, что одно только казино приносит более восьмисот миллионов долларов в год.

— Ну, его вообще не станет, если я приложу к этому руку.

С моей нынешней удачей уже через месяц в дверь постучались бы сборщики долгов. Я ухмыляюсь иронии этого. Я великий Рафаэль Висконти, король казино. Раньше все, к чему я прикасался, превращалось в золото. Теперь оно просто ржавеет под моими пальцами.

Устав от пристального взгляда моего брата и испытывая непреодолимое желание вернуться на расстояние вытянутой руки от задницы Пенни, я поднимаюсь и стучу кольцом по столу.

— Эту встречу можно было провести по электронной почте. Кто-нибудь, пришлите мне потом итог всего этого сборища.

Когда я прохожу мимо Анджело, его взгляд падает на мою руку.

— Составь план, брат, — бормочет он достаточно громко, чтобы я мог расслышать.

Его слова сжимают мне горло, но я выхожу в коридор, как будто их и не было.

Я безрассуден, а не глуп. Причина, по которой я не воспринимаю судьбу Бухты всерьез, заключается в том, что я все еще цепляюсь за надежду, что Тор вернется. Что он просто ушел в сумасшедший трехнедельный запой после свадьбы и потерял счет времени или что-то в этом роде.

Блять. Это звучит нелепо, даже когда я говорю это только про себя.

— Раф!

Позвякивая ключами от машины в руке, я поворачиваюсь к Рори, которая бежит по лестнице, сжимая в руках пакеты с покупками.

— Вот, отдай это Пенни.

Я смотрю на них с опаской.

— Надеюсь, это одежда, а не твои остатки рождественских украшений.

— Не слишком ли их много? — она вздыхает. — Слишком много, да?

Через ее плечо механический Санта машет мне с подножия лестницы. Он в два раза больше ее и в три раза страшнее.

— Я думаю, они очень… веселые.

Ее лицо озаряется.

— Я тоже так думаю! Рождество обещает быть потрясающим.

Я качаю головой, ухмыляясь. Она никогда раньше не была на Рождестве Висконти, и это заметно. Интересно, будет ли она по-прежнему считать это потрясающим, когда Кас приставит пистолет к голове Бенни, потому что тот жульничал в Монополии, или когда Нико станет плохо в саду, потому что он выпил слишком много гоголь-моголя.

— Знаешь, что сделает Рождество еще лучше? Твой муж, наряженный эльфом.

Она фыркает.

— Что? Он бы никогда… — ее протест затихает, когда я достаю бумажник и протягиваю ей всю наличку. Она засовывает их в задний карман и ухмыляется. — Знаешь что? Может, он и согласится. В любом случае, вот, — она сует пакеты мне в грудь. — Скажи Пенни, что я подобрала ей кое-что для завтрашней вечеринки персонала, потому что она не смогла пойти со мной по магазинам. И передай, что красное платье Chanel хорошо смотрится с каблуками YSL, но они также великолепно сочетаются с костюмом от Bulgari.

Я с изумлением поджимаю губы.

— С таким же успехом ты могла бы говорить по-китайски, сестренка, но я обязательно передам сообщение.

Еще только ранний вечер, но темнота уже окутывает небо. Низкий туман затягивает окружающие елки на кольцевой подъездной дорожке, подсвеченной красным и зеленым светом всех огней. Я чуть не поскальзываюсь по пути к моей машине из-за чертового искусственного снежного покрытия на ступеньках крыльца.

Проклиная Рори и ее праздничный энтузиазм, я забираюсь на водительское сиденье. И тут же что-то, чему я не могу найти объяснения, заставляет меня замешкаться. Это сжимает мой затылок и обостряет мои чувства. Благодаря этому инстинкту самосохранения Висконти живут дольше, чем большинство людей из мафии, и я знаю, что должен доверять ему. Ключ держу недалеко от замка зажигания, а сам смотрю через лобовое стекло и встречаюсь взглядом с Гриффином по другую его сторону. Он и трое моих людей находятся в бронированном седане напротив, готовые следовать за мной к пристани.

Я вставляю ключ, но не поворачиваю его.

Затем сглатываю и выкидываю эту идею из головы. Нет, если бы кто-то испортил мою машину, они уже были бы мертвы. Грифф и мои люди все это время были здесь.

И все же, когда я поворачиваю ключ, мои плечи напрягаются в предвкушении. Когда машина не взрывается, я издаю сухой смешок и выезжаю с территории, недоумевая, когда, черт возьми, я стал таким параноиком. О'Хары лежат на глубине полутора метров, а Данте не смог бы даже организовать взрыв автомобиля, даже если бы об этом была одна из книг Пенни Для Чайников.

Дороги скользкие, тихие и знакомые. Я мог бы проехать эти повороты с закрытыми глазами. Отрываясь от желтого свечения моих фар на асфальте, я все больше обращаю внимание на внутренность машины, где образ Пенни сохраняется, словно долговременное воспоминание.

Ее присутствие заполняет пространство так же, как она заполняет мою голову. Ее цитрусовый аромат пропитал мои сиденья из кожи Наппа, три ее книги Для Чайников лежат стопкой поверх ее пледа и подушки на заднем сиденье. Черт, ее пушистые тапочки находятся на пассажирском полу, а резинки для волос валяются в подстаканнике.

Когда я беру одну из них и подношу к губам, моя ухмылка исчезает, а в груди разливается жгучее осознание.

Эта девушка слилась со мной воедино… с каждой чертовой частью меня. Я не знаю, как собираюсь избавиться от нее, когда придет время. Как я могу строить планы на будущее, если я не могу видеть дальше длины моего члена, особенно когда на его конце находится Пенни?

Мышцы напрягаются, когда я тянусь к мобильнику, чтобы разрядиться. У меня есть привычка проигрывать ее болтовню по горячей линии через динамики, когда я в машине один. Я никогда бы не позволил этой мысли полностью сформироваться в моей голове, но у меня грустное ощущение, что это потому, что ее голос, наполняющий машину, заставляет меня чувствовать, что она сидит на пассажирском сиденье и болтает глупости, пока не заснет.

Я подключаюсь к Bluetooth и нажимаю на последнюю запись. За последнюю неделю количество ее звонков значительно уменьшилось: с полудюжины в день до одного или даже меньше. Не знаю, потому ли это, что сигнал сотовой связи на яхте не очень хороший, или потому, что я большую часть времени нахожусь поблизости.

Посмотрев на время на экране моего телефона, я понимаю, что звонок был менее часа назад. Я нажимаю воспроизвести и устраиваюсь поудобнее.

Жалкое зрелище. Как только ее голос доносится из динамиков и касается моих ушей, я улыбаюсь в костяшки пальцев. Она начинает с краткого описания ее утра: я съела яичницу, проиграла несколько игр в Mario Kart, потом пошла в библиотеку почитать. Затем она переходит к жалобам на книгу Тренировки С Отягощениями Для Чайников. Не знаю, почему я решила ее взять, сухо говорит она, и звук удара книги о твердую поверхность эхом разносится по всей линии. Мои руки трясутся, когда я расчесываю волосы. Как я собираюсь поднять гантель?

Веселье переполняет меня, но затем сходит на нет. Может быть, это во мне говорит самовлюбленный нарцисс, но мне ненавистно, что она никогда не упоминала обо мне на горячей линии. Она съела яичницу, которую я ей приготовил, проиграла мне несколько партий. Я бы понял, если бы она не говорила ни о ком другом, но она говорит. Мэтт, Рори, Рэн, Тейси — все они играют главные роли в ее звонках.

От раздражения я чувствую себя иррациональным и вспыльчивым, поэтому нажимаю на кнопку паузы и терзаюсь в тишине. После приоткрываю окно, надеясь, что ледяной ветер приведет меня в чувство.

Поскольку даже когда она выводит меня из себя, я все равно хочу доставить ей удовольствие, я включаю указатель поворота, сворачиваю на главную улицу и останавливаюсь возле закусочной. Взгляд в зеркало заднего вида подтверждает, что Гриффин делает то же самое.

Я ставлю машину на паркинг, глушу двигатель, и тогда эта рука вновь касается затылка, только на этот раз она сжимает сильнее.

Каждый мужчина из мафии ожидает смерти, так почему же на каждых похоронах живые бормочут, что они никогда этого не предвидели? Думаю, никому не нравится верить, что она придет за одним из нас в самое обыденное время, например, в будний день возле кафе быстрого питания, где продают бургеры по акции два по цене одного.

Я бы тоже не заметил этого, если бы инстинкт просто не повернул мою голову вправо, к машине с тонированным окном, приоткрытым достаточно, чтобы увидеть пистолет, направленный мне в висок.

У меня нет времени ни на что, кроме как рассмеяться и задуматься, какая сегодня погода в аду. Рев оглушительный, выстрел знакомый. Но потом разбивается не мое окно, не мою голову простреливают.

Тонированное стекло разбивается вдребезги, показывая безжизненное тело на водительском сиденье. За ним, в окне со стороны пассажира, виден мотоциклетный шлем с зеркальным забралом. Он исчезает из виду, а затем раздается четыре выстрела позади меня.

Замешательство замедляет выброс адреналина в моих венах. Приглушенный тук-тук-тук руки в перчатке по водительскому стеклу привлекает мое внимание. Я опускаю стекло, и голова в шлеме просовывается в мою машину.

Забрало откидывается, открывая зеленые глаза и уродливый шрам.

— Теперь, когда я спас тебе жизнь, мне все еще нужно покупать тебе рождественский подарок?