Поглощенные Грешники

Глава одиннадцатая

В сигарной комнате темно, и смерть витает в воздухе, как дурной запах. Если бы напротив меня сидел мой другой брат, он бы потребовал включить свет и приоткрыть окно. Но Габ довольствуется тем, что находится в тени, расслабленно расположившись в кресле и попыхивая сигарой.

— Как ты узнал, что Блейк был племянником Гриффина?

Конец его сигары светится красным.

— Ты мне скажи почему ты не знал этого?

Издав сухой смешок, я провожу рукой по горлу, чувствуя, как дрожит пульс. Вопрос моего брата задевает единственное, что я привношу в эту семью: здравый смысл.

Крики Гриффина, когда я разбил костяшки пальцев о челюсть Блейка. Его холодность в последующие дни. Я должен был заметить эти признаки и копнуть глубже. Вместо этого я приглушил их весом бедер Пенни и ее слишком громким смехом. И не смог бы разглядеть их за татуировкой в виде сердца на спине девушки, даже если бы попытался.

Под осуждающим взглядом Габа я наливаю водку и выпиваю залпом.

— Я понял, что что-то не так, после того как ты убил Блейка, и я остался наводить порядок. Гриффин был повсюду, пытался остановить меня, когда я тащил тело Блейка к краю обрыва. Потом были приглушенные телефонные звонки в его машине, — Габ поднимает на меня глаза, дым сигары клубится перед ними. — Один из моих людей немного покопался и наткнулся на его генеалогическое древо.

У меня вырывается еще один смешок, на этот раз едкий. Наверное, кумовство распространено в каждой гребаной отрасли. Может быть, то, что Блейк был племянником Гриффина, было слишком похоже на мыльную оперу, чтобы я мог соединить все точки воедино, но, оглядываясь назад, будучи самодовольным маленьким придурком, теперь вижу, что что-то было не так. Все мои люди — бывшие военные, и все же этот парень всегда вел себя так, словно только что получил свой первый пистолет на Рождество и с нетерпением ждал, чтобы пострелять из него на заднем дворе.

Тем не менее, я доверил Гриффу провести все проверки и обучить всех в соответствии с нашими стандартами. Черт возьми, я доверил этому человеку свою жизнь.

— Я следил за тобой.

Я делаю паузу.

— Следил?

Наши глаза встречаются, в кои-то веки я могу читать выражение лица брата, как книгу. Если он следил за мной незаметно, а я не замечал, то это мог сделать кто угодно.

Прежде чем мой стакан снова достигает губ, эти ужасные черты Висконти, жестокость и импульсивность, овладевают мной, и я разворачиваюсь, швыряя стакан в стену.

Стекло разбивается вдребезги. Жидкость разбрызгивается. Габ равнодушно смотрит на беспорядок и говорит: — По крайней мере, водка не оставляет пятен.

Игнорируя тот факт, что брат выбрал именно сегодняшний день из всех для развития чувства юмора, я встаю и начинаю расхаживать по комнате, заложив руки за голову.

Мне не везет уже три недели, но ничто так не ранит, как осознание собственной смертности. Думаю, по большому счету, все остальное, что я потерял, не имело значения. Деньги, ставки, бизнес. Все это тривиальное дерьмо, которое можно заменить, но мое сердцебиение — нет.

Грубоватый голос Габа разносится над моими плечами.

— Как бы мне ни было неприятно это признавать, Порочный прав. Тебе нужен план.

Я останавливаюсь перед французскими дверями и смотрю на океан. Он иссине-черный и сверкающий. Мой взгляд находит служебный катер, покачивающийся на волнах лунного света. Двое людей Габа перебрасывают через борт мешок с телом, и он с сильным всплеском уходит под воду. Следующие два мешка такие же тяжелые. Когда четвертый не появляется, я хмурюсь.

— Где четвертое тело?

— Гриффин не мертв, а только искалечен, — он хрустит костяшками пальцев. — Я приберег его на потом.

Вид на пещеру Габа мелькает на фоне окна. Я скрежещу зубами: даже садистский набор инструментов моего брата — недостаточное наказание для предавшего меня ублюдка.

— План, — настаивает Габ.

Я провожу грубой рукой по волосам. План? У меня нет его, и я не знаю, почему я вообще пытался что-то планировать ранее. Очевидно, что в тот момент, когда я вытащил Короля Бубен, Судьба взяла на себя планирование моей жизни. Все, что мне нужно было сделать, это следовать указаниям и избегать Червовой Королевы.

Вместо этого я впустил ее, пусть даже на время, и не могу сказать, что сожалею об этом. Хуже всего то, что мне на самом деле нравился безрассудный трепет дна, но теперь я понимаю, что это было вовсе не дно. Просто остановка для отдыха на пути вниз.

Может быть, это предсмертный опыт развязал мне язык, а может быть, это потому, что я выпил полбутылки водки, но я понимаю, что должен довериться брату, иначе что-то еще вот-вот разобьется вдребезги.

— Это из-за девушки, — выдавливаю я из себя, впиваясь взглядом в свое отражение в стекле. — Она приносит неудачу. С тех пор как она вошла в мою жизнь, все сгорело дотла.

Тишина отзывается эхом. Она настолько громкая, что я сжимаю плечи, когда ее прерывает скрип кресла.

Раздается стук металла по дереву, затем тяжелые шаги удаляются от меня.

— Тогда избавься от нее, — тихо говорит Габ.

Дверь за ним захлопывается.

Я не хочу оборачиваться, потому что знаю, что меня ждет, но сегодня я столкнулся лицом к лицу со всеми правдами. Поэтому, похуй, одной больше — одной меньше?

Недокуренная сигара Габа спокойно покоится в пепельнице. Рядом лежит пистолет, на конце которого прикручен глушитель.

Затишье перед бурей всегда таит в себе определенное очарование. Снаружи спокойные воды мягко укачивают лодку, убаюкивая ее. Лунный свет льется через все иллюминаторы и отражается от хромированных поверхностей на кухне.

Цифровые часы на духовке светятся. Я должен был всего лишь пройти мимо, но прошло уже несколько часов, а я все еще стою здесь, облокотившись ладонями на стойку.

Я выкурил семь сигарет и больше в меня не лезет, вместо этого поднимаю стакан с виски и подношу к губам. Горьковатый запах под носом заставляет меня задуматься, но затем я выпиваю его одним махом. Жар в моей груди угасает, пока там не образуется пустота. У меня ужасное предчувствие, что это навсегда.

Мне даже не хотелось пить этот гребаный виски. Я выпил его только потому, что знал: как только я это сделаю, то уже не смогу повернуть назад.

Нож издает угрожающий скрежет, когда я беру его со стола. Он всего лишь для нарезки овощей, любой более крупный был бы заметен, а мне невыносима мысль о том, что она испугается в свои последние секунды. О пистолете Габа, даже с глушителем, не могло быть и речи по той же причине.

От переизбытка спиртного у меня дрожат колени, когда я выхожу из столовой в мои личные покои. Стеснение в груди не имеет ничего общего с моей смесью водки и виски, а все это связано с ней.

Судьба поимела меня. Она назначила мне в качестве карты гибели Королеву Червей, а затем послала мне девушку, перед которой я никогда не смог бы устоять. Я не только впустил ее в свою жизнь, но и под кожу. Теперь она ползает внутри меня, вытворяет глупые вещи с моим сердцем, то дерьмо, о котором люди слагают песни и фильмы.

Но в этой истории нет солнечного света и радуги, только потери и предсмертный опыт.

Я не могу удержать ее или отпустить.

Сворачивая в коридор, я вижу оранжевое свечение, просачивающееся из-под двери моей каюты, и беспокойство заполняет мой желудок, как цемент. Черт, хотя я и знал, что она не спит, ведь до сих пор она может это делать только в моей машине, реальность этого вызывает у меня тошноту.

Могу только надеяться, что сделаю это безболезненно.

Я прячу нож за спиной, но когда вхожу в комнату, то мог бы с таким же успехом пырнуть им себя.

Пенни спит. Свернулась калачиком на моей половине кровати, волосы разметались по подушке, кожа отливает золотом в свете лампы. На краю кровати лежит ее книга Для Чайников, на прикроватной тумбочке стоит недопитая кружка чая.

От эмоций у меня перехватывает дыхание. Черт, я этого не ожидал. Она в моей постели, в моем доме, спит. Она даже не может заснуть в своей кровати, а теперь спит в моей. Это зрелище должно было бы облегчить задачу, но оно только вызывает у меня желание вырвать свое гребаное сердце из груди.

Уверен, что это было бы не так больно.

Скрежеща зубами, я делаю шаг вперед. Пол скрипит под моей ногой, и Пенни резко просыпается. Ее взгляд расфокусирован, волосы растрепаны, когда она приподнимается на подушке. Когда ее глаза переходят на мои, они навостряются, а затем она на резко выпрямляется.

— Я сделала что-то ужасное, пожалуйста, только не ненавидь меня.

Я крепче сжимаю рукоятку ножа.

— Что? — рычу я.

Покрывала сминаются у ее ног, когда она поднимается к изголовью кровати.

— Сначала скажи, что не будешь меня ненавидеть.

Я свирепо смотрю на нее.

— Пенни, — предупреждаю я.

Она вздыхает, переводит взгляд на мои туфли и теребит свой удачливый кулон.

— Я нашла чит-код на каком-то сомнительном сайте для Mario Kart. Но вместо того, чтобы подправить мой результат, он просто удалил твой. И все твои трофеи, — она смотрит на мое каменное выражение лица. — Прости меня, ладно! Я знаю, что обещала больше не мошенничать, но я просто не смогла удержаться. Ты всегда так самодоволен тем, что у тебя это получается лучше, чем у меня. Я просто… — она хмурится. — Это вызывает у меня желание укусить тебя.

Я пристально смотрю на нее, а потом все мои внутренности рушатся, как карточный домик.

Блять. Кого я обманываю? Я не могу убить эту девушку, даже если единственный другой вариант — покончить с собой. Сейчас я смотрю в ее большие голубые глаза, и мне действительно хочется это сделать. Чувство вины гложет меня, вызывая тошноту и жар.

Ее глаза ищут мои, в них мелькает паника.

— Скажи что-нибудь.

Мой смех выходит горьким и с оттенком неверия. Чертов Mario Kart. Я уничтожил все ее серьезные проблемы, и теперь все, что у нее осталось — это нежные и невинные заботы. Внезапно почувствовав потребность быть рядом с ней, внутри нее, я делаю шаг к лампе и погружаю комнату в темноту. Затем я убираю нож в верхний ящик и забираюсь к ней в постель.

— Иди сюда.

Она напрягается от моего прикосновения, но я просовываю руки под толстовку — она почти не снимала ее с тех пор, как я потребовал, чтобы она ее надела, — и притягиваю ее к себе, пока каждый сантиметр ее теплой кожи не обжигает мой костюм. Я провожу пальцами по ее волосам. От нее пахнет ностальгией и искушением. Она так неподвижна, что мне кажется, она даже не дышит.

Ее губы щекочут мне горло.

— Ты не ненавидишь меня?

Я печально улыбаюсь в ее макушку.

— Конечно, я ненавижу тебя, мы же враги с привилегиями, помнишь?

Она замолкает.

— Но не больше, чем обычно, верно?

— Не больше, чем обычно, Куинни.

Ее тихий вздох облегчения заставляет прижаться ко мне. Теперь я чувствую, как ее сердце бьется рядом с моим, как ее легкие поднимаются и опускаются под моей ладонью на ее спине. Черт, подумать только, я собирался лишить ее этой жизни.

Прежде чем чувство вины, пульсирующее у меня в груди, становится невыносимым, она вырывается из моих объятий и приподнимается на локте. Освещенная лунным светом, она смотрит на меня сверху вниз.

— Скажи мне, почему ты называешь меня Куинни? — кончики ее волос касаются моего предплечья. Я накручиваю их на кулак, притягивая ее голову к своей. Мы так близко, что ее ресницы щекочут мои щеки. — Я знаю, это не потому, что ты считаешь, что я веду себя как королева, — говорит она.

— Если я скажу тебе…

— Тебе придется убить меня, да, да, — ворчит она, высовывая язык и облизывая мой нос.

Вместо ответа я предпочитаю вытереть мой мокрый нос о её. Я не собирался говорить, что мне придется убить ее, учитывая все обстоятельства, это было бы чертовски иронично.

Нет. Я знаю, если бы я сказал ей, что она моя Королева Червей, она бы захотела уйти.

Я толкаю ее так, что локоть выпадает из-под нее, и она с визгом падает мне на грудь. Я обхватываю ее руками и ногами, чтобы она не могла убежать.

Несмотря на то, что она поставила меня на колени и подожгла мир вокруг меня, я никуда ее не отпущу.