Поглощенные Грешники

Глава пятнадцатая

В особняке Висконти тихо, если не считать жужжания механических рождественских украшений и шторма, бьющего в окна от пола до потолка в прихожей.

— Входи! — зовёт Рори, когда я стучу.

Просовываю голову в дверь спальни, и меня встречают ее подвыпившая улыбка и пушистая собака.

— Пожалуйста, скажи, что ты пришла присоединиться к ночевке?

Я бросаю взгляд на кровать, где длинные черные волосы расползлись по кремовой подушке. Где-то под одеялом похрапывает маленький комочек.

— Ты променяла своего мужа на Тейси?

Она одаривает меня виноватой улыбкой.

— Он не очень хорошо себя чувствовал, поэтому был отправлен в гостевую комнату. Я подумала, что может дело в индейке, но ведь все, кроме нас с тобой, ее ели, верно? И все они в порядке.

Я изучаю ее большие, невинные глаза. Либо она лучшая лгунья, которую я когда-либо встречала, либо случайно выбрала идеальный день, чтобы тоже стать вегетарианкой.

— Угу, — сухо отвечаю я. — Может быть, это было унижение от переодевания в эльфа. В любом случае, как тебе удалось убедить его сделать это?

Она понимающе улыбается.

— У меня была денежная мотивация.

Я смеюсь.

— Так или иначе, я принесла тебе подарок.

Ее глаза загораются при виде Ролекс, болтающихся на ремешке между моим большим и указательным пальцами.

— Это часы Каса?

— Ага. Подумала, что тебе они понравятся после того, как он сказал тебе, что пакет замороженных овощей и самообслуживание на баре не заменят полноценного кейтеринга на Рождество.

— Он такой сноб. Как будто я собиралась заставлять своих сотрудников работать в Рождество, у них ведь тоже есть семьи, — она выхватывает у меня часы и подносит их к свету. — Мне они нравятся.

Затем она опускает их в недопитый бокал с белым вином, стоящий на комоде.

— У тебя есть все, что нужно?

Я растерянно смотрю на пузырьки, покрывающие часы за шестизначную сумму.

— Э-э, да. То есть, нет. У тебя есть какая-нибудь пижама? — я окидываю взглядом ее стройную фигуру. — Которая могла бы мне подойти?

Буря налетела из ниоткуда, с силой сдув весь искусственный снег с окон. Раф сообщил, что вода слишком неспокойна, чтобы возвращаться на яхту на катере, поэтому мы останемся здесь на ночь.

Мы не можем вернуться домой, Куинни, сказал Раф. От его слова «домой» у меня что-то взорвалось в груди и прожгло там дыру.

Рори бросает мне оверсайз футболку.

— Будь с ней поласковее, это моя любимая.

Разворачиваю ткань и читаю логотип: Ассоциация Орнитологов Штата Вашингтон.

Я ловлю взгляд Рори, и она усмехается.

— Гордый член клуба с пяти лет.

Мы желаем друг другу спокойной ночи, и я иду по коридору, перекинув через руку свою новую пижаму. В конце коридора из-под двери нашей спальни на ночь просачивается мягкий свет. С каждым шагом к ней мое сердце бьется все быстрее, зная, что от открывшегося вида у меня перехватит дыхание.

Раф лежит на кровати в одних черных боксерах и татуировках. Он закинул одну руку за голову, и то, как напрягается его бицепс, вызывает у меня желание снова вонзить в него зубы.

Смотрит на меня с ленивым весельем.

— Привет, милашка.

Несмотря на румянец, заливающий мои щеки, я закатываю глаза.

— Пробуешь новые прозвища? — он обнажает зубы в ухмылке и кивает. — Как насчет Карты Гибели? Или Неудачливого Талисмана?

Его взгляд вспыхивает.

— Не очень броско. Думаю, остановлюсь на Куинни.

Я отмахиваюсь от него и исчезаю в ванной комнате. Несмотря на то, что у меня был идеальный день, меня охватывает страх. Он накатывает неожиданными волнами с тех пор, как Раф объяснил, почему он называет меня Куинни.

Королева Червей. Рыжеволосая девушка, которая поставит его на колени. Это странная смесь вины и разочарования, которая преследует меня, и ирония тоже не ускользает от меня.

Мои пальцы находят кулон, проводят им по цепочке вверх-вниз, наблюдая, как он сверкает в зеркале. Может быть, я везучая, потому что для других я невезучая? Чем больше я об этом думаю, тем больше это имеет смысла. Я устраиваю пожары, ворую кошельки, часы или что угодно, до чего могут дотянуться мои липкие пальцы. Если я выберу Вас в качестве цели, обязательно ждите удар судьбы, по той простой причине, что я планирую с Вами сделать.

Чувствуя жар, ополаскиваю лицо ледяной водой и пытаюсь прогнать эти мысли. Нахуй других мужчин, они мне безразличны, но я бы солгала, если бы сказала, что мне наплевать на Рафа.

Я умываюсь, чищу зубы и надеваю футболку Рори. Когда возвращаюсь в спальню, Раф переворачивается на бок лицом ко мне, прищуриваясь при виде логотипа.

— Лучше бы ей не принадлежать другому мужчине, — тихо говорит он.

— Вообще-то она принадлежит твоей невестке.

Он морщит нос.

— Еще хуже. Лучше сними ее, пока я тебя не трахнул.

Я бросаю ему в голову подушку, он ловит ее одной рукой.

— Кто сказал, что мы будем трахаться сегодня? — хотя, наблюдая за тем, как напрягается его пресс, когда он подкладывает подушку под голову, я знаю, что это неизбежно.

Он одаривает меня кривой ухмылкой, тон приятен и сладок.

— А какая у нас альтернатива? Хочешь поговорить о наших чувствах?

Наслаждаясь жаром его взгляда, пока я прохожу по комнате, я изображаю беспечность.

— Нет, но мы можем поговорить о чем-нибудь другом. Например, почему Тор Висконти появился ранее и почему ты ударил его.

Он едва слушает, так как слишком занят наблюдением за тем, как я наклоняюсь, чтобы положить сложенную одежду на кресло в углу.

— Из-за семейной драмы, к тому же скучной, — он спрыгивает с кровати, хватая меня за ноги. — Иди сюда.

Может, это водка замедляет его, но в кои-то веки мне удается вовремя уйти из его досягаемости.

— Нико сказал, что ты хорошо его отделал.

— Да, — говорит он небрежно. — А теперь иди сюда.

Остановившись в изножье кровати, я поднимаю взгляд на него. Он мрачный и раздраженный, взгляд короля, не привыкшего к тому, чтобы ему отказывали в том, чего он хочет.

Ухмыляясь, я наклоняюсь, собираю все свои подарки и бросаю их на кровать.

— Давай посмотрим, что все подарили мне на Рождество, хорошо? — ласково говорю я.

Его взгляд обжигает.

— Нет. Кроме того, все продолжали благодарить меня за подарки, о которых я никогда не слышал. Это Лори в этом году разошлась, или это ты написала оба наших имени на всех своих подарочных открытках?

— Оба наших имени, — я одариваю его своей самой ангельской улыбкой. — Это казалось справедливым, учитывая, что я заплатила за них твоей Amex, папик.

Он смеется и качает головой.

— Я купил твоему соседу, который за всю свою жизнь сказал мне всего три слова, путевку в Торонто туда и обратно, чтобы посмотреть на игру «Maple Leaves». Как это мило с моей стороны.

— Кстати, о Мэтте, ты видел приветственный коврик, который он мне подарил? — я вынимаю его и поднимаю вверх. — Каламбурный, как и у него.

Раф зачитывает слоган.

— Привет, я Пенни. И я просто зарабатываю центы²⁰, — он морщится. — Это чертовски ужасно. Он не вернется домой вместе с нами.

Я замираю. Вот опять. Домой. Слово, которое звучит слишком постоянно, чтобы мое сердце могло с ним справиться.

Наши глаза встречаются, Раф изучает мои с легким замешательством.

— Он вернется домой вместе со мной, — тихо говорю я.

Секунду он не понимает. Затем я вижу, как от осознания у него сводит челюсти и так же быстро переходит в безразличие.

— Ах, да. Я и забыл, что ты обычно живешь в притоне наркоманов с выломанной дверью, — сухо говорит он.

Я ничего не отвечаю.

С медленным выдохом он откидывается на подушки, заложив руки за голову.

— Тогда давай, покажи мне остальное.

Я показываю ему ожерелье Van Cleef, которое подарили мне Рори и Анджело. Персонализированный набор для игры в Блэкджек от Нико и косметичку Charlotte Tilbury от Тейси.

Он едва смотрит на подарки, предпочитая вместо этого смотреть на меня с нежным выражением на протяжении всего представления.

— Прелестно, — говорит он, когда я заканчиваю. — А теперь иди сюда, или я перебужу весь дом, таща тебя к себе.

Но я не слушаю. На дне моего пакета лежит еще один подарок, о котором я совсем забыла. Не тот, который я получила, а тот, который я не решалась дарить.

Дискомфорт сжимает мои ребра. Однако я с трудом скрываю это, потому что Раф хмурится еще больше.

— Что не так?

— Ничего…

Но его взгляд уже прикован к пакету. На этот раз он быстрее и выхватывает ее у меня, прежде чем я успеваю его остановить.

Он достает подарок, переворачивает бирку и смотрит на меня.

— Это для меня?

— Да, но…

— От тебя?

Мои щеки краснеют.

— Нет, от самого младенца Иисуса, — огрызаюсь я в ответ. — Но это ничего особенного, просто глупый маленький…

— Почему ты пытаешься его спрятать? Он взорвется, когда я открою?

Я свирепо смотрю на него.

— Нет, но жаль, что я об этом не подумала.

Он срывает бумагу и поднимает подарок к свету. Пара блевотно-зеленых носков с четырехлистными клеверами. Когда его взгляд встречается с моим, я не могу прочитать выражение его лица, и от этого чувствую себя еще более неуютно.

— Это всего лишь носки, — бормочу я, переминаясь с ноги на ногу. — Может быть, счастливые носки. Знаю, что у тебя, вероятно, появляется сыпь от одного взгляда на полиэстер, и знаю, что, вероятно, я заставила тебя возненавидеть четырехлистный клевер, но…

Мое объяснение тает на глазах. По правде говоря, я купила их в магазине все за доллар на центральной улице, когда проживала одну из тех волн опасений. Я подумала, может быть, если у него будут счастливые носки, как у меня есть счастливый кулон, это может помешать мне разрушать его жизнь.

Понимаю, что только что сказала это вслух.

Он пристально смотрит на меня. Снаружи так шумно, дождь барабанит по окнам, как будто мы сделали что-то, чтобы разозлить его, но в спальне можно услышать, как падает иголка.

Раф кладет носки на прикроватную тумбочку.

— Иди сюда.

На этот раз команда не пронизана похотью, и я вынуждена подчиниться. Онемев, я заползаю на кровать и ложусь на сгиб его руки. Он приподнимается на локте и смотрит на меня сверху вниз, загораживая собой весь свет.

— Думаешь, эти счастливые носки сработают? — бормочет он, проводя пальцем по кулону.

— Может быть, — задыхаясь, шепчу я. Хотелось бы надеяться.

Он бросает взгляд на мои глаза, исследуя их.

— Когда ты купила кулон?

— Я не покупала, мне его подарили.

— Твоя мама?

Я смеюсь. Да, точно.

— Наверное, чья-то мама. Но не моя.

— Почему она дала его тебе?

Наши глаза встречаются, и он терпеливо смотрит на меня. Я ерзаю под теплом его тела, не желая воскрешать это воспоминание, только не в Рождество. Не сейчас. Но когда я пытаюсь сесть, Раф толкает меня обратно, удерживая на кровати, положив руку мне на бедро.

— Расскажи мне.

Я сосредотачиваюсь на узорчатом потолке и вздыхаю.

— Без обид, но мужчины в казино — мудаки, — он не смеется, но ждет, когда я продолжу. — Когда я росла в Visconti Grand, все завсегдатаи считали меня удачливой.

Теперь он ухмыляется.

— Нико сказал мне, что ты брала с них по доллару за то, что дула на их кости, — его костяшки пальцев скользят по моей щеке. — Почему я тебя не помню?

Вместо того чтобы пошутить о том, какой он чертовски старый, я сглатываю и продолжаю, понимая, что если остановлюсь, то никогда не смогу рассказать об этом.

— Сначала я не брала денег. Я была талисманом на удачу бесплатно, пока однажды вечером один из завсегдатаев не посадил меня к себе на колени за рулеткой. Он был пьян, я чувствовала запах виски в его дыхании, — свой свирепый взгляд, я бросаю на него. — Еще одна причина, по которой я чертовски ненавижу виски. В общем, он вел себя безрассудно. Поставил все, что у него было, на черное, а поскольку раньше ему всегда везло, он думал, что не может проиграть, — я сглатываю. — Моя мама была крупье за столом в тот вечер. Он убедил ее позволить мне подуть на шарик и даже бросить его на колесо, хотя это было совершенно против правил казино. Оно крутилось и крутилось, и по мере того, как замедлялось, я помню, как хватка крепче сжимала мое бедро.

Мой взгляд скользит к Рафу. Его челюсть дергается, и в полумраке он выглядит демонически.

— На что он упал, — спокойно спрашивает он, хотя вовсе таким не является.

— На ноль, — шепчу я. Мы смотрим друг на друга, и я прерывисто выдыхаю. Черт, ненавижу это воспоминание и никогда никому не рассказывала об этом, даже моему анонимному телефонному другу. Если бы Раф не был таким теплым, если бы его рука под головой не была такой твердой, я бы тоже ему ничего не рассказала. — Я знала, что у меня неприятности, чувствовала это. Спрыгнув с его колен, я выбежала в переулок. Через несколько секунд он последовал за мной, — мой смех горький, с привкусом самоуничижения. — Он был первым, кто заманил меня в западню в переулке, Мартин О'Хара был вторым.

— И он будет, блять, последним, — рычит Раф, проводя рукой по волосам и свирепо глядя на бурю.

Я возвращаю его внимание к себе, поглаживая голову змеи его татуировки.

— Именно тогда узнала, что когда ты больше не можешь быть полезной мужчине, они отворачиваются от тебя. Или, что хуже, оборачиваются против тебя. Он был зол и хотел преподать мне урок. Его руки пытались прикоснуться там, где никогда не должны касаться тела десятилетней девочки. Знаешь, под моим платьем…

Эмоции, сжимающие мое горло, обрывают мой рассказ. Раф выдыхает, прижимаясь лбом к моему.

— Блять, Пенни.

Но я продолжаю. Теперь мне кажется, что должна это сделать.

— К счастью, он не успел далеко зайти, потому что из ниоткуда появилась женщина. Думаю, она просто вышла на улицу покурить, но ее присутствия было достаточно, чтобы отпугнуть его. На ней было самое красивое платье, а переулок был грязным, но ей было все равно. Она села рядом со мной, обняла меня и позволила мне плакать там столько, сколько мне нужно.

Чёрт, я до сих пор помню ее запах. Он был теплым и уютным. Она пахла благополучной жизнью, свежесрезанными цветами и воскресными ужинами за кухонным столом. Все, чего у меня никогда не было.

— Когда мои слезы высохли, она сняла этот кулон с шеи и застегнула его на моей, — мои пальцы тянутся к нему, оживляя воспоминание. — Она сказала, что он приносит ей удачу, и теперь будет приносить ее и мне. Сначала я отказалась, потому что вдруг ей больше не будет везти без кулона? Что, если она вдруг начнет проигрывать в казино? Но то, что она сказала дальше, запомнилось мне навсегда. Удача — это вера в то, что тебе повезло. Кулон просто придаст тебе немного сил, когда ты забудешь об этом.

Раф молчалив, его разум кипит и колеблется между грустью и насилием. Теперь, когда мое худшее детское воспоминание покинуло мой рот, у меня такое чувство, будто у него выросли когти и он до крови царапает кожу.

— Скажи что-нибудь, — выдавливаю я из себя.

В конце концов, его большая ладонь обхватывает мою челюсть.

— Я убью его, — говорит он безучастным голосом, а потом кровать прогибается, и мне становится холодно. Раф стоит на краю кровати, подбирая брюки, делая глубокий вдох и смотря на стену. — Я найду его и убью, — он делает паузу. — Медленно.

— Раф…

— Нико узнает, кто он такой. Может быть, и этот ублюдок Тор тоже. В Grand повсюду охрана. Я знаю, что это было десять лет назад, но…

— Он мертв, — выпаливаю я, приподнимаясь на локтях.

Раф замолкает, поднимая на меня глаза.

— Что?

Я обхватываю рукой кулон.

— Меньше чем через неделю он смотрел на меня со страницы некролога в Вестнике Дьявольского Побережья. Тогда я впервые поняла, что да, я действительно везучая, — я пожимаю плечами. — С тех пор я в это верю.

Такое чувство, что он стоит там целую вечность, брюки в одной руке, телефон в другой. Когда экран телефона темнеет, он бросает его на приставной столик и опускается на корточки рядом со мной.

— Блять, — это все, что он говорит.

— Блять, — повторяю я в знак согласия.

Он качает головой, на его губах появляется гримаса.

— Мне нужно прогуляться или что-то в этом роде. Я слишком взбешен, чтобы спать.

Я перекатываюсь на колени и смотрю на него.

— Тогда мы не будем спать.

Его взгляд опускается на мой, смягчаясь.

— Мне жаль, детка.

— Прости.

У него сводит челюсть.

— Не смей извиняться, — он придвигается ко мне, хватает меня за волосы и утыкается лицом в мою шею. — Ты не из тех девушек, которые просят прощения.

— Даже за то, что купила тебе уродливые носки?

Его смех щекочет мне кожу, и каким-то образом это чуток поднимает настроение.

— Они чертовски уродливы.

— Ты будешь их носить?

— Если ты этого хочешь, — он отстраняется, выражение лица снова омрачается. — Я и не знал, что мы обмениваемся подарками.

Я смеюсь над нелепостью его заявления.

— Ах, да все нормально. Полагаю, придется обойтись твоей черной Amex, Breitling и чертовой тонной денег, которые ты заплатил мне за то, чтобы я потрясла своей задницей перед твоим лицом.

Он наблюдает, как моя рука скользит по его груди, напрягаясь, когда я провожу пальцем по поясу его боксеров.

— Или… я приму это.

Он изучает выражение моего лица.

— Ты уверена?

Я обдумываю это всего полсекунды. По правде говоря, теперь, когда я поделилась своим секретом, у меня такое чувство, будто с моих плеч свалился груз. Хочу подкрепить это чем-то, что заставит меня чувствовать себя еще лучше.

— А какая у нас альтернатива? — я оттягиваю его пояс, и он с громким звуком шлепается обратно на живот. — Хочешь поговорить о наших чувствах?

Его глаза сужаются, опускаясь к моим губам.

— Думаешь, ты остроумная, да? — рычит он, прижимая меня к кровати. — Мой рождественский подарок тебе — это то, что я собираюсь трахнуть тебя так сильно, что ты…

Я притворно зеваю и кладу руку ему на лицо.

— Скучно. У меня их десять. Ты хоть сохранил чек?

Он рычит что-то о том, что я наглая сучка, затем его руки хватают мои и поднимают запястья над головой. Пока он изучает мое лицо, что-то темное мелькает в его глазах. Инстинкт самосохранения заставляет меня попытаться вывернуться из его хватки.

Его взгляд накаляется, когда он проводит томной дорожкой вниз по моей груди, останавливаясь на подоле футболки Рори, сглатывая.

— Тогда я трахну тебя нежно.

— Что?

Когда я в знак протеста сажусь, он пользуется случаем, чтобы стянуть футболку через мою голову, бросает ее в угол комнаты и ложится на бок.

— Шшш, — бормочет он, проводя пальцем по впадине, где моя талия переходит в бедро. — Ложись и расслабься.

Я молчу не потому, что податлива, а потому, что внезапно слишком ошеломлена, чтобы говорить. Медленно он отпускает мои запястья и подсовывает свое плечо мне под голову, так что лежу на сгибе его руки.

Мое тело окутано его теплой тенью, я купаюсь в интенсивности его взгляда. Несколько мгновений он наблюдает, как поднимается и опускается моя грудь, прежде чем провести костяшками пальцев между.

Дрожь пробирает меня до глубины души, соски напрягаются в предвкушении.

— Посмотри на себя, — говорит он хрипло. — Ты такая идеальная, Куинни, — мы оба наблюдаем, как его рука скользит по изгибу моего живота. — Каждый твой сантиметр сплошное совершенство.

— Я…

Мое возражение превращается в стон, когда его горячий рот прижимается к моей груди. Он сосет медленно, нежно, давая мне настолько мало, что все мои мышцы сжимаются в ожидании большего. Подняв глаза на меня, он проводит нижней губой по моей груди до ключицы, где слегка целует кулон.

— Никаких разговоров. Просто расслабься и позволь мне поклоняться тебе, — его глаза снова встречаются с моими, в них читается горячее отчаяние. — Пожалуйста.

Я неподвижна, смятение и конфликт пронизывают меня до костей. Это слишком мило. Это не подходит к таким словам, как «временно» и «на данный момент». Но затем он стягивает мои трусики с бедер, и я наблюдаю, как его рука исчезает между ними.

И с каждым прикосновением к моему клитору я начинаю изнывать.

Раф изучает меня с таким вниманием, что я чувствую себя более чем обнаженной. Он наблюдает, как его рука играет с моей киской, следит за выражением моего лица, когда он скользит указательным пальцем внутрь меня и прижимается к моему сладкому местечку.

— Хорошая девочка, — шепчет он мне в губы, когда я стону. — Дай мне услышать это еще раз.

Моя кровь шипит, как холодная вода на раскаленной сковороде. Мои нервы трепещут в местах, о существовании которых я даже не подозревала. Меня поглощают татуировки и кашемир, и с каждым ласковым словом, произнесенным рядом с моей влажной кожей, дышать становится все труднее и труднее.

— Кончи для меня, красавица, — бормочет он, поглаживая мой клитор в медленном ритме.

Когда его голова наклоняется, чтобы снова поцеловать мой кулон, внутри меня вспыхивает взрыв, распространяющийся наружу, вниз к пальцам ног и до кончиков пальцев рук.

Мой оргазм бурен по сравнению с его спокойствием. Отчаяние против его сдержанности. Он прижимает мою голову к своей груди, пока я поглощена наслаждением. Его сердцебиение у моей щеки — первое, что я слышу, когда ко мне возвращаются чувства. Оно сильное и ровное, надежное, словно постоянное тиканье часов.

Он осторожно опускает меня на подушку, его большой палец проводит по моей влажной нижней губе.

— Моя Королева Червей, — зачарованно произносит он, обращаясь скорее к самому себе, чем ко мне. — Моя прекрасная кончина.

Время, кажется, замедляется, как будто тоже не хочет торопиться к концу. Я чувствую себя разбитой. Наверное, весь лед внутри держал меня вместе. Мы лежим так, кажется, несколько часов, мое неровное дыхание смешивается с ревом бури.

И тогда раздается другой звук, воображаемый, который скребет по моему позвоночнику. Скрежет металла, лязг замка. Щелчок ловушки, закрывающейся на моей лодыжке.

Меня мгновенно охватывает паника. Моя рука взлетает, чтобы схватить Рафа за бицепс.

— В какую игру мы сейчас играем? — я вздыхаю.

В его взгляде есть все, чего я не хочу видеть.

— Игру в притворство, Куинни.