Покорение Гедеона

Глава десятая

В ту же минуту, как Гедеон препроводил девушку в свою каюту, он понял, что совершил непростительную ошибку. Хотя его отсек на борту шлюпа был на редкость удобным, он занимал столько места, сколько могло быть выделено на семидесятипятифутовом судне мелководной оснастки, предназначенном в основном для перевозки грузов.

Прю на мгновение задержалась на сходнях, а потом подошла к одному из четырех открытых люков. Ей вроде бы отчаянно не хватало воздуха.

Гедеону вдруг стало ужасно тесным в плечах его пальто, и скромный платок, который он повязал на шее, буквально душил его. Он рывком освободился от него.

— Можешь сесть. — Это прозвучало ворчливой командой, а не любезным приглашением.

Но Прю по-прежнему стояла возле люка, точно зачарованная огнями, видневшимися на морских просторах. Несмотря на жару, она не снимала короткий непромокаемый плащ, полученный на стоянке. И он не смог не отметить, какими элегантными волнами он спадает с ее стройных бедер, делая ноги невероятно длинными. Хотя она едва доставала ему до плеча.

— Хэскелл, Прюденс… черт возьми, какое у тебя настоящее имя?

— Прюденс.

Брови у него полезли вверх. Прюденс? То есть благоразумие? Если ему и попадались девчонки с неподходящим именем, то такого несоответствия он еще не встречал. Потому что менее благоразумной женщины он еще в жизни не видывал. Не отрывая взгляда от стройной спины, которую она выставила ему на обозрение, он вошел в каюту и ради предосторожности запер за собой дверь.

Защелка, которой раньше почти не пользовались, с шумом закрылась. Девушка резко повернулась и уставилась на него.

— Зачем вы это сделали?

— Зачем запер дверь? Надо ли говорить, что я сделал это, чтобы защитить твое доброе имя… мисс Прюденс? Конечно, тебя не беспокоит, что один из твоих приятелей ворвется сюда и откроет, что ты в каюте наедине с мужчиной, который тебе не муж. Ну а теперь этого не случится, так?

Прю не верила ни его словам, ни его тону и начинала чувствовать себя неуютно. Сначала она пошла с ним, понимая, что ничего другого не остается. Он поймал ее справедливо и честно, удивительно, что это не случилось раньше.

— Тебе нечего сказать в свое оправдание? — поддразнивающим тоном спросил Гедеон.

Когда он приблизился, Прю отступила назад. Ее пальцы коснулись стола с ободком из вишневого дерева, на котором она нащупала нож для бумаги с довольно твердым острием. Его можно было использовать как оружие.

— Даже и не думай об этом, — бросил он, и Прю вытаращила глаза. Все шло совершенно не так, как ожидалось. Она предполагала, что с его стороны последуют обвинения, а с ее — признание и даже, возможно, извинение. А потом — немедленное изгнание. То есть именно то, чего она хотела. Она хотела этого?

Она отбросила нож. В конце концов, Гедеон справедливый человек. Не станет же он ее бить! Особенно теперь, когда знает, что она женщина.

— Ладно. Вы раскрыли меня, — проговорила Прю и удивилась, когда у него вдруг раздулись ноздри.

— Да, раскрыл… Что дальше?

К этому времени Прю обнаружила, что упирается спиной во что-то вроде комода или платяного шкафа, разумно примыкающего к изножью кровати, стоявшей у другой переборки каюты.

— Хорошо. Я прошу прощения. Вы это хотите услышать от меня? Ошибка произошла с самого начала. Но вы не можете сказать, что я не сдержала слова и не выполнила свою часть договора.

Теперь, когда хмель начал выходить из головы, Прю все больше и больше злилась.

— Нет нужды во всем этом… этом… — она жестом нетерпеливо показала на запертую дверь.

Хотя он не шелохнулся, но каким-то образом сумел создать ощущение угрозы. Будь он проклят, это несправедливо! Он не имеет права таким способом запугивать ее.

— Ну, скажите же что-нибудь! — наконец воскликнула она.

— Что ты хочешь, чтобы я сказал?

Прю вытерла рукавом лоб. От жары нечем было дышать.

— По крайней мере откройте дверь!

— По-моему, здесь вполне терпимо. Если тебе жарко, почему ты не снимешь плащ?

Она вцепилась в края плаща, плотнее запахивая его, и уставилась на него. Он хорошо и даже прекрасно знал, почему она не стала снимать плащ! Ее проклятая повязка была на месте но она износилась — вот почему! Один глубокий вздох, и повязка вся расползется — и тогда конец всему!

Но сейчас и так уже конец всему. Как странно думать, что уже нет причины притворяться, нет причины так стягивать грудь, что почти невозможно дышать, нет причины откликаться на чужое имя и нет причины продолжать этот проклятый маскарад.

— Как вы узнали? — прошептала она, присев на спинку широкой кровати.

Гедеон сделал шаг и встал перед ней, упершись одной ногой в перекладину кровати, сделанную из красного дерева. А она старательно отворачивала лицо. Он был такой большой, так близко стоял, мужчина с головы до пят.

— Я видел тебя в пруду, — ответил он после мучительно долгого молчания.

Она вскинула голову и встретилась с его взглядом. — Что?!

— Я видел тебя в тот день, когда ты видела меня, — пожал он плечами.

— Но вы не знали… то есть вы думали, что я… Вы объясняли мне…

Гедеон улыбнулся. Его и вправду начала развлекать эта сцена.

— Объяснял тебе, как любить женщину? Да, должно быть, ты немало посмеялась. Скажи мне, хорошо я рассказывал?

Она покраснела, что очень удивило его. Он думал, что такое создание, как она, уже давно потеряло способность смущаться.

— Как у женщины, у тебя наверняка имеется свое мнение, — продолжал настаивать он. — В конце концов, ты слушала меня внимательно, и я почти уверен, что ты меня разглядела. Как бы ты оценила меня в качестве возможного любовника? Ты удовлетворена тем, что видела и слышала, или тебе напомнить?

Она сама напрашивается, убеждал он себя, так пусть получит. Он вложит в нее страх перед Богом, и после этого она, наверно, дважды подумает, прежде чем проделать свои фокусы с другим честным мужчиной.

— Ну? Говори, женщина. Ты славно умеешь завирать, уверен, что сможешь придумать какое-нибудь ловкое оправдание, чтобы перетянуть весы в свою пользу.

— Перетянуть? Что вы имеете в виду? Ведь вы, конечно, не собираетесь… наказать меня только за то, что я… что вы…

При звуке ее дрожащего голоса, при виде чего-то неопределимого, сиявшего в больших ясных глазах, Гедеон разрешил себе пережить момент спокойного удовлетворения. Наконец он одержал верх. Было краткое мгновение, когда маленькая хитрюга вкралась в его сердце и растрогала его. А он никому не разрешал бередить себя.

Будь проклята ее коварная маленькая душонка, она заслуживает наказания. А он имеет право на отмщение за все, что пережил из-за нее. Она выставила его дураком перед его собственной командой!

Она сама расстелила постель. Пускай в нее ложится. Он доведет ее до края соблазна. Он услышит, как она просит пощады, и тогда отправит ее домой с поджатым хвостом, как выпоротую ведьму.

— Вы намерены наказать меня, правда? — Ее плечи поникли. Уголки губ опустились. Он уставился на ее рот и не мог оторваться, пока не поймал себя на этом и не отвел взгляда.

— Конечно, это не будет наказанием, — мягко проговорил он и намеренно наклонился к ней. И вдруг почувствовал бесконечно слабое веяние сирени, идущее от ее волос. Сирень… сирень? Черт возьми, кто когда-нибудь слышал, чтобы китобой вонял сиренью?

Эта женщина была соблазнительницей самого худшего пошиба. Она носила штаны, выставляя напоказ всей стоянке ноги, обтянутые штанинами от интимного места до пальцев. Приблизившись, он схватил ее за запястье и рывком поставил на ноги, отметив вытаращенные в страхе глаза. От ярости и еще какого-то неведомого чувства у него свело кишки.

— Ты знала, да? Будь проклята твоя коварная маленькая душонка, ты знала, что я был в лесу в тот день, когда ты купалась. Ты нарочно разрешила мне вволю насмотреться!

Прю начала дрожать. Эта сторона натуры Гедеона была ей совершенно незнакома. Оставаясь внешне спокойной, она сказала себе: «Ты сумеешь быть с ним разумной, если не потеряешь голову».

— Гедеон, что бы вы ни думали о том, что я сделала, я искренне сожалею и прошу прощения. Но вам придется признать, что вас, как и меня, есть в чем упрекнуть. В конце концов, я не просила вас похищать меня и привозить…

Он вскинул брови, а потом моментально сощурился, и Прю решила переменить тактику. Если понадобится, она всегда сможет применить силу. Отец научил ее нескольким действенным способам ошеломить насильника, в случае если на нее нападут. Он научил и Прайда, как избегать нападений того же рода.

Невольно взгляд ее упал вниз, на уязвимое в этом смысле место, и она была потрясена, увидев, что оно неузнаваемо изменилось. Смятение, близкое к страху, пронзило ее. Она посмотрела ему в лицо и обнаружила, что он стоит, уставившись на ее рот. Тут Прю выпалила первое, что пришло на ум:

— Вы что, собираетесь поцеловать меня? Немного замявшись, он сказал:

— Поцеловать? Какой дьявол заставляет тебя думать, будто я хочу поцеловать тебя?

Прю покачала головой. Минутой назад она могла бы поклясться, что они оба в ярости. Сейчас она отнюдь не была уверена в этом.

— Вы смотрели на меня так же, как обычно пялился Альберт, когда… Ох, черт!

Все пошло неправильно. И к тому же она не успела подготовиться. Она представляла, какой будет чисто вымытой, беленькой и мягкой в красивом шелковом платье с отделанным кружевами вырезом. И от этих кружев ее маленькая грудь будет казаться больше, чем она есть на самом деле. Волосы тоже станут мягкими и благоухающими, и она уложит их на голове в изысканной прическе, как и подобает леди. И наверно, у нее будет кружевной веер, чтобы флиртовать с…

А вместо этого она одета как китобой, и выглядит как китобой, и, что бесконечно хуже, пахнет как китобой, сколько ни отмывалась французским мылом. От солнца, ветра и соли кожа стала коричневая, как кофейное зерно, и волосы были причесаны точно так же, как у Гедеона.

Проклятие и еще раз проклятие! Разве она может надеяться, что заставит его влюбиться? Прю не предполагала, что ее обман будет раскрыт прежде, чем она подготовится к завоеванию своего мужчины!

— С какой стати ты думаешь, что мне хочется поцеловать тебя… Хэскелл? — повторил вопрос Гедеон. — Признаюсь, мне любопытно.

— Не могли бы вы забыть, что я спросила об этом? — И она опять понурилась, потерпев поражение.

Не обращая внимания на ее слова, он продолжал:

— Разрази меня гром, если я могу вообразить, что мужчина вдруг захотел бы поцеловать воровку, да еще в робе китобоя и с обгоревшим носом.

Что-то в его манере подсказало Прю, что он не так сердит, как был минутой раньше. И это придало ей смелости посмеяться вместе с ним:

— О да! По-моему, ни один мужчина не захотел бы.

— Хэскелл?

— Гмм? — Прю рассеянно думала, как ей спасти гордость, прежде чем она не потеряла что-то большее.

— А что, если такой мужчина есть? — Когда она подняла голову, он продолжал: — Который захочет поцеловать тебя? Что тогда?

— Ох, я не знаю. Это будет зависеть от мужчины. Разве не так?

— Зависеть от мужчины?

Теперь он играл с ней. Она это понимала, но совершенно не знала, что же ей делать.

— Я имею в виду, что это будет зависеть от того, кто он и захочу я или нет, чтобы он поцеловал меня.

— А если ты не захочешь, а он все равно поцелует?

Ее негодование странно не вязалось с видом оборванца.

— Знаете, у меня есть способы защититься. Отец перед смертью научил меня парочке приемов.

Веселая улыбка тронула уголки твердых губ Гедеона.

— Ах, сколько же тебе было тогда… всего-то около пяти? Ведь он умер лет десять назад, как ты, по-моему, говорила мне.

— Значит, мне тогда было восемь, — спокойно уточнила она. И, подумав о защитных Методах, которые ей не раз приходилось применять, сделала ошибку — снова посмотрела на причинное место Гедеона.

Он вытаращил глаза, разгадав ее намерение.

— О нет! О-о-о-ох, нет! Тебе не удастся. — И быстрым движением, похожим на удар хлыста, он одной рукой сгреб оба ее запястья и согнулся углом, чтобы избежать возможной опасности.

— Не понимаю, что вы подумали… Гедеон, вы такой большой… ой, вы делаете мне больно!

Он моментально ослабил хватку, но не отпустил ее.

— Проклятие, пора уже кому-нибудь научить тебя, маленькая ведьма, поведению, подобающему женщине! — И прежде чем она успела запротестовать, он с безумным взглядом притянул ее к себе, наклонил голову, и его твердые губы впились в ее рот.

Теперь от его игривого настроения не осталось и следа. Все выглядело так, будто напряжение между ними, которое то вспыхивало, то гасло, словно летние молнии, наконец достигло своего предела. Схватив в пригоршню волосы, завязанные у нее сзади, он держал ее, точно в плену, пока не заставил ее губы раскрыться, и язык его властно ворвался внутрь.

Головокружение волнами накатывало на Прю. Она не могла дышать. Не могла думать. Он пытается задушить ее! И в этот момент он переместил губы к ее щеке. Она резко дернула головой, хватая ртом воздух.

— Нет! Гедеон! Я… я передумала! Мне не нравятся поцелуи, от которых больно!

Его зубы покусывали крохотную мочку уха. Прю подняла кулак и ударила его в плечо. С таким же успехом она могла бы и поберечь свои силы: он не обратил ни малейшего внимания на это слабое сопротивление.

— Чем раньше ты научишься знать свое место, тем раньше…

— Свое место!

Теперь он спустился ниже и покусывал ей шею. И от чего-то, несомненно от рома, который она выпила, у нее подкосились колени и стянуло живот. И что удивительно, это было даже приятно.

— Ммм, — постанывал Гедеон, языком увлажняя кожу у нее на шее и щекоча ухо. А в это время его руки снимали с нее плащ. Потом он приступил к пуговицам на рубашке и, расстегнув ее, стянул рукава. После этого насмешливо уставился на ветхую ткань, стягивавшую грудь. — Дай-ка я погляжу, — пробормотал он, Даже не замечая, что Прю отчаянно старается оттолкнуть его руки.

Конечно, она сильная, но куда ей до него!

— Если я правильно запомнил, ты завязываешь узел под мышкой и прячешь его в складке рубахи, гмм?

Прю вытаращила глаза и перестала отталкивать его.

— Откуда вы знаете?

— А как ты думаешь, кто раздевал тебя, когда тебя смыло с вельбота Тоби?

Прю смотрела на него, не сознавая, что его ласковые пальцы уже нашли плоский узел и развязали его.

— Прайд? Я хотела сказать, Най.

— Прайд — значит гордость? Какая тут может быть гордость?

— Мой брат. Его имя Прайд, а не Най.

— Еще одна ложь, — сказал Гедеон, неторопливо разматывая длинную полоску ткани.

— Нет, не ложь. Это была игра. Но не думаю, что сейчас это имеет значение.

Оставив один виток повязки, чтобы не смущать ее сомнительную скромность, Гедеон насмешливо оценил свой труд. По всем правилам ему бы надо заставить ее раздеться у него на глазах. Она в долгу перед ним за ту муку, которую причинила ему…

— Я раздевал тебя, женщина. Прекрасно зная, что найду, как я мог доверить это кому-то другому? — Он не хотел признавать, что у нее смущенный вид. Фальшивая скромность. Все, все в ней ложь!

— Томас… Он должен был догадаться. Когда он втаскивал меня в лодку, то должен…

— Черт возьми! Томас! Это я нырнул за тобой. И Крау — на взмах весла позади меня! Мы вдвоем подняли тебя на борт. И я держал тебя на руках, пока мы не добрались до берега! Я один уложил тебя в постель и снял с тебя мокрую одежду, и я, проклятие, заставил себя не смотреть на то, что увидел!

— Вы уверены? Я ничего не помню, кроме того, что меня ужасно тошнило и кружилась голова. — Она ухватилась за последний виток ветхой ткани вокруг груди, и Гедеон заставил себя не смотреть.

К несчастью, к этому времени его терпение почти совсем иссякло. Голод, так беспощадно томивший его с тех пор, как он увидел ее в пруду, взял свое.

— Не сомневаюсь, что ты хотела бы все забыть. Всегда неприятно вспоминать о падении.

Гедеон не стал проклинать бренди, которое сам же заставил ее выпить. Раскаиваться поздновато.

— А сейчас давай раздевайся, хватит болтать! Дай-ка мне посмотреть, есть ли у тебя на животе родинка в форме сердечка, или это глаза меня подвели.

Прю замерла.

— Гедеон, не делайте этого! Нет смысла заходить так далеко. Вы уже натешились вволю. Будьте вы прокляты! Оставьте в покое мои штаны.

Но его рука уже добралась до одной из двух пуговиц, на которых держался гульфик, закрывающий совершенно плоское место.

— Но послушай, Хэскелл, душа моя, вот здесь ты ошибаешься. Я вовсе не тешился. Перестань дуться. Тебе нечего прятать, потому что у тебя нет ничего такого, чего бы я уже не видел. Уверяю тебя. Ты немножко костлявей, чем другие женщины, а в остальном такая же, как и все прочие. Не забывай, что ты уже стоила мне упущенного ночного удовольствия. Друсилла — соблазнительный кусочек, и она очень бы желала провести со мной ночь.

С удивительной силой Прюденс, согнувшись для защиты, вырвала запястья из руки Гедеона. Его хватка ослабла, когда он начал расстегивать ее штаны.

— Будь проклята ваша черная, гнусная душа! Если вы хоть пальцем меня тронете, я перережу вашу несчастную глотку!

— Своим острым язычком? Замечательное оружие, моя маленькая любовь, — насмешливо проговорил Гедеон. — Но могу тебе сказать, меня нелегко убить. Мужчины, посильней тебя, пытались, и у них ничего не вышло. Теперь иди сюда и дай мне показать на практике то, о чем я рассуждал, когда мы первый раз вместе купались.

— Сначала я увижу вас повешенным и четвертованным, — поклялась Прю. Но в ее словах не хватало убежденности. Вспомнились шрамы на его красивом теле, и представление о нем, страдающем от смертельной раны, вызвало в ней неуместную слабость.

— Иди сюда, дорогая. — Он шагнул к ней, заставив ее отшатнуться.

— Не называйте меня так! — зашипела она. — Я не ваша дорогая. И мы оба это знаем.

— Нет? Тогда кем же ты хочешь быть? — Он подошел на шаг ближе.

— Я никем не хочу быть, подите прочь! — Ноги ее уперлись в край кровати.

— Ты хотела быть мужчиной, — возразил он, перехватывая ее, когда она начала отступать к столу, на котором среди других вещей стоял аккуратно закрепленный на шарнирах и тщательно закупоренный пузырек с чернилами.

— Я ни разу не говорила вам, что я мужчина. Не моя вина, что вы по ошибке приняли меня за парня. Я просто примирилась с вашим мнением и не стала спорить.

Гедеон вытаращил глаза, услышав ее возмутительное заявление. Или она и вправду святая простота, или дразнит его. Зная Хэскелл, можно быть уверенным в последнем. Его взгляд упал на потрепанные штаны, которые он выдал ей, когда она первый раз пришла к нему. Вряд ли и тогда они были новыми, но сейчас штаны совершенно потеряли форму и имели ужасный вид. Вдобавок не хватало трех пуговиц, и штаны висели на бедрах, обнажая полоску невероятно белой тонкой талии.

Нежно-округлые плечи были обнажены, но на груди все еще держалась полоска ветхой ткани. Эта женщина обладала властью над ним, и ему приходилось бороться, защищая себя. Потому что помоги ему Бог, если она раскроет эту тайну!..

Он намеренно начал преследовать ее по всему периметру маленькой каюты. Еще один поцелуй — это все, что он получил. Но он был чертовски уверен, что заставит ее трястись от страха, прежде чем отпустит!

Запыхавшаяся Прюденс с трудом перевела дух. Сердце колотилось, кружилась голова. Ей хотелось, чтобы он поцеловал ее, и он поцеловал. Судя по его виду, он собирался сделать это снова. Она должна лучше закрепиться в его сердце, памятуя о будущем, не то, похоже, поцелуи — это все, что она получит от него.

С мимолетным сожалением подумав о шелковом платье, рюшах на нижней юбке и вышитых рубашках, в которых она представляла себя в ночь, когда станет женщиной, Прю пригладила волосы, облизала губы, поморщилась и, вскинув голову, посмотрела на него. Каким-то образом надо заставить его забыть о том, как она выглядит внешне, и видеть только то, какая она в глубине.

Каким-то образом это должно быть сделано.

— Хэскелл, что ты стряпаешь в своем хитром маленьком котелке?

Она округлила глаза и моргнула.

— Я… Что вы сказали?

— Первый раз я увидел у тебя это особенное выражение, когда ты выиграла три доли у Бена и две у Томаса. В следующий раз я увидел его, когда ты добилась своего и заняла место гарпунера у Тоби. Куда сейчас ты закидываешь удочку?

— У меня нет никакого особенного выражения, и я вовсе не закидываю удочку!

— Нет? — Его простодушная улыбка была слишком искусственной, чтобы поверить ей.

— Но если вы так думаете, скажите, что…

— …что я собираюсь сделать?

Она почувствовала, как вся залилась краской, и только молилась, чтобы он ничего не заметил под загаром и при тусклом свете.

— Гедеон…

— А куда пропали «капитан и сэр»? — Голос опасно глубокий и мягкий, как зыбучий песок.

Ее пальцы обхватили пузырек с чернилами. Наверное, только для того, чтобы он схватил ее за запястье и заставил выпустить пузырек. Другой рукой он поднял ей подбородок. Зубы его сверкнули в дьявольской улыбке, а она крепче сжала губы, защищаясь от вторжения. Конечно, он сильнее ее, но у нее есть собственное оружие.

Беда только в том, что в его поцелуе не чувствовалось никакого насилия. Поцелуй был соблазняющий, чистый и простой. Но Прю продолжала сопротивляться в уже проигранной битве с собственным сердцем. Не лучше ли без хныканья подчиниться?

Он положил ее на спину на широкую кровать и сам полулег сверху, но осторожно, щадя ее. Потом начал нежнейшими движениями лизать линию между губами, исследуя поверхность ее маленьких белых зубок. Когда Прю почувствовала на груди его руку, у нее перехватило дыхание, а рот покорно раскрылся. И тогда начался танец, такой искусный и такой сдержанный, что у нее голова пошла кругом.

И очень скоро она опьянела от вкуса его языка, ласкавшего ее язык, от жара его слюны, от атласных губ, таких твердых и в то же время таких нежных и соблазняющих.

— О, блаженство! — выдохнула она, когда он оторвался от ее лица и впился в него потемневшими от страсти глазами.

— Блаженство? — хрипло повторил он. — Надеюсь, что так, моя дорогая малышка. Мне было бы неприятно думать, что без практики я полностью потерял свое мастерство.

Они оба, тяжело дыша, смотрели друг другу в глаза. И вдруг, к удивлению Прю, он отодвинулся.

— Гедеон? — прошептала она, когда он поднялся и сел рядом с ней. Прю озадаченно глядела на его спину, его могучие плечи, будучи уверена, что он потрясен поцелуями не меньше, чем она.

Пальцем она провела линию по его тугим ягодицам, и он вздрогнул так, будто она приставила к нему горящую головешку.

— Вам не нравится? — спросила она.

— Не нравится что? — С хмурым видом он обернулся к ней. — Твоя рука на моем теле? Проститутка Друсилла делает это искуснее.

Потрясенная его жестокостью даже больше, чем грубостью, Прю села, невольно позволив забытой полоске ткани упасть с груди.

— Я имела в виду мои поцелуи. Но если и это Друсилла делает лучше, почему бы вам не научить меня? Я быстро научусь, Гедеон, вы же знаете, я учусь быстро.

Он даже не посмотрел на нее. Она смело взяла его громадные лапы и сжала в своих маленьких руках. Она была очень сильная. Может быть, ее рукам не хватало мягкости, белизны и гладкости, но силы они набрались.

— Гедеон, научите меня.

Он откинул назад голову, и ей показалось, что она услышала вздох. Ободренная этим, она встала на колени и обвила руками его талию. И ее голые груди прижались прямо к его спине. Он все еще не снял свою легкую батистовую рубашку, но ткань была такая тонкая, что она видела, как просвечивает потемневшая от загара кожа, ощущала жар и крепость его тела.

Что-то внутри ее затрепетало. Ноги и руки налились тяжестью, и жар заструился по всему телу, скапливаясь в треугольнике внизу живота.

Осторожно и нежно она принялась вытаскивать полы рубашки из брюк. Действуя чисто инстинктивно, она всунула руки под рубашку и стала поглаживать его голую кожу. Такую атласную, такую теплую. Его запах вызвал в ней какую-то странную алчность. Съесть его! Каким-то образом стать его частью!

Гедеон ожидал, что сейчас вся прошедшая жизнь вспыхнет перед его глазами. Он слышал, что это бывает в минуты исключительной опасности. И хотя он стоял на пороге смерти куда как часто, с ним такого никогда не случалось.

В этот момент он чувствовал себя в такой опасности, страшнее которой он прежде ничего не испытывал. Но почему? Он и сам не мог понять. И в ответ на необъяснимую угрозу разозлился.

— Будь прокляты твои хитрые глаза, Хэскелл! Или ты самая наглая женщина из всех, кого я имел несчастье встречать, или… — его охватило глубокое отчаяние от этой мысли, — ли самая невинная! — Что едва ли возможно.

В любом случае ему лучше убраться отсюда, пока он не сделал чего-то такого, о чем они оба будут жалеть.

Ее маленькие ловкие руки шарили везде — по спине, по шее, по голове.

— Гедеон, повернитесь, — как можно спокойнее проговорила она.

Прю почувствовала, как он оцепенел, услышала, с каким хрипом вырывалось его дыхание. Вот оно, торжествующе подсказало сердце. Он близок к тому, чтобы оставить ее, но она не позволит ему уйти. По крайней мере уйти так.

Он обернулся. И когда она увидела его темные и безумные от страсти глаза — от страсти, похожей на злость, — Прю пожалела о своем решении попросить его заняться с ней любовью. Но даже больше, чем его потемневший взгляд, ее пугало то, как отвечало ее собственное тело на эту страсть. Дикие, бесстыдные, удивительные образы наполнили ее голову, и Прю не имела ни малейшего представления, откуда они взялись. Она ощущала голод, почти умирала от него и сердцем понимала, что сегодня ночью этот голод должен быть утолен единственно возможным путем.

Но что делать сейчас? Он вроде бы не особенно заинтересован в продолжении.

— Гедеон, я не против, если вы хотите… ну, вы сами знаете… сделать со мной что-то. По-моему, мне это может даже понравиться.

Он обернулся и уставился на нее, и под его взглядом она пожалела, что не выразила более изысканно свое приглашение. Но Энни никогда не упоминала об этой стороне любви.

— Это если ты… ох…

Что выражало его лицо? Неверие, презрение? Прю погрузилась в попытки понять его странное настроение и была совершенно не подготовлена к тому, что случилось. Гедеон вскочил и рывком расстегнул застежку у нее на штанах, отчего маленькие костяные пуговицы веером разлетелись по каюте. К тому моменту, когда последняя пуговица еще крутилась в углу, его большая рука уже лежала на крохотном холмике внизу ее живота.

Такая нежная, такая женственная! Он ненавидел ее ложь, и он хотел ее, потому что ему до смерти опротивело бороться со своим желанием. То она казалась самым невинным созданием, а минуту спустя вела себя как портовая шлюха. Что она собой представляет? Кто она?

Со вздохом он снял рубашку и отбросил ее в сторону. Не все ли равно? Сейчас она здесь… И она хочет его.

Наблюдая, как темнеют ее глаза, как становятся почти черными, он передвигал ладонь, пока не поместил ее в маленькое гнездо темных локонов между ляжками. И когда он смотрел на сокровище, за которым охотился с того дня возле пруда, у него мелькнула мысль, что даже контраст между сильно загоревшей, открытой солнцу кожей и молочной бледностью тела делает ее наготу еще более сокровенной. Или ему так кажется?

«Ты такая чертовски красивая, что у меня щемит сердце», — беззвучно сказал он, когда его другая рука поднималась вверх, к ее груди. Из иллюминатора подул ветерок, и лампа словно моргнула.

— Правда, худая как щепка, — проговорил он вслух. — Тебе надо больше есть и меньше работать.

Он заметил, как сморщилось у нее от обиды лицо, и пожалел о своих словах. Фальшивых словах. Нет, он сказал правду, но это не имеет значения. Худая или толстая, она вызывала в нем такое желание, как ни одна женщина. И даже ради спасения жизни он не смог бы объяснить почему.

— Если я буду меньше работать, — пробормотала она, заглатывая слова, с подернутыми истомой глазами, — конечно же, я буду меньше есть.

Во всяком случае, он хорошо ей заплатит, мысленно пообещал Гедеон. Отправит ее домой с суммой, достаточной, чтобы начать приличный бизнес. Правда, Бог знает, что бы это могло быть.

И затем под напором волны нестерпимого желания он подумал, что нет причины тянуть дольше. Наклонив голову, он взял в зубы розовый бутон на верхушке ее маленькой груди и затеребил языком сосок. Он почувствовал, как она замерла под ним, и мысленно улыбнулся.

Над ними витал аромат жаркой страсти, смешанный с запахом сирени, дегтя и соленого воздуха. Как могло такое мягкое, такое хрупкое, такое отзывчивое существо прятаться под слоями грубого брезента и холста? Как он мог этого не видеть?

Содрогаясь от необходимости сдерживать себя, он раздразнивал ее языком и зубами. Он хотел довести ее до вершины желания, а вместо этого довел себя. Он дал себе обещание, что раньше, чем кончится эта ночь, он заставит эту женщину просить, чтобы он взял ее!

Боже, как бы ему самому не запросить у нее пощады.

Подняв свое пылающее лицо, Гедеон разглядывал маленькое создание, лежавшее под ним, и восхищался. Как могла эта женщина, загрубевшая от жизни воровки, китобоя и еще Бог знает кого, выглядеть такой чертовски невинной?

— Хэскелл, — прошептал он. Она не хотела открывать глаза, а он смотрел на невероятно Длинные ресницы, веером падавшие на щеки, и удивлялся, как он мог быть таким слепым. — Открой глаза.

Она крепче сжала веки. Разыгрывает один из своих сатанинских фокусов, решил он. А может быть, она представляет, что это не он, а кто-то другой? Эта мысль укрепила его решение использовать ее, как она использовала его для своего удобства и развлечения. Она бы забрала его кошелек для собственных нужд и чертовски хорошо бы повеселилась за его счет.

Но сейчас она не смеялась. И. Боже, помоги, потому что ему тоже не до смеха!

Просунув руку меж их телами, он расстегнул последнюю пуговицу на своих брюках и спустил их с бедер. Когда не осталось последнего барьера, он занял позицию над ней, опасаясь, что если подождет чуть дольше, то взорвется у нее на животе. А потом будет стыдиться и под ее смех окончательно выдохнется.

— Открой глаза, Хэскелл, — повторил он.

— По-моему, если вам все равно, я только…

— Открой глаза, — настаивал он и вдавился дальше в колыбель ее раздвинутых ног. В этот раз она чертовски хорошо увидит, кто оседлал ее! — Хэскелл, моя безрассудная дорогая малышка, если ты сейчас не откроешь глаза, я перекину колено и…

Ее веки взлетели вверх. Он просунул ногу между ее бедрами и перенес вес на руку, не отрывая от нее взгляда. В тот момент, когда она открыла глаза, он улыбнулся ей.

— Не так плохо, правда? Если тебе неприятно мое лицо, мы всегда можем задуть лампу, но у меня есть желание наблюдать за тобой.

Его рука перемещалась по ее телу, и когда он коснулся интимного места, она изогнулась, попытавшись оттолкнуть его.

— Гедеон, не знаю…

— Тшш, желанная, позволь мне сначала насладиться тобой. Разговоры отодвинем немножко на потом. Но клянусь, это не поденная работа — затачивать его снова и снова.

От его интимной ласки она почувствовала, что начала растворяться. А потом, когда он коснулся самого отзывчивого местечка, она задохнулась, ухватилась за его плечо и стала царапаться. Ее короткие ногти впивались в его голую кожу, когда какое-то невероятное чувство волна за волной окатывало ее.

— Все теплое, влажное и готовое, — прошептал он и еще ближе подвинулся к ней. И когда его рот обхватил ее губы, она почувствовала, как что-то гладкое, твердое и горячее вошло в ее интимное место.

Прю беззвучно застонала в его рот. От острой боли она словно раскололась пополам. Он замер в интимном месте, и она подумала, что он тихо ругается, но ей было слишком больно, чтобы быть в этом уверенной. И затем со стоном он что-то втолкнул в нее, наполнив ее так, что она чуть не взорвалась. А немного спустя начал двигаться, все быстрее… все глубже. Ей больше не было больно, она чувствовала себя странно… чересчур странно…

Что-то дивное рассеивалось по ней, похожее на коралловый восход солнца. И тут Гедеон закричал как от боли. Что-то горячее и расплавленное выстрелило в нее. И затем он вздрогнул и будто умер.

Милостивый Боже, она убила его.

С величайшим усилием и вопреки своей воле Гедеон пришел в себя. В тот же момент он скатился с нежного тела, придавленного им, и распластался на спине, закрыв рукой глаза.

Он услышал ее похныкивание, когда она повернулась на бок и беззащитно свернулась в тугой клубок, отодвинувшись от него как можно дальше. В теплом гнездышке, где она лежала минутой раньше, осталось ясное свидетельство ее невинности.

Она была девственница. Он закрыл глаза. В сознании мелькали обрывки фраз, полумолитвы, полупроклятия. Боже, прости его, он отнял у нее невинность, как похотливый самец. И, даже отправившись в ад, он не мог бы ничего исправить.

— Девочка… — Гедеон примирительно положил руку на изгиб ее бедра, но она дернулась в сторону. — Хэскелл, прости меня.

Слова. Что пользы в словах, если он изнасиловал невинную девушку? Даже пиратство бледнеет по сравнению с этим.

— Ты слышишь меня? Я повредил тебя… Я поступил нечестно и сожалею больше, чем даже могу сказать.

— По крайней мере вы живы. Я думала, что убила вас, — проговорила она, и голос прозвучал совсем глухо.

Ему понадобилась минута, чтобы понять ход ее мыслей. Он улыбнулся, и глаза стали темными, как зимнее штормовое море.

— Если тебе хочется еще раз сделать это — убить меня, — то я с удовольствием предоставлю оружие.

Она судорожно всхлипнула, и он понял, что не надо было этого говорить. Еще раз сделать это? Дьявол возьми его бесценную душу, при одной только мысли «еще раз сделать это» он почувствовал, как все в нем снова затвердело. В этот раз он не будет делать ей больно. Все отпущенное ему на этом свете время он отдаст, чтобы доставить ей наслаждение. И всеми способами, какими только может мужчина доставить наслаждение женщине. И лишь когда она ослабнет после своего собственного облегчения, он позволит и себе расслабиться. Но ничего не будет, если она отвергнет его.

— Теперь вы отправите меня домой? Домой? Она имеет в виду, назад на стоянку?

Или на полубак? В Портсмут?

— Мне надо найти груз, прежде чем мы оставим Бат. — Груз мог бы подождать. Он еще не готов расстаться с ней, хотя не вправе укорять ее за желание сбежать отсюда. — Хочешь, я уйду в отсек команды, а ты останешься здесь?

— Нет, благодарю вас. — Голос звучал так равнодушно, что его подмывало повернуть ее и посмотреть, все ли с ней в порядке.

Все в порядке? После того, что он только что сделал с ней? Состояние у нее аховое. Но по крайней мере он может устроить ей место, где бы она приходила в себя подальше от грубых, пьяных мужчин.

— Там есть парусный рундук. Ничего особенного, но у тебя будет свое собственное место. Я мог бы расчистить его для тебя.

Она повернулась, но не взглянула на него. Наверно, ей неприятно его лицо, подумал он. Не первый раз женщина в отвращении не хочет смотреть на его лицо. Но она долгие месяцы каждый день видела его и никак не показывала, что замечает его шрам.

Прю старалась не плакать. Надо было догадаться, что это не подействует. С какой стати ему желать женщину, которая ничего не знает о том, что значит быть женщиной? Даже Друсилла в этом смысле лучше ее!

— У меня есть ванна… Пойду принесу ее и посмотрю… осталась ли еще в котле вода, — сказал он. Прю кивнула, по-прежнему не взглянув на него.

Подтянув брюки, он вышел. Надутая маленькая девчонка! А что она от него ожидала, когда предлагала себя? Плату за то, что он ее взял? Девственницей она может быть, но это не значит, что она невинная! Истинно невинная девушка не будет дразнить его так, как дразнила она. И не будет выставляться на стоянке, полной мужчин. Может быть, у нее другие вкусы и… таланты? Он однажды слышал о проститутке, от которой сотни мужчин уходили счастливыми, даже не задев ее девственности.