Глава четвертая

Марта 5, 1729. Поднялись сильные северо-восточные ветры. К середине утра туман рассеялся. Облачно. Китов не видно. Рука у Булли воспалилась, но болит не сильно.

Собственной рукой Гедеон Макнейр, южный берег.

При любых других обстоятельствах Прюденс нашла бы жизнь на стоянке китобоев славным приключением. Она в одиночку стояла на вахте уже почти неделю, чередуясь с другими китобоями. Потому что наконец удалось убедить Гедеона, что ей можно доверять. В самый первый день она по ошибке приняла случайные брызги воды за стадо китов и была дружно, хотя и добродушно высмеяна всей командой.

И это вовсе не значит, будто она не выполняла другие задания, когда приходила ее очередь. Отчищать песком до блеска котлы — не самая плохая работа. Но ее чуть не стошнило, когда пришлось солить и утрамбовывать в бочки мясо после того, как Лир забил одну из нескольких оставшихся свиней.

— Проклятие, Най, это несправедливо, — пожаловалась она однажды вечером, когда брат вернулся после первого выхода в море в качестве гребца. Пока он практиковался в море, она засаливала куски жирной свинины и насквозь пропиталась салом с солью. — Я управляла лодкой с тех пор, как выросла настолько, чтобы поднять весло!

— Справедливо! Нечего хныкать, Хэскелл, ты же не девчонка, — поспешил ответить Прайд, напоминая ей, что их могут услышать. — У тебя не хватит сил стать гребцом на вельботе Тоби, сам знаешь.

Это правда. Но что угодно лучше, чем неделю за неделей оставаться на вонючей стоянке и быть искусанной вездесущей мошкарой и стянутой крепче, чем чехол на матрасе, чтобы не видна была грудь. Во всяком случае, в море ей не придется дышать такой ужасной вонью!

Не может быть, чтобы грести было так уж трудно. Ведь в лодке три, а иногда и четыре гребца.

Конечно, Прю понимала, что выходить на вельботе в море опасно. Она наслушалась немало историй о том, как кит или другое какое чудище заворожит человека взглядом, а потом принимается за кровавое дело и не отступает, пока не убьет свою жертву. И все равно китобои продолжают выходить в море и охотятся на этих великанов. И проклятие, она готова делать что угодно, лишь бы не гнить на этой несчастной стоянке!

— Эй, Хэскелл, где ты там, иди к нам! — позвал ее Бен два вечера спустя. — Ты нам нужен, чтобы составить партию.

Карточная игра? С мстительным видом она насадила огромный вычищенный котел на шест и, опустив рукава, доскребла последний поднос и вилку. Пока она убирала после вечерней еды, команда праздновала ежемесячный подсчет доли каждого, и многие, включая ее брата, уже порядочно наклюкались.

Ну что ж, она преподаст им урок. Выиграет все их доли и даже больше, прежде чем они протрезвеют и поймут, что в игре с ней шутки плохи. Прю вполне могла это сделать. Отец научил ее по положению плеч игрока читать то, что тот прячет в глазах. Урия утверждал, что человек может обойтись и без плутовства, если заставит работать свои мозги.

Правда, по его собственному признанию, он обманывал, когда выиграл свое первое состояние. Какой-то несчастный пьяный щеголь пытался облапошить отца. Но Урия не стал выводить его на чистую воду, а просто придумал более искусный обман, чем тот, и выиграл.

— Я снимаюсь с якоря, Гудж, самое время поразмяться! Давай, парень… меня ноги сами несут танцевать, — прокричал кто-то. А другой перебирал струны на расстроенной скрипке. К ней скоро присоединилось жуткое завывание деревянной флейты Крау.

Танцы? Разинув рот, Прю наблюдала, как пара седых китобоев начала, покачиваясь, выделывать ногами кренделя. Боже милостивый, даже старый Товий! Кто бы мог поверить?

— Братва, парень не может танцевать. Потому что у него слишком большие ноги для его костлявой туши, — крикнул кто-то из мужчин. Она словно ждала этого вызова. С еще стянутыми от щелочного мыла руками, Прю закружилась на песке и протиснулась сквозь кольцо мужчин, которые прикладывались к выпивке и хлопали в такт музыке.

Бен протянул ей кружку с ромом. Первый раз она опрокинула ее, не позаботившись разбавить водой из покрытой холстом бочки, как делала всегда.

Немного в стороне несколько человек ставили на кон свои доли, бросая разноцветные кости. Вот Булли подбросил их в воздух, и все сразу начали кричать.

Белая кость упала в лунку, остальные разлетелись по песку. Нет победителей.

Заинтересовавшись, Прю подошла к ним и стала смотреть.

— Расступитесь. Дайте Хэскеллу бросить кости, — проворчал Лир. Проработав с ним долгие часы и услышав за все время от силы пару слов, Прю прозвала его Хмурый Корсар. Ему и в голову никогда не приходило улыбнуться. — Клянусь, у парня на хвосте столько соли, что она принесет ему удачу.

Прю взглянула на него и, к своему удивлению, увидела на обветренном лице гротескную ухмылку.

— Эй, дайте парню бросить! — повторил он. Скрипка еще пиликала, флейта Крау cоревновалась с завыванием ветра, а Прю присоединилась к общему веселью, потому что первый раз по-настоящему почувствовала себя частью команды. Она опустилась на колени рядом одним из гарпунеров.

— А что надо делать? Не уверен, что знаю. — Она никогда не играла в эту игру. Кроме того, после той ужасной ночи в начале февраля, когда она ошиблась, бросив вызов не тому человеку, удача вроде бы покинула ее.

Раздался отрывистый веселый хор инструкций:

— Поцелуй их, потряси и брось и похорони, отделив белую, чтобы она сверкала на свету!

Не обращая внимания на подошедшего Гедеона, который молча наблюдал за происходившим, Прю взяла пригоршню игральных костей, подула на них и ласково потрясла в ладонях. Потом, устремив взгляд на маленькие лунки, выкопанные в песке, подбросила кости в воздух.

Раздался залп почтительной брани. Все костяшки, кроме белой, исчезли, и мужчины весело зашумели.

— Эй, Нед, получше смотри за своей задницей. А то Хэскелл научится гарпунить. С таким острым глазом ему это раз плюнуть.

— Парень, а в карты ты играешь? — спросил кто-то.

— Мне посчастливилось набить руку в любой игре, какую вы можете назвать. — Распираемая самодовольством, Прю снисходительно усмехнулась.

— Я так и знал, что коротышка в чем-то себя покажет, — заметил кто-то.

— Черт возьми, это нам только на руку, — обрадовался другой. — В следующий раз, когда пойдем в порт, возьмем с собой Хэскелла. Парни, еще ночь не кончится, как мы разбогатеем!

Прю и сама удивлялась, почему удача не оставляет ее. Цветные костяшки неизменно ложились в лунки. Услужливые руки то и дело подавали ей ром, потому что, как она открыла, игра — это азарт, вызывающий чертовскую жажду.

Когда у нее уже начала кружиться голова, Прю услышала спокойный голос Крау.

— Скоро парень выиграет ваши души. Оставьте его в покое, — проговорил он.

Раздался хор восклицаний, поддержавших Крау. Не заботясь о своем выигрыше, который Лир отмечал на чистой полоске песка под одним из столов, Прю осоловело села на пятки, чуть раскачиваясь в такт снова начавшейся музыке.

Лир поставил ее на ноги и проворчал:

— Лучше иди очисть свой желудок, парень. Придет утро, и с ним придет расплата. А у тебя, похоже, голова раздулась, как тыква.

Вспомнив о дне, который ждет ее завтра, Прю с трудом сглотнула, но желудок ее не беспокоил. Только голова плавала где-то в облаках. Прислонившись к одному из столбов, поддерживавших холст над кухней, и прислушиваясь к тонкому повизгиванию единственной скрипки и к рыданиям флейты Крау, она перенеслась в детство. Однажды она с Прайдом гостила у двоюродного дедушки, Джона Ханта, жившего в доме, где выросла бабушка. Услышав ночью музыку, дети соскочили с кроватей и прокрались в холл, чтобы посмотреть сквозь балясины балюстрады на цветные шелка, большие белые парики и блеск серебряных пряжек на изящных туфлях с высокими каблуками. Долго этот вечер жил в памяти Прю, и она представляла себя одетой в шелка и танцующей с добрым и красивым молодым человеком…

Резкий порыв ветра унес ее вздох, она оттолкнулась от столба и, пошатываясь, начала переставлять по песку обутые в огромные башмаки ноги. Раз и два, поклон, поворот, раз и два… На ней очаровательное шелковое платье, и к ее руке склонился высокий белокурый незнакомец, самый красивый среди мужчин в бальном зале, сейчас он вихрем закружит ее и унесет…

— Хорош, погляди на себя, брат Хэскелл. Качаешься, словно ива под порывом ветра. — Перед ней замаячило лицо Прайда. Прю улыбнулась, икнула и протянула ему руку, грациозно изогнув запястье под обшлагом огромного брезентового плаща.

— Потанцуй со мной?

— Ты же шатаешься, а не танцуешь, дурень. Сколько таких ты выпил? — Прайд протянул ей кружку, а она, хихикнув, споткнулась об него. И хихиканье подозрительно походило на женское. Кто-то затянул похабную песню, вскоре другие подхватили ее. Одни танцевали, другие просто кружились на месте с бессмысленными улыбками на лицах. И вдруг это веселье показалось Прю настолько заманчивым, что она решила не упустить момента.

Лир и Бен Толсон довольно похоже, учитывая глубину песка и плачевную утрату трезвости, исполняли джигу. Чтобы не быть превзойденной, Прю, подобрав полы плаща, принялась показывать то немногое, что она знала о танцах.

Несколько мужчин стали хлопать и подбадривать ее, и вдруг это показалось ей ужасно смешным. Она смеялась и не могла остановиться и кружилась, допивая остатки рома, пока наконец не бросила кружку на песок. Когда ее вынесло слишком близко к кругу мужчин, смотревших на ее представление, покачиваясь и подпевая дикой музыке, один из них толкнул ее в центр. И она потанцевала еще немного.

Но песок становился все глубже и глубже, и наконец она уже едва вытаскивала ноги из вязкой гущи. Лица сливались, а рыдания флейты Крау еле слышались. И вдруг ее начало выворачивать.

Это последнее, что она помнила.

Она бы грохнулась на землю, если бы ее не подхватил Гедеон. С лицом жестким, как древесина пекана, он оглядел собравшихся, большинство которых были слишком пьяны, чтобы заметить случившееся, и ушел со своей ношей.

Только отойдя подальше от костра, Гедеон, отбросив свою суровость, взглянул на обмякшее тело, которое держал на руках, и вздохнул. Мрачное выражение сменилось озабоченным.

— А ты ужасный выпивоха, приятель. Не сомневаюсь, утром ты заплатишь за это.

За его спиной, не слабея, продолжалось веселье. Гедеон изо всех сил старался не обращать внимания на хрупкую фигуру, повисшую на его руках. При каждом шаге голова парня тыкалась ему в грудь. Для такого тощего мальчишки, кожа да кости, он удивительно мягкий, подумал Гедеон и застыл на месте, потрясенный направлением, какое приняли мысли.

Он фыркнул от отвращения, но искусительные мысли не оставили его, просто потекли в направлении не столь диком. Сердито чертыхаясь, он перешагнул порог низкой двери и опустил мальчишку на ближайший матрас. Потом потер руку, будто коснулся раскаленного угля, и отдернул ее. Милостивый Боже, ему надо выпить и заглянуть на часок в «Огненную Мэри».

Прикончить бутылку и заглянуть туда надолго!

Бесконечные часы Гедеон лежал без сна, уставясь в небо. После смерти Барбары проходили месяцы без малейшего желания взять в постель женщину. Затем наступал период, когда он все свободное время занимался прелюбодеянием, с проклятиями стараясь стереть из памяти прошлое.

Прошло два года, прежде чем он более-менее успокоился, и вот на тебе! Надо ли думать, что он входит в другую фазу? Когда он нес на руках мальчишку, ему вдруг почудилась в юном Хэскелле не только женственность, но и привлекательность! Несмотря на пот, дым и китовую вонь, он даже пах как женщина!

И его хихиканье. Конечно, так хихикают мальчишки. Но с того места, где стоял Гедеон, на некотором расстоянии от пирушки, оно казалось удивительно девичьим.

Но хуже всего то — Гедеон убил бы первого же, кто бы сказал такое ему в лицо, — что этот тощий щенок постепенно залезает ему в сердце. Почти шесть лет назад он дал себе обещание, что никогда больше не допустит привязанности к кому бы то ни было, к мужчине, женщине или ребенку. И он сдержит свое обещание.

Домом Гедеона стал его шлюп. Еще у него был маленький ялик, флот вельботов, несколько тысяч акров земли для стоянки и преданная команда. Человек мог бы считать, что ему повезло, имея даже гораздо меньше.

Он все еще скучал по Барбаре и мальчику. После шести лет боль притупилась, и он мог прожить много дней, не вспоминая о них, но что-то в этом коротышке… Когда он держал нахального маленького дьяволенка на руках, должно быть, ему пришло в голову, что так он обычно носил своего новорожденного сына, когда тот не хотел ночью спать.

Проклятие! Щенок, кажется, окреп и рвется к подвигам. И Гедеон как мужчина понимал это! Парню захотелось делать что-то более захватывающее, чем скрести котлы, солить и стряпать. Саркастически скривив губы, Гедеон подумал, что это можно разрешить. Он пошлет мальчишку грести, а если это парню не подойдет, придумает что-нибудь еще. В следующий раз, когда они поедут на материк, он возьмет его с собой и устроит ему встречу с молодой проституткой! Пусть забурлят все его соки!


Прюденс никогда не чувствовала себя такой несчастной, как на следующее утро. Прайд проснулся тоже не в лучшем состоянии, и, когда он принялся пичкать сестру рассказами о ее ужасных вчерашних промахах, Прю закрыла лицо руками и взмолилась, чтобы Бог послал ей смерть.

Утром была ее очередь стоять на вахте и высматривать китов. Остатки благоразумия заставили ее выползти из хижины, не дожидаясь, пока Гедеон пошлет кого-нибудь вытащить ее. Прю вполне могла обойтись без лишних напоминаний о своем ужасном поведении.

Недалеко от хижины Крау точил копье гарпуна. Когда она появилась, он поднял голову, но из-за своего состояния Прю не сумела разглядеть, каким заботливым стал у него взгляд.

Она проворчала что-то вроде приветствия и тут вспомнила новость, какую слышала прошлой ночью.

— Не ездил ли ты… ух… недавно в Портсмут?

— Ездил, — спокойно подтвердил он.

— Ты не… Не думаю… ммм… чтобы ты случайно кого-то встретил…

— Встретил. — Крау спрятал улыбку, разглядывая ее позеленевшее лицо. Девушка расплачивается за вчерашнее веселье. И хотя он не питал симпатии к белым, будь то англичане, французы или испанцы — все равно, эта пигалица загарпунила его сердце, особенно с тех пор, как он понял, что она женщина. Ему самому приходилось вечно бороться за жизнь, поэтому его восхищала отвага других, особенно когда другой так мал.

— Там есть женщина, которая называет себя Лия, — объяснил он дрожащей фигурке, обмотавшейся слоями одежд, чтобы спастись от сырого ветра. — Я говорить ей, что мой капитан взял в команду двух молодых детенышей и будет учить ремеслу.

— Лия, — выдохнула Прю и почувствовала, как ноги у нее становятся ватными. — Она сказала… как это… она спросила…

— Эта женщина показывать мне острый край языка.

— О, она всегда такая. Но она не всегда думает так, как говорит.

У Крау были основания сомневаться в этом. Женщина Лия так посмотрела на него, будто нож воткнула. Гордая женщина. Но и он терпеливый человек. Ничто стоящее легко не дается.

— Ты сказал ей… ух… сколько времени мы можем пробыть здесь?

— Я говорить ей, сезон скоро придет к концу. Я говорить ей, капитан взял двух мальчишек. Я говорить ей, он вернет двух мужчин.

По причине, полностью ускользнувшей от Прюденс, метис вроде бы находил всю беседу с Лией чрезвычайно увлекательной. Еще раз попытавшись получить от него какие-нибудь подробности, интересные и для нее, она махнула рукой и направилась в нужник, подальше от запахов, исходивших из-под кухонного тента.

— Соленая кефаль и жареные грибы, — крикнул ей Бен, когда она поспешила миновать столы. — Не очень шикарно, но, во всяком случае, от этого не умрешь.

Со стоном она согнулась, и ее вырвало на песок. Струи дождя били в спину, Прю повернулась и подставила им лицо. Минуту спустя она ногой набросала песок на свидетельство своего позора и пошла дальше.

К тому времени, когда она, побывав в нужнике, отправилась к берегу, чтобы занять свой пост в вороньем гнезде, ей стало немного лучше. Если не считать гудения в голове и страшной слабости, из-за которой хотелось свернуться в клубок и проспать оставшиеся до конца сезона три недели. Вероятно, она простудится и умрет. Это был бы самый лучший выход из положения, быстро становившегося невыносимым.

Ночью в вороньем гнезде дежурил Тоби, больше для порядка, чтобы поддерживать в людях готовность к появлению китов. По ночам увидеть что-нибудь в воде было почти невозможно. До самого утра облака не шелохнулись.

— Как дела, сынок? — крикнул он из грубо вырезанного смотрового окна деревянной башни, когда Прю подошла поближе. Она подняла мрачный взгляд и увидела не седобородое лицо Тоби, а Гедеона. Он стоял на середине лестницы и казался чересчур большим, чересчур строгим и таким красивым, что Прю захотелось заплакать. — Хэскелл, ты освобожден от вахты. Иди спать.

— Но, сэр, я…

— Иди! — гаркнул капитан. И она, спотыкаясь, побрела назад, чтобы укрыться в своей хижине, а слезы заливали лицо.

Гедеон смотрел вслед удалявшейся фигуре, пытаясь перебороть чувство жалости. Они, может, и хорошие парни, оба, но если учесть жизнь, какую они вели, пока он не поймал их…

Конечно, Хэскелл так и останется коротышкой и, видимо, из-за этого станет жертвой многих шуток. Временами Най чересчур старался защищать мальчишку, но рано или поздно Хэскеллу придется самому драться за себя. Бедный маленький хиляк не может рассчитывать, что рослый брат всю оставшуюся жизнь будет таскать для него каштаны из огня.

Гедеон определенно кое-что знал об ответственности брата. Разве он не жил с этим чувством с того самого дня, когда убежал и оставил мать и сестру с тем лицемерным подонком, за которого мать вышла замуж после смерти отца?

И если сам Джонсон был не особенно плохим, то его сын, Нимрод, стал просто чудовищем. Не проходило дня, чтобы Гедеон не вспоминал, что могло бы случиться с его сестрой Мэгги, если бы ей не удалось убежать с фермы и прибиться к безопасной гавани.

Мэгги уже давно простила его. Больше того, она утверждала, что никогда не проклинала брата за побег, потому что мать умерла счастливой, зная, что по крайней мере один из них спасся из ада, в который она превратила жизнь детей, выйдя замуж за Зиона Джонсона.

Но самому Гедеону простить себя за побег оказалось гораздо труднее. Хотя он знал, что если бы остался на ферме, то убил бы подонка, и его ужасного сына тоже. И был бы за это повешен.

Получилось по-другому. Он нашел пристанище на корабле дяди, Уилла Льюиса, и собирался вернуться к ним, заработав достаточно денег, чтобы купить для матери и сестры дом. А вместо этого попался в пиратские сети и оказался неспособным спасти дядю от интриг. Да и сам-то он чудом сумел спастись.

Он не оправдал надежд своих родственников. За грехи он потерял сначала родителей и дядю, потом жену и сына. Если всю оставшуюся жизнь он проведет праведно, то и этим не исправишь случившегося. Но если он сможет направить двух заблудших парней, вроде Хэскелла и Ная, на правильную дорогу, хоть что-то из его огромного долга зачтется.


Среди трех китобойных команд Гедеона существовало жаркое соперничество. У Прю, не пробывшей на стоянке и месяца, начался зуд — поучаствовать в борьбе за первенство.

Наконец старый Тоби сдался и позволил ей сесть за весло в его вельботе. Пора стояла сухая, и больше недели у берега не появлялось ни одного кита. Для того чтобы не терять форму, команды часто устраивали тренировочные заплывы и приходили к финишу, промокнув до нитки и продрогнув до костей. Потом все жались к жаркому костру, пили ром и рассказывали всякие небылицы.

Врожденное честолюбие, с детства заставлявшее Прю во всем превосходить брата, ведь она даже выскочила на свет на двадцать минут раньше, снова подталкивало ее к борьбе.

И это совпадало с планами Гедеона. Он твердо решил поощрять мальчишку, чтобы узкие плечи стали широкими, а тощие руки сильными и чтобы в драке парень сам мог постоять за себя. В следующий раз у него может не оказаться на боку пистолета, чтобы выставлять требования.

— Будь я проклят, если парень не целит на мое место, — поддразнивал Товий Прю, когда, первый раз сев на скамью гребца, она выкрикивала команды раньше, чем старый рулевой произносил их. — Я дам тебе погрести. Сколько хочешь. Только ты вертишься, как краб, сбросивший панцирь. Да и сам ты не больше сверчка. — Тоби усмехнулся и благополучно сплюнул против ветра. Редкое искусство, которым старик необыкновенно гордился. — Лишь к тому времени, сынок, когда ты потеряешь столько волос, сколько я, ты сможешь сделаться сносным рулевым.

Прю уже потеряла больше волос, чем Товий за всю свою жизнь. На вторую ночь их пребывания на стоянке китобоев она стащила под кухонным навесом нож и уговорила Прайда отрезать ей косу, и теперь волосы у нее были не длиннее, чем у брата. Сожаления о потере косы Прю решила отложить на момент встречи с бабушкой.

— Не тревожься на этот счет, старина, — успокаивала она за обедом Товия, — потому что я решил занять место Неда, а не твое.

Нед, гарпунер на вельботе Тоби, бросил в нее соленую кефаль, и она, поймав рыбину на лету, опустила ее в кипящее масло. Сегодня была ее очередь стряпать, и все уже поняли, если хочешь, чтобы еда была терпимой, придется помогать Хэскеллу.

— Одного нахальства мало, чтобы стать гарпунером, — отрезал Нед, парень с таким же острым языком, как и глазом.

— Испытай меня, — бросила ему вызов Прю. — Нарисуй свою мишень, и я попаду пять раз из пяти.

— Вспомни кости, Нед, — предупреди; Лир. — Лучше смотри за своей задницей.

— Если ты сумеешь попасть зазубренным железом в дыхало кита, когда палуба ходит под ногами, то, может, я и позволю тебе почистить мой гарпун, — отрезал Нед, наполняя тарелку капитана жирной рыбой и жесткими бобами, к которым еще полагалась горячая лепешка.

Сидя отдельно от команды, Гедеон слушал перепалку и радовался, что Хэскелл не дает себя в обиду. У парня неплохо идут дела. За исключением его стряпни, сморщившись, подумал он.

Оставив половину еды в тарелке, капитан резко отодвинул скамейку и вышел из-под кухонного навеса, не заметив, что Прю провожает его взглядом.

Пока последняя кефаль корчилась на огромной сковороде с длинной ручкой и превращалась из коричневой в черную, Прю, задумавшись, тяжело вздыхала. Ей следовало бы по всем правилам презирать этого грубого дьявола. Но он до такой степени заполнял ее мысли, что она больше не вспоминала о побеге, даже когда, пробравшись к пруду с пресной водой, поспешно мылась.

Ежедневная работа продолжалась, и чем больше проходило времени, тем легче она казалась Прю. Девушка обнаруживала редкостное терпение, даже когда случалось немножко приболеть. Научилась мазать порезы салом с сахаром, ожоги — тестом, а если начинало пощипывать горло, то пить патоку, смешанную с уксусом и черным перцем.

Она стала хранителем разного рода маленьких тайн. К примеру, верх амбиций Бена — иметь собственную стоянку китобоев. А Гудж втайне тоскует по женщине, которая умерла больше двадцати лет назад. Она даже знала, что Лир когда-то имел собственную собаку, которую загрыз раненый медведь. Лир признался ей, что эта собака была самым близким ему существом в семье.

Гедеон замечал такие мелочи, и если удивлялся популярности парня, то свое недоумение держал при себе.

Во время коротких передышек мужчины часто кидали ножи в мишень, нарисованную на плавающей доске. Как и в игре, скоро выяснилось, что Прю не только может бросать с ними наравне, но и превосходит лучших из них. Если она иногда и оглядывалась, чтобы проверить, восхищается ли Гедеон ее меткостью, то ведь это естественно, уверяла она себя. Он все-таки ее капитан.

Если случалось, что он аплодировал ее мастерству, она сияла, как светлячок.

Если его нигде не было видно, она чувствовала себя необъяснимо подавленной.

А Гедеон переживал собственные трудности. Беспощадно честный в своих поступках, он был честен с собой не меньше, чем с другими. И теперь он вынужден был признать, что не соблюдает своей обычной беспристрастности по отношению к этим двум парням, особенно к Хэскеллу. Но ведь он всегда испытывал жалость к обездоленным, пытался оправдаться перед собой Гедеон, а коротышка обездолен во всех отношениях!

Они оба показали себя хорошими работниками, благоразумными и честными. Хотя постоянная удача Хэскелла в игре — и в карты и в кости — не казалась ему такой уж замечательной заслугой. Во время игры в кости сплутовать трудно. Но в карты?

Нет, маленький щенок просто сообразительный, вот и все, убеждал себя Гедеон. Быстрый разум и острый глаз, в меткости коротышка мог сравниться с любым из них. По правде говоря, из парня получился бы прекрасный гарпунер, если бы не его хилое сложение. И вроде бы не имеет значения, сколько раз он ходит к котлу за добавкой и как чисто вылизывает тарелку. Ему просто предопределено оставаться худым, как ивовый прут. И его плечи едва ли шире, чем бедра.

Чтобы стать хорошим гарпунером, мало иметь острый глаз и быструю руку. Гедеон знал это по собственному опыту. Когда восемь лет назад он стал добывать китов и отправился с командой к северным берегам, то для освоения ремесла поработал на всех местах — и гребцом, и гарпунером, и рулевым. В ту пору он старался преодолеть дух пиратства, который окутывал его.

И ему пришла мысль, что у юного Хэскелла та же самая тяга. Как и большинство неудачников и отверженных в компании, которую собрал вокруг себя Гедеон, не исключая и его самого, коротышка, скорей всего, стал бы кандидатом в петлю палача.

— Ему нужен отец, — вслух пробормотал Гедеон, даже не удивляясь, почему не испытывает такого же отеческого интереса к Наю. Беззвучно выругавшись, он вспомнил ночь, когда тощий молодой грабитель сунул ему пистолет в нос и выкрикнул: «Жизнь или кошелек!» Проклятый хвост Сатаны, невольно усмехнувшись, подумал Гедеон. Удивительно, что ему давно не перерезали горло и не бросили маленького подонка гнить в болоте!

При этой мысли совершенно неожиданно защемило сердце, и он потянулся за трубкой. Черт возьми, ему-то какое дело! Он взял парня, чтобы заполнить команду. А вовсе не для того, чтобы воспитывать! Но щенок оказался таким тощим, таким хлипким, он не…

Гедеон снова выругался. Проклятие! Если говорить по правде, парень не выглядел мужчиной. Най утверждал, что они близнецы и что им месяца не хватает до восемнадцати лет. Но в таком случае, почему у парня не установился голос? И в первую неделю он визжал как девчонка, если ему капало на руку горячее масло.

Но с другой стороны, вспомнил Гедеон, коротышка быстро перестал визжать и захлопнул рот. А рот так забавно отражал уязвимость юного девственника в мужской компании. Сколько раз он взвизгивал будто от смертельной боли, когда Тоби отводил душу.

Поток бесконечных мыслей прервался шумом ссоры, и Гедеон обернулся, чтобы узнать, в чем дело. Последнее время это случалось все чаще. Он бы отдал десять бочек спермацета, лишь бы прямо сейчас услышать крик: «Кит у берега!» Люди начинают беситься.

И будь он проклят, если не разгонит их по вельботам! Сегодня ночью ему нужен вызов. Последний дрифтер уже обработан, жир вытоплен и разлит по бочкам, но почти две недели не видно ни кашалотов, ни настоящих китов. Люди уже доведены до крайности.


Когда пришел сырой март, даже и не обещавший весны, главной проблемой по-прежнему оставалась невозможность помыться. Прюденс не считала себя чистюлей, но все же ей было трудно выдержать бесконечные недели, не отпарив и не отдраив себя с головы до ног. Кроме огромных чугунных котлов, на острове не было ничего похожего на корыто. Но разве она могла залезть в котел на глазах у всех китобоев?

Всем остальным ее проблема показалась бы чрезмерным привередничаньем. Слава Богу, им часто приходилось окунаться в соленую воду, без этого Прю бы давно задохнулась. По возможности она старалась становиться против ветра, когда выпадало бывать рядом с другими, особенно рядом с Гуджем и Люси. А каждую ночь к тому времени, когда Прю падала на свой матрас, она бывала чересчур измочалена, чтобы такая мелочь, как вонь нескольких давно не мытых тел, беспокоила ее.

Кто бы мог подумать, что гребля бесконечно трудное дело? Она управлялась с веслами, правила лодкой и ставила паруса всю свою жизнь. Конечно, маленькой лодкой, в том-то все и дело. Она не ожидала, что у нее будет такое состояние, будто разламывается спина, и отваливаются руки. А ведь она всего лишь помогала грести на небольшом вельботе и всего-то с милю или чуть больше, дистанцию, отмеченную бочками, туда и обратно. Ремесло оказалось тяжелым. Хотя на веслах сидели еще трое мужчин, кроме нее.

Ну, во всяком случае, проблема не в руках Ладони уже давно затвердели, как кожа на сапогах. Сейчас надо, чтобы так же затвердело все тело.

Погода держалась ясная, дни быстро прибывали, но по-прежнему нигде не мелькало ни одного кита. Ходили разговоры о том, чтобы поехать в Портсмут или в Бат, но тут же начинался ропот, кому ехать, а кому оставаться, и на этом все кончалось. Даже Гедеон казался рассеянным.

— Сезон кончился, — клялся Гудж.

— Как это — кончился! За два месяца, в мае и июне 26-го года, мы взяли семь китов, — возражал Тоби. На что молодой Бен Толсон вызывающе отвечал, что если бы три года назад Тоби так не жадничал, то в этом году они взяли бы больше.

— Не поверишь, парень. Натоплено уже столько масла, что его хватит, чтобы освещать полмира до тех пор, пока младшему ребенку моего внука не стукнет сто десять лет. Все из-за того, что с северных берегов приходят большие корабли и берут все подряд. У них уже столько масла и костей, что можно заполнить все дыры и трещины. Они приходят из чистого азарта.

— И бегут, как черти из ада, домой, прежде чем люди короля заберут у них его десятину, — добавил другой старый китобой.

— Вода слишком теплая, — задумчиво пробормотал Джеймс.

— Теплая! Она чертовски холодная, — возмутился Нед, и Прюденс согласилась с ним. Если в пруду пресная вода к середине дня ощутимо нагревалась, то в океане она оставалась холодной. И если Прю промокала, что случалось чаще, чем ей бы хотелось, то дрожь пробирала до костей.

Они сидели у костра и заканчивали ужин, который в этот вечер стряпал Прайд. Удивительно, но он оказался вполне приличным поваром. Булли стоял на вахте в вороньем гнезде, ярдах в ста от костра. С рассветом сменить его предстояло Прю, а это значило, что ей скоро надо отправляться в хижину на свой матрас.

Как ни уставала она весь день рубить и колоть дрова, приход ночи тоже не обещал особых радостей. С наступлением теплой погоды многие стали ходить только в рубашках. Воздух в хижине к ночи становился едва ли пригодным для дыхания. Прю подумывала, не бросить ли ей свое еженедельное купание в пруду. Ради безопасности!

— Крау, завтра твоя очередь идти на кухню, — предупредил Гедеон, и все завздыхали, потому что Крау не принадлежал к лучшим кулинарам китобойной стоянки. — Джеймс, ты займешься уборкой, а Бен тебе поможет. Остальные закончат погрузку бочек на шлюп, потому что, если к утру будет ветер, я намерен на два дня отправиться через пролив.

— А что мне делать, сэр? — спросила Прю, надеясь заняться чем-нибудь более интересным, чем починка бочек и промывание желобов.

Гедеон только взглянул на нее и пожал плечами. Прю отвернулась. У нее ныл живот, и болели груди из-за того, что были так туго стянуты. Только что кончились месячные, усугублявшие боль. Она чувствовала себя прескверно.

— Хэскелл! — При звуке повелительного голоса Прю замерла на месте. — Ты и Най пойдете со мной. Поешьте как следует перед отправлением. Пока не придем в порт, горячей пищи не будет.

— Если вы идете в Бат, лучше предупредите всех в «Одноглазой кошке», чтобы не садились играть с юным Хэскеллом, — крикнул Нед и захихикал. — По-моему, в Портсмуте уже все знают, что надо следить за своими картами.

— Какая игра? — подхватил кто-то другой. — Такой здоровяк, как наш Хэскелл? Да он прямехонько зашагает в бордель мисс Сьюки и не увидит света дня, пока кто-то из нас не затащит его на борт корабля. Правильно, парень? Спроси Молли: прима-девица, такой лакомый кусочек не часто попадается, так, парни?

Раздался гул согласия, и Прюденс заспешила к нужнику, радуясь темноте, скрывшей ее горящие щеки. Она уже достаточно наслушалась их похабных рассказов и знала, что бордель мисс Сьюки такое же заведение, как и «Огненная Мэри».

Две пары глаз провожали ее, пока она не скрылась в темноте. Крау удивлялся, долго ли еще девушке удастся скрывать свой секрет. А Гедеон удивлялся, почему мысль отвести Хэскелла к мисс Сьюки показалась ему отвратительной.

Загрузка...