Покорение Гедеона

Глава седьмая

Лия увидела его по пути на пристань, где собиралась купить рыбу. С врожденной гордостью, доставившей ей в жизни немало неприятностей, она приняла неприступный вид и еще выше задрала голову.

Это был тот самый мужчина, который принес ей послание от близнецов. Он назвал себя Крау, то есть Вороном. Его волосы и впрямь походили на вороньи перья, такие же прямые и черные. Но он не выглядел как те вороны, каких она в жизни видала. Его коричневато-оливковая кожа скорее напоминала хороший сироп из сахарного тростника или цвет воды в болоте, когда солнце сияет прямо над головой. И глаза у него не темно-карие и большие, как у ее народа, а суженные и цвета созревшего желудя.

— Ты принес другое слово от тех детей? — требовательно спросила она, когда он подошел так близко, что мог ее услышать. Лия не собиралась заговаривать первой. Только беспокойство заставило ее разразиться вопросом — беспокойство за свою мизус, так она произносила «миссис». И, наверно, доля страха, совсем небольшая, за близнецов, попавших в лапы Билзебуба, то есть Вельзевула.

Он шел своим обычным шагом, медленным и осторожным, будто бык, которого не оттолкнешь и не остановишь.

— Где дети моей мизус? Ты сказал, что они придут домой. Ты солгал. Говори, мужчина!

— Женщина, я не лгу. Мой капитан говорит, скажи женщине, с ними все хорошо. Я говорю тебе это.

— Сейчас время прийти им домой. Мизус, ей уже не хорошо. — Лия перекинула корзинку для рыбы на другое бедро. Крау протянул руку и забрал у нее корзинку, заработав за свой жест испепеляющий взгляд. — Тебе нужна моя корзинка, мужчина? Иди сплети себе собственную корзину. Твоя женщина сделает тебе корзину. — Она еще выше вскинула голову, отчего стала видна ее шея, длинная, словно у ночной цапли на охоте, торчавшая из чистой белой муслиновой косынки, которую она носила, закрывая лиф ветхого платья цвета индиго.

— Если бы у меня была женщина, она бы нашла более важные дела, чем плести корзины.

Насколько позволяла узкая тропинка, Лия подальше отступила от него. Она чувствовала в этом человеке что-то дикое и чужое, что-то такое, чего не могла понять, хотя легко читала в глубине глаз большинства мужчин. Она попыталась было прочесть, но легче увидеть темную сторону Луны, чем сердце этого человека.

— Дети, скажи им, это от Лии, — начала она снова. — Скажи им, Лия говорит, пусть сейчас же идут домой. Бабушка нуждается в них. — И про себя Лия добавила: и корзинка для рукоделия нуждается в них.

Лия не нанималась к мужчине, который не может платить ей жалованья. Она договаривалась с самим мистером Урией и задолго до того, как ясным мартовским утром 25-го года он отправился на своем корабле через пролив Окрэкок. Она осталась ради мизус и детей, но, если они больше не могут ей платить, Лии придется уйти.

С тех пор как Лия попала в этот мир, она узнала, что белый мужчина больше всего на свете ценит две вещи: свои деньги и свою бледную, как рыбий живот, кожу. Лия не стала бы торговать своей красивой иссиня-черной кожей, предложи ей хоть все золото, лежащее на дне моря. Но она очень быстро поняла: чтобы жить в мире белого мужчины, человеку надо иметь больше, чем откупная бумага, которую он дал. Человеку надо иметь монеты белого мужчины. Женщина мало на что может рассчитывать в любом мужском мире, а черная женщина и того меньше.

Хотя золото, серебро и даже медь уважают все.

Лия когда-то была собственностью старого больного мужчины, чей жестокий сын обращался с ней немного лучше, чем с собственной женой. Не так хорошо, как он обращался со своими собаками.

Никогда больше она не будет принадлежать какому-нибудь мужчине и страдать. Лучше умереть.

Нет такого мужчины, который смог бы завладеть ею. Она дала себе такое обещание в день, когда старый хозяин, умирая, вызвал ее в свою комнату и дал ей вольную, бумагу, освобождающую от рабства. Сын попробовал было остановить отца, но даже при смерти у старика хватило силы на двоих. Лия не стала медлить, чтобы услышать предсмертный хрип хозяина. Она выскользнула из дома и добралась до реки раньше, чем сын послал людей, чтобы уничтожить бесценную бумагу, а ее в цепях привести назад.

Мужчина по имени Крау заговорил снова, и его голос вызывал щекотное покалывание в спине.

— Эта девушка, Хэскелл…

— Ее имя не Хэскелл! Ее зовут Прюденс. Что-то дрогнуло в глубине глаз Крау, а по лицу скользнула гримаса. У Лии возникло странное чувство, что он знал это и раньше.

Лия глубоко вздохнула, а его взгляд моментально упал на то место, где завязанная узлом косынка стягивала лиф.

— Говори, что ты пришел сказать, и иди своим путем. Компания придет сегодня вечером. Старуха заставит меня сделать праздничный ужин из одной маленькой «лягушки» и пригоршни рвотного чая.

Осанна действительно послала ее на пристань за рыбой и китайским чаем. Этот жеманный щеголь Деларуш опять будет крутить носом за столом честных людей. К счастью, Лия умела применить свою магию к тому, что плавает в море. Вымоченная сначала в кислом молоке, приготовленная ею рыба будет годиться и для короля. А рвотный чай после ее колдовства покажется нежнее, чем тот, что привозят из какой-то жаркой страны на другом конце света. Ее чай слишком хорош для такого дьявола, как Деларуш.

С высоко поднятой головой она повернулась и продолжила свой путь. Лия думала о том, что очень скоро ей будут нужны все заклинания, которым когда-то научил ее старый Махаду, чтобы уберечь их от голода. А кто ей вовсе не нужен, так это носатый чужеземец, который лезет в ее дела и смеется над ней из-за того, что она остается с белой женщиной, которая больше ей не платит. Это ее собственная забота, которая его не касается!

Они почти дошли до пристани, где рыбаки с ближних островов выгружали улов. Лия смотрела прямо вперед, делая вид, что человек по имени Крау не вышагивает рядом с ней, помахивая лучшей корзиной, которую она сплела из гибких прутьев. Лия шла прямая как палка, скрестив оставшиеся без груза руки на груди.

— Эта Прюденс, она так разозлила капитана, что он не знает: или улизнуть, или срезать приманку, — лениво бормотал Крау, будто говорил сам с собой. — Он думает, что она мужчина, с ее курткой, туго застегнутой на все пуговицы, и с гульфиком плоским, как камбала. Он думает…

— Шшш, мужчина! Не говори мне такие алые слова! Мизус хорошенько ее выпорет ивовым прутом, если она вернется с бэби в животе!

На этот раз ошибки быть не могло: улыбка раздвинула широкое лицо Крау. Он не издал ни звука, а Лия смотрела на него и говорила себе, что он не самый красивый парень из тех, кого она видала, потому что у него слишком тонкие губы и слишком длинные волосы и пахнет от него китовым жиром и дымом, а не чистым, честным потом.

— Ах, женщина, этого человека не обдуришь. Ты можешь быть свободной, но белый народ опутает тебя самым худшим способом, какой только знает.

— Никакой белый народ не наложит снова свою руку на Лию. Я свободная и уйду с острова, если захочу. И пусть никто об этом не забывает.

Они уже шли почти по причалу, и мужчины, работавшие там, оборачивались и провожали их взглядом. Скорее Крау, чем Лию. На острове Портсмут не было негров. Лию знали все, и всем она давала решительный отпор. Люди, приходившие на пристань, относились к ней с ворчливым уважением. Они ценили независимость черной женщины. Потому что независимость — то качество, которое нужно каждому, кто надеялся выжить на этих мрачных штормовых берегах.

— Глянь, черт возьми, какое диво — на проклятый остров налетели черные птицы, — обратился один из работавших к своему напарнику. Тот кивнул и, оценив ширину плеч Крау, отвернулся и принялся снова размечать доски. Крау на пристани видели и раньше. И все знали, что он член одной из китобойных команд, которые работают в этих водах. Метис вызывал некоторый интерес. Небольшая кучка людей, которая выбрала остров Портсмут для того, чтобы сделать его своим домом, подозрительно относилась к любому чужаку.

— А теперь мне нужна моя корзина. — Лия устремила глаза куда-то вдаль, выше левого плеча Крау, и начала нетерпеливо притопывать маленькой, обутой в туфлю ногой по песку.

— Она нужна тебе пустая или наполненная рыбой?

— Пустая!

— Тогда я сначала ее наполню, чтобы увидеть снова, как вспыхнут дьявольским огнем твои глаза. — С этими словами Крау повернулся и направился к рыбаку, выгружавшему свою сеть на причал.

Перекинувшись с ним парой слов, Крау напряженной походкой зашагал к следующему. Лия наблюдала за его попытками, видела, как он переходил от одного рыбака к другому, и, к собственному неудовольствию, ее всякий раз передергивало, когда ему давали от ворот поворот. Она могла бы пойти с ним, ведь все рыбаки знали, что она работает у мизус. Они часто бросали ей в корзинку лишнюю рыбу, потому что, несмотря на слухи о спрятанном богатстве, жалели мизус, как пожалели бы любую женщину, оставшуюся без кормильца, с двумя озорниками на руках.

Наконец Крау вернулся к началу ряда. На этот раз он говорил дольше и глубже залез в карман. Рыбак протянул ему две рыбины, но Крау покачал головой и показал на две другие. Весь ряд мужчин, выгружавших сети, громко засмеялся, а потом Крау отошел от них с корзиной, но в ней были не «лягушки», а форель. Прекрасная крупная форель, за которую он заплатил в три раза дороже, чем она обычно стоила.

Лия приняла рыбу без малейшей благодарности, ведь она не просила этого мужчину брать у нее корзину и выполнять ее работу. Она бы приняла и «лягушек» и заставила бы мизус думать, что это хорошая рыба. А что подумает Деларуш, ей было наплевать, потому что он злой. Когда он пришел в дом первый раз, она посмотрела ему прямо в глаза, и в ней родилось «знание». Она увидела в них страшную жадность и коварство, и что-то темное, тлевшее в глубине, будто куча угля. Что-то такое, что в один прекрасный день принесет в этот дом несчастье и боль.

Но не ей. Лия знала, что ее лично это не коснется. Коснется ли мизус, Лия не могла сказать. В своем «знании» она не видела ее, но чувствовала ее боль. Самая большая опасность от француза грозила детям, это Лия ощущала почти с самого начала.

Почему? Как?

Но «знание» нельзя отменить. И сколько она ни жгла перья и ни смотрела на рассыпанный кукурузный корм для цыплят, надеясь, что там напишется ответ, ответа не было.

— Я снова приду на это место, — сказал Крау, когда она, не оглядываясь, прошла мимо него. — Я буду искать тебя, женщина! — крикнул он ей в след. Его смех еще долго звучал на тропинке, когда она шла, так сильно напружив спину, что даже заболели плечи.

Но, несмотря на всю свою гордость, Лия еще не раз в следующие дни думала о мужчине с коричневато-оливковой кожей, длинными черными волосами и узкими смеющимися глазами.

Прю влюбилась в Гедеона. Ах, как она презирала себя за собственную слабость! Но все равно любила его — за потрясающе красивую внешность, за безупречную справедливость, по крайней мере, ко всем, кроме нее. И даже за ауру одиночества, которая окружала его, когда он думал, что его никто не видит. Как жаль, что он и пальцем не пошевелил, чтобы поддержать ее чувство. Разумеется; только потому, что считал ее мужчиной.

Он называл ее слабаком, хныкающим коротышкой. Но когда приходило время браться за работу, взваливал на нее самые тяжелые задания, будто думал, что она сильнее, по крайней мере, троих мужчин.

А Прю? За все золото Испании она бы не позволила сорваться с губ хоть единому слову жалобы. И неважно, что она почти надорвала спину, когда таскала и колола огромные деревья для огня под котлами, и неважно, что она чуть не лишилась трех пальцев, когда училась правильно ставить бочку у плиты.

Он оценил ее старания? Нет! Она почти не помнила случая, чтобы он не хмурился, глядя на нее, будто она испортила всю работу.

— Не многовато ли, кэп, вы наваливаете на мальчишку? — спросил однажды утром Лир, когда Гедеон приказал ей построить новую ограду для трех оставшихся свиней, перевести их туда и засыпать песком страшно вонявшую и окруженную мухами старую площадку.

— Ты уже кончил конопатить третий вельбот? — Гедеон уставился на него ледяным взглядом.

— Пакля вся вышла.

— Тогда взломай ту бочку смолы и начинай дергать пеньку.

— Да, сэр, сейчас, сэр, — пробурчал рассерженный рулевой.

А Прю уже взяла лопату и грабли и неохотно зашагала к загону для свиней. Из всех заданий, какие он мог бы дать ей, это было самое омерзительное! Потом он приказал ей копать новую канаву и передвигать нужник.

— Когда закончишь, Хэскелл, можешь начать копать канаву прямо за линией дюн. Потом вобьешь по углам четыре столба и наберешь веток для стен. Старые слишком далеко, чтобы их переносить.

Неужели она думала, что любит его? Она его ненавидит! Уже почти стемнело, когда Прю наконец закончила мерзкую работу и начала ловить, проклятых, визжавших на весь берег животных. Наконец она догадалась соблазнить их початком сухой кукурузы и перевести на новое место.

Прю пришла к мысли, что свинину она тоже ненавидит. Грубое и жилистое мясо, с привкусом рыбы, остатками которой они кормят этих гнусных тварей! Во всем мире нет такого рассола или маринада, который сделал бы их мясо съедобным.

Хотя Прю вымазалась в грязи, а погода стояла теплая, она не рискнула пойти к пруду, чтобы искупаться. К тому времени, когда она доберется туда, уже совсем стемнеет. А возле пруда водятся змеи толщиной с ее ляжку. Перед самым ужином Прайд и Бен искупались в океане. Но она не решилась.

Завалившись в постель, Прю от усталости моментально заснула, так никогда и не узнав, что Гедеон целых пятнадцать минут стоял в дверях ее хижины, уставившись на маленькую загорелую ногу, высунувшуюся из-под легкого одеяла.

— Мы устроим соревнование гарпунеров, — объявил на следующее утро Гедеон. С ввалившимися глазами и мрачным лицом капитан появился, едва рассвело, когда люди ворчливо выражали недовольство первой кружкой кофе, приготовленного Гуджем. Стряпня Гуджа была даже хуже, если такое возможно, чем та, которой их потчевал Хэскелл. — Все желающие испытать себя через десять минут встречаются у прибитого морем бревна.

Гедеон старался не смотреть на девчонку, но замечал малейшие изменения в ее внешнем виде. Она похудела. Проклятие, он собирался дать ей урок, а вовсе не убивать! Если бы только девчонка не была такой чертовски упрямой! Почему она не плачет? Почему не просит его облегчить ей работу?

Он бы тут же смягчился, но сначала, черт побери, она должна попросить его! В любом мужчине или женщине гордость — хорошая вещь, но здесь тот случай, когда гордости чересчур много.

Хотя эта же самая гордость, как он рассчитывал, должна спасти ее. Или его. Ясно только одно: так он загонит ее до смерти, чего допустить нельзя. Потому что страдал он от этого еще больше, чем она. А эта упрямая маленькая ослица скорее сломается, чем согнется.

Сезон закончен, поэтому безопаснее сделать ее гарпунером. Ей бы пришлось держать в порядке свой инструмент, копье, но, слов нет, это легче, чем драить песком огромные пятилесятигаллонные котлы, чистить их и смазывать жиром, чтобы не заржавели, или вбивать столбы, копать канавы и строить из веток ограду, которая рвет одежду и оставляет кровоточащие ссадины на руках и лице.

Проклятие! Когда он увидел ее, то чуть ли не кинулся просить у нее прощения. Так опутала его девчонка.

Пусть поиграет в гарпунера. В последнюю неделю сезона от этого не будет вреда. И во всяком случае, ее не будет на стоянке. Да и от леса пусть держится подальше, потому что в прошлый раз она что-то загрустила, отправляясь с Булли рубить дрова. Если Булли рассмотрит этот нежный, как коробочка хлопка, рот…

Гедеон выругался, что последнее время делал необычно часто. И вытер внезапно вспотевший лоб. И не первый раз проклял тот день, когда привел ее на стоянку.

Слава Богу, скоро он избавится от нее. Сейчас они просто тянут время, закрывая стоянку до следующего сезона и не спуская глаз с моря в ожидании последних дрифтеров. Еще пара недель, и он отделается от этой маленькой нарушительницы спокойствия.

Когда внутренний голос высмеял его, напомнив, что он мог уже давно повести себя как мужчина, а потом продать ее в Портсмуте, Гедеон отказался его слушать. Так же, как он отказался слушать голос разума, голос, радевший о его собственном спасении.

— Вы вдвоем, да? — спросил он несколько минут спустя, когда подошел к Хэскеллу и Наю, стоявшим возле огромного бревна красного дерева, прибитого волнами к берегу. Здесь же собралась и вся команда, надеявшаяся чуть развлечься, чтобы перебить монотонность ежедневной работы.

— И я, сэр, — закричал Бен, в спешке подтягивая штаны и подбегая к ним. Он был последним в очереди в новый нужник.

— Тогда вы втроем. Товий, вы позаботитесь, чтобы все было по правилам?

Старик, полностью оправившийся от тяжелого испытания, сделал шаг вперед и положил копье. Железный брус с прикрепленным к нему линем длиной в двадцать морских саженей, который гарпунер должен сложить кольцами, был предназначен для каждого соревнующегося. На песке провели линию в пятидесяти футах от бревна.

Гедеон заметил, как от возбуждения засверкали глаза девчонки. Он рассчитывал, что злой дух соперничества, живший в ней, сделает свою работу. Все шло так, как он и планировал.

До тех пор пока она выигрывает, жизнь играет в ней. У нее гораздо меньше силы, чем у двух других, зато глаз безошибочно точный. Он видел, как она бросала ножи, соревнуясь с половиной команды, и среди них не нашлось ни одного, кто мог бы выиграть у нее.

— Делайте ваши ставки, парни! — закричал Нед, который уже настолько выздоровел, что мог следить за ходом пари, а заодно лишний раз удостовериться, что ему как гарпунеру равных нет.

— Если у нас есть гарпунер для еще одной команды, то в следующем сезоне мы спустим на воду четыре вельбота, — сказал Гедеон. Но можете не сомневаться, Хэскелла в ней не будет.

Прю, как ее учили, тщательно сложила кольцами линь, чтобы он свободно разматывался. Затем поставила носки на линию, ее маленькие ноги врылись в песок для опоры. После этого она подняла, словно взвешивая, копье, чтобы почувствовать тяжесть линя, который будет тянуться сзади, подставила лицо ветру, чтобы определить его силу, и расслабилась.

Другие сделали почти то же самое. Копье они бросали по очереди. Первым Най, вторым Хэскелл и третьим Бен.

— В тебе слишком мало веса, Хэскелл, — пробормотал себе под нос Бен, но ветер отнес его слова к Гедеону, который стоял в нескольких шагах за проведенной линией. — Знаешь, ведь это не то, что бросить в лунки пригоршню костей.

— Посмотрим, — спокойно ответила девчонка, и Гедеон почувствовал, как у него от гордости защемило грудь. Все в порядке, она, легкая как пушинка, совершенно спокойна. Бог знает, женщина-гарпунер — неслыханное дело, но она вела игру. Мужчина не мог удержаться, чтобы не восхищаться ее непотопляемым духом. Если бы она и в самом деле была парнем, он бы гордился, называя ее своим сыном.

Прайд испепелял сестру взглядом. Его узкое лицо все еще горело от злости. После того как Гедеон сделал объявление, у него было всего несколько минут, чтобы отговорить сестру от этой безумной затеи. Его слова напрасно сотрясали воздух.

— Черт возьми, Прю, только потому, что ты обычно хорошо стреляла, когда мы были младше… — начал он.

— «Младше»! Я могу в любое время набросить на тебя кольца, и ты знаешь это!

— Заткнись! Во всяком случае, здесь ты не победишь. Но даже если и победишь, это не принесет тебе никакой пользы. Сезон закончен. И больше нет китов, идущих к берегу. Они все ушли на север или собираются туда. И раньше, чем ты это поймешь, ты вернешься домой и будешь помогать в кухне Лии. А я, черт возьми, прикую тебя, если понадобится, к дверному косяку, чтобы ты не влезла еще в какие-нибудь неприятности.

Ему бы надо знать, что с ней так говорить нельзя. Ее лицо приняло такое выражение, какое обычно появлялось, когда папа натравливал их друг на друга. Но она только состроила сладчайшую улыбку.

И это не убавило ни капельки его тревоги.

— Все готово, парни. Бросайте прямо в дыхало, — прокричал Товий. На бревне лежал сделанный из линя узел, на три четверти повернутый кверху, точное повторение дыхала кита. Это была их мишень.

Все трое заняли позицию и в готовности ждали, когда раздастся следующий выкрик Товия.

— Эй, Най! Готов, взял, бей!

Копье проскользило над поверхностью бревна и на три фута зарылось в песок. Най застонал. Те, кто поставил деньги на его победу, выругались, и наступила очередь Прю.

Бросок копья совсем не походил на стрельбу, когда она метила глазом в цель вдоль ствола охотничьего ружья Альберта Терстона. В этот раз ей приходилось стрелять, подняв руку выше плеча.

Прю набрала побольше воздуха и, сделав короткий выдох, вся сосредоточилась на крохотной мишени. Ноги расставлены, тело напряжено, как тетива лука. И тут она услышала команду:

— Бей!

Над ухом пропел линь, захватив с собой несколько прядей волос. И даже раньше, чем она осознала, что холодное железо вырвалось из ее рук, копье глубоко погрузилось в самый центр узла, древко еще вибрировало в воздухе, а линь благополучно упал на сверкающий песок.

Загудели одобрительные возгласы, и тех, кто ставил на Хэскелла, и тех, кто ставил против. В первый момент Прю не поверила в свою удачу. А затем засмеялась и стала танцевать на песке. Прайд побежал к бревну, чтобы вытащить ее гарпун. А как только приволок его, она повисла у него на шее — как раз в тот момент, когда Товий крикнул:

— Бен, ты готов, парень? Стань на отметку, возьми копье. Бей!

Бен попал в «губы кита». Близко к цели. Но в соревновании мог быть только один победитель, и все знали, кто он. С вытянувшимся лицом Бен подошел к Прю и поздравил ее. А она пробормотала что-то об удаче и о ветре, внезапный порыв которого отнес его гарпун от курса.

Если Прю надеялась провести день, греясь в лучах своей славы, то очень заблуждалась.

— Ладно, Хэскелл, — холодно проговорил Гедеон без единого слова поздравления. — Сегодня твоя очередь готовить на кухне. С этого дня можешь начать проверять свой гарпун. Нед даст тебе несколько указаний.

Дьявол тебя забери, Гедеон Макнейр! Бесчувственный, тупоголовый зануда, без тени человеколюбия, подобающего библейскому имени!

— Посмотрим, кто будет смеяться последним, — несколько часов спустя все еще кипела она. Разум негодовал, а руки яростно отрубали верхушки красно-белого турнепса и бросали его в мутное жаркое вместе с картошкой, морковью, луком, диким лавровым листом и соленой свининой.

Теперь, когда дни стали длиннее, команда, закончив ужин, еще долго сидела на свежем воздухе под кухонным навесом. Мужчины болтали, играли в карты, допивали последний ром из дневной порции и жаловались на жаркое.

Прю добродушно принимала их упреки. Ничего не поделаешь, к концу сезона в мужчинах нарастало беспокойство. Они брюзжали по любому поводу, но не держали на сердце зла. И она знала это.

— Если бы ты, парень, сварил еще один котелок кофе, я бы от него не отказался. Но в этот раз постарайся не добавлять столько смолы, — сказал Булли. Прю заметила искорки в его глазах и шутливо потянулась к коробке с солью. Ее кольнула мысль, как сильно она будет скучать без них, когда покинет стоянку.

Ночь стояла безлунная, а это значило, что не будет ночной вахты. Гедеон в таких обстоятельствах придерживался мнения, что не надо понапрасну тратить энергию своих людей.

Правда, когда дело не касалось ее, устало напомнила себе Прю. Усевшись на поленницу дров, она скрестила на коленях руки и на мгновение опустила голову. Ей бросились в глаза собственные босые ноги и оборванные края штанов. Мне нужны новые ботинки и новые штаны, со вздохом подумала она.

Нет, черт возьми, ей нужны новые платья.

Какая досада! Временами ей хотелось, чтобы Гедеон Макнейр никогда не попадался ей на глаза. Ведь он вводил ее в такое смятение, что Прю не понимала, на каком она свете. И даже не понимала, чего хочет.

Нет, она знает, чего хочет. Прю снова вздохнула и почувствовала резкий запах щелочного мыла, идущий от ее рук. Если она и научилась чему-нибудь после того, как был убит отец, так это одному: заниматься тем, что может быть сделано, а не заботиться о том, чего сделать все равно нельзя.

И прежде всего, красавицей ей никогда не стать. У нее прямые каштановые волосы, а не золотистые, как у Энни. А глаза вообще неопределенного цвета, не голубые, не зеленые и не серые.

Она и раньше-то была вполне обыкновенной. А что же говорить теперь, когда она прожила долгие месяцы в столь неблагоприятных для красоты обстоятельствах. Понадобится что-то большее, чем несколько примочек из жирного молока на лицо, которые ей делала Лия. А сколько нужно специального масла для волос, чтобы вернуть им былую мягкость. Что же касается рук и ногтей, то вряд ли их когда-нибудь удастся привести в порядок.

Есть только одно спасение — носить перчатки. Не кружевные митенки вроде тех, что хранятся в сундуке матери, а длинные шелковые перчатки, которые спрячут обезображенные костяшки пальцев и мозоли на ладонях.

И ей, конечно, нужны новые платья. Правда, есть старые платья матери, но она не видела среди них ничего достойного. Энни могла бы помочь ей выбрать, потому что у нее наметанный глаз на такого рода вещи.

Запустив пальцы в волосы с посекшимися концами, Прю с сомнением размышляла, можно ли их вообще привести в нормальный вид. Сейчас на ощупь они напоминали беличье гнездо, насквозь пропитанное солью. Но по крайней мере они понемногу отрастают. Все мужчины за зимние месяцы обросли космами. А у Прайда даже вылезла маленькая бородка, которая ему шла. У нее мелькнула мысль, что брат превратился в довольно красивого молодого человека.

Конечно, не такого класса, как Гедеон, да и откуда ему взять такой класс?

Прю печально вздохнула, когда растрескавшаяся мозоль на ладони зацепился за волосы. Даже если волосы начнут блестеть, как раньше, а кожа станет мягкой и сойдет этот красный загар, у нее все равно останется проблема — как снова найти Гедеона.

Посмотрит ли он на нее? Узнает ли? А если узнает, не будет ли презирать за то, что она обманывала его все эти месяцы?

Прю резко встала и отряхнула сзади песок со штанов. Вместо того чтобы сидеть и строить воздушные замки, мечтая о мужчине, которого она, может быть, никогда снова не увидит, ей бы лучше подумать о том, как обеспечить больную бабушку. Если бы в этот момент сам капитан «Летучего голландца» восстал из мертвых и предложил ей кошелек, она бы выбрала другой способ. С нее уже хватит играть в грабителя с большой дороги, большое спасибо, наигралась!

Прю нашла Гедеона в его хижине одного. Склонившись над грубым столом, он помечал в своем гроссбухе заработки и бочки с китовым жиром. Не дожидаясь приглашения войти, она стукнула костяшками пальцев в дверь, та открылась, и Прю влетела, едва не споткнувшись о его башмаки, стоявшие у, порога.

— Капитан Макнейр, — начала она самым настойчивым, самым решительным тоном, — Нед говорит, что получил еще полдоли после того, как стал гарпунером.

Подбородок у Гедеона окаменел. Он три дня не брился, а к пруду не ходил с тех пор, как нашел там ее.

— Я знаю. Если это все, что ты пришел сказать, то можешь идти.

Или нарвешься на последствия моего чертовски вспыльчивого характера, мысленно добавил Гедеон. Он устал. Он как следует не спал с того дня, как увидел ее в пруду, гордо выставившую напоказ свою наготу. Маленькая распутница!

И как назло, чтобы окончательно испортить себе настроение, он потерял при расчетах пять бочек.

— Ну? — спросил он. — Ты туг на ухо?

— Тогда с нынешнего дня я тоже могу надеяться на такую долю?

С усилием подавив гнев, Гедеон произнес со зловещим спокойствием:

— Можешь надеяться, черт… Хэскелл. Прю не отступила, она все же была не вполне женщина, но и не вполне мужчина — ей не удалось удержать легкую дрожь нижней губы. Он произнес ее имя как проклятие.

— Я чем-то рассердил вас, Гедеон, то есть сэр?

Как ни обидно было ей спрашивать, она не могла вынести, чтобы он смотрел на нее словно на грязь, прилипшую к подошве башмаков.

Гедеон отодвинул лампу и уставился в гроссбух. Она ждала, желая убежать, но еще больше желая разгладить глубокие морщины, избороздившие его высокий лоб. Прядь выгоревших на солнце волос падала на одну бровь и сверкала при свете масляной лампы. Если бы он выглядел по-другому, призналась себе Прю, она бы его ненавидела. По правде говоря, внешность мужчины — это ничто, пустяковое семейное дело, случайность рождения, вот и все.

Но, как ни пыталась она настроить свое сердце против него, ее притягивало что-то более глубокое, чем внешняя красота, что-то более сильное, чем страстное влечение. Она твердо знала, не понимая, откуда она знает, что предназначена Гедеону Макнейру, а он ей.

Только как убедить его в этом?

Гедеон запретил себе смотреть на нее, но все равно остро ощущал ее присутствие. Почему она не уходит, черт ее побери? Ждет, чтобы он вышвырнул ее? Или собирается предложить ему себя и выпросить две полные доли?

Доли чего? В этом сезоне не будет больше китов.

— Ну? Чего ты ждешь? — прорычал Гедеон.

Она ничего не ответила, и он сделал ошибку, взглянув прямо на нее, о чем моментально пожалел. Она стояла на пороге хижины, утопая в грубой рубашке, выданной ей на стоянке, и в брюках, которые свободно болтались сзади, сглаживая очертания ее округлых бедер, гульфик смешными складками висел на плоском причинном месте. Это послужило бы ей…

На крохотную долю вечности глубокие голубые глаза Гедеона вспыхнули, встретившись с ее холодными и зелеными, как море, глазами. И он горько выругался. Если в этот же момент он не избавится от ее проклятого присутствия, то швырнет ее на песчаный пол и возьмет тут же, грубо и быстро.

— Убирайся, — спокойно проговорил Гедеон.

— Но, сэр, вы не сказали…

— Убирайся. Ты самый ядовитый мусор, плавающий в воде, какой когда-либо досаждал мне. И если ты не укоротишь свою наглость и не исчезнешь с моих глаз, я выпорю тебя так, что тебе и вправду будет из-за чего скулить! Тебе все ясно?

Гедеон быстро отвернулся, чтобы не схватить ее в объятия. Но все же не так быстро, чтобы не заметить, что глаза ее наполнились слезами. И тут же ужаснулся: что она делает с ним, будь проклята ее душа? Не в его правилах так обращаться с человеческим существом, будь то мужчина или женщина. Никогда он не бывал таким грубым.

Но не только Гедеон заметил, что Хэскелл слишком много грубостей терпит от капитана, а спасается от них только тогда, когда Гедеон делает вид, будто несчастного парня вообще не существует.

— Не знаешь, кэп не ставил на Бена, что тот выиграет в бросании гарпуна? — спросил один из гребцов, лениво выстругивая новое весло, чтобы заменить расколовшееся.

— Кэп Гедеон не делает ставок. Будь я проклят, если знаю, что грызет его. Но точно ему из-за чего-то прищемили хвост, это чувствуется.

Прайд по мере сил старался бывать рядом и прикрывать Прю от неприятностей, которые она ухитрялась навлекать на себя. Но он мало, что мог сделать, не раскрыв секрета их игры. И сейчас, когда почти наступило время возвращаться домой, едва ли стоило нарываться на опасность.

Крау наблюдал за происходящим, и понимание светилось в его глазах. Скоро он отведет девушку к Лии. Но даже если это случится завтра, все равно он, кажется, опоздал.