Вовсе не ангел

Посвящается Тери Кис за ее поддержку Kickstarter веб-сериала Морганвилля


Это первый наш оригинальный рассказ в этом сборнике, и снова… это история Мирнина и его борьбы быть человеком (или вампиром), которым он хочет быть. Это также рассказ о его первой встрече(ах) с дамой, которую мы знаем (в Горькой Крови и следующих книгах) как Джесси, рыжего бармена, чья история неразрывно связана с туманным прошлым Мирнина и Амелии. Хотя у Леди Грей есть своя история, и, возможно, когда-нибудь я ее тоже расскажу.


На этот раз он был в темнице несколько месяцев, или по крайней мере он так думал; время как жидкость, изгибается, течет и разделяется на ручейки, которые высыхают. Оно как циркуляр, подумал он, как змея, поедающая свой хвост. Однажды у него на мантии была такая брошка из мерцающей меди, вся ее чешуя проработана в мельчайших деталях. Мантия была темно-синей, очень идущей к лицу, из толстой шерсти и выделана мехом. Она помогала ему остаться в живых, когда-то давно, в метель. Когда он был жив.

Это был один из многочисленных случаев, когда он пытался сбежать от хозяина. Конечно, его хозяину не нужна была мантия или мех, или что-нибудь, чем можно укрыться, когда его искал. Его хозяин мог бежать весь день и ночь, мог чувствовать его запах на ветру и следить за ним, как волк, преследующий оленя.

А потом съедающий его. Но понемногу, по укусу за раз. Его хозяин был милосерден.

В темнице холодно, подумал он, но как и его старый хозяин, теперь его не беспокоил холод. Влажность, возможно… влажность его беспокоила. Ему не нравилось ощущение воды на своей коже.

На этот раз он здесь слишком долго, подумал он; его одежда почти сгнила, и он мог видеть его ослепительно белую кожу, проглядывающую через прорехи и дыры в том, что когда-то было прекрасным льном и экзотическим бархатом. Не говоря о былом цвете, когда времена были лучше… темно-синий, как мантия, возможно. Или черный. Он любил черный. Волосы у него были темные, а кожа загоревшей, но сейчас волосы спутаны в беспорядке до неузнаваемости, а кожа как лунный свет с медным отливом. Когда у него было достаточно еды, она снова темнела, но он долго голодал. На крысах не протянешь, и у него заболело в суставах, как у старика.

Он не помнил, что такого сделал, что оказался здесь, снова, в темноте, но он предположил, что это должно быть что-то глупое, или вопиющее, или просто невезение. Это не имеет большого значения. Они знали, чем он был, и как его содержать. Его заперли, как кролика в клетке, и будет ли он мясом на столе или мехом на мантии богатого мальчика, ему ничего не оставалось, кроме как ждать и наблюдать.

Кролики. Он всегда любил кроликов, любил их мягкий как шепот мех и их любопытные, шевелящиеся носы и пышные хвосты. У него был крольчонок, когда он был ребенком, коричневый такой, он спас его от клетки, когда тот был совсем маленьким. Он кормил его своими крохами еды и прятал подальше от его матери и сестры, пока он не стал слишком большим, и мать забрала его, а потом было кроличье тушенное мясо, и он плакал и плакал…

На его щеках были слезы. Он вытер их и попытался выбросить эти мысли, но как и все его мысли, у них была своя воля; они прыгали, бегали и кричали, и он не знал, как успокоить их.

Может, ему суждено быть здесь, в темноте, где он не мог нанести больший вред.

Никаких шагов в коридоре, но он услышал лязг ключа в замке, громкий, как церковный колокол, и это заставило его попытаться подняться на ноги. Потолок был низким, и лучшее, что он мог сделать, этот присесть и забиться в угол, пытаясь спрятаться, хотя скрываться самое глупое, что можно сделать. Он был силен — он мог сражаться. Он должен сражаться…

Отблеск факела обжег глаза, он вскрикнул и закрыл их. Серебряные цепи на его руках щелкнули, и он почувствовал запах свежих ожогов, когда они обожгли новую, свежую кожу.

— Боже милостивый, — прошептал голос, новый голос, добрый голос. — Лорд Мирнин? — Она — а это была она, понял он — выпалила имя. Ужас в ее тоне врезался в него, и на мгновение он задавался вопросом, как плохо он выглядел, чтобы породить такую жалость. Такую незаслуженную симпатию. — Мы узнали, что вас удерживают здесь, но я и представить не могла…

Его глаза быстро адаптировались к новому свету, и он сморгнул ложные образы… но она все еще блестела. Золото, на ее бледном платье была золотая отделка, и золото вокруг ее шеи и на ее тонких пальцах. Волосы сияли красным, сплетенные в виде короны.

Ангел явился в его ад, и она горела.

Он не знал, как говорить с ангелом. В конце концов, он никогда не встречался с ними раньше, и она была такой… прекрасной. Она произнесла имя, его имя, имя, которое он потерял здесь, во тьме. Мирнин. Меня зовут Мирнин. Да, похоже на правду.

Она, казалось, поняла его колебания, потому что сделала шаг, наклонилась и положила что-то между ними… затем снова с факелом отошла к двери. То, что она оставила на испачканном каменном полу, привлекало его внимание не столько внешним видом — простой, покрытый глиной кувшин — сколько вкусным, невероятным запахом, исходящим из него как невидимая аура. Теплая. Легкая. Еда.

Он вскарабкался как паук, открыл его и вылил кровь в рот, и это была жизнь, солнце и цветы, и каждая хорошая вещь, которую он когда-либо знал, жизнь, и он осушил кувшин до последней липкой капли и плакал, прижимая его к груди, потому что он забыл, что значит быть живым, и кровь напомнила ему, что он потерял.

— Тише, — прошептал ее голос около его уха. Она коснулась его, и он отшатнулся, потому что знал, какой он был грязный, оборванный и побитый судьбой, а она такая прекрасная, такая хорошая. — Нет, сэр, тише. Меня послали, чтобы привести вас в безопасное место. Меня зовут Леди Грей.

Серый ей не шел; странный цвет, ни черный, ни белый, ни блеска. Она огненная и красивая, а вовсе не серая.

Что-то в его памяти всколыхнулось, сплетня, подслушанная за пределами его камеры от людей, живущих за пределами этого камня. Леди Грей стала королевой. И пробудет ею недолго.

А потом одинаковые голоса. Леди Грей мертва — что я тебе говорил? Порубили на плахе. Вот что дает политика, хлопцы.

Это была Леди Грей, но у Леди Грей голова была отрублена, а у этой на месте.

Он посмотрел вверх и узнал. Блеск в ее глазах, отражающийся факелами. Голод. Дикое желание жить. Она была, как он, высасыватель крови, пожиратель крови. Вампир. Что интересно. Он не думал, что вампир может пережить обезглавливание. Он не экспериментировал. Эксперименты — да, ему нравились эксперименты. Тесты. Испытания. Изучение пределов вещей.

— Леди Грей, — произнес он. Его голос звучал словно скрипящий старый шарнир. — Простите.

— В этом нет необходимости, — сказала она. — Позвольте мне увидеть ваши руки.

Он поднял их, нерешительно, и она издала звук боли, увидев ожоги, которые были у него под серебряными наручниками. Она перебрала толстое кольцо ключей, нашла серебряный и вставила в замок. Они раскрылись, соскользнули и тяжело лязгнули о каменный пол.

Он пошатнулся, шокированный от свободы.

— Вы можете идти, Лорд Мирнин?

Он мог, как выяснилось, но это был неуклюжий процесс, и его босые ноги скользили по плесени на камне. Она испортит подолы грязью, подумал он. Хотя она не беспокоилась по этому поводу и, когда он достиг ее, она быстро обвила его рукой и дала ему поддержку, в которой он так нуждался. Ее другая рука все еще держала факел, но она держала его подальше от них обоих, что помогло его глазам сосредоточиться на ее лице, о, ее лицо, так мило и хорошо сформировано. Рот создан для улыбок, сейчас это казалось очень важным.

— Прошу прощения, — сказал он, и на этот раз его слова были более искусными. — Я не в той форме, чтобы развлекать гостей.

Она рассмеялась, и это было как ясный звон курантов. Это был звук, от которого больно кололи слезы. Надежда здесь может быть смертельной вещью. Мучительной.

— Я не гость, и надеюсь, это не ваш дом, — сказала она ему и нежно похлопала по руке, прежде чем снова прочно удерживать. — Я забираю вас отсюда. Идемте.

Он оглянулся на узкую каменную дыру, которая так долго была его домом. В ней ничего нет, кроме сделанных им царапин в камне, полубезумные слова и математика, которая никуда не вела, и все начиналось по кругу.

Он пошел с ней в воздух, который чувствовался свежим и новым. Он мог слышать слабые стоны и крики других, но она игнорировала их и вела его по длинным каменным ступеням к открытой двери.

Он вошел в комнату охранника с шипящим в камине огнем и двумя мужчинами, лежащими мертвыми на полу. Их обед еще стоял на столе, их мечи лежали в углу. Он знал этих людей, по запаху, если не по внешности. Они были его охранниками несколько месяцев. Они часто менялись, тюремщики. Возможно, они не в силах быть внизу долго в темноте, чтобы не начать думать, что они так же в ловушке, как и их подопечные.

Он учуял в них кровь, и она была такой же, как та, что бежала по его венам, наполняя его силой. Леди Грей пролила их кровь, прежде чем убила их.

Он ничего не сказал. Она повела его к другой двери, больше лестниц, еще больше, пока не появился другой портал, который привел в холодное, чистое, открытое пространство.

Они были снаружи. Снаружи. Он остановился, все его чувства переполнились ночью, луной, звездами, шепотом ветра на его лице. Так много. Слишком много. В вертикальном положении его держала только сильная рука Леди Грей на его.

— Почти пришли, — пообещала она и потянула его дальше, спотыкающегося и неуклюжего от обилия свободы, к паре привязанных поблизости лошадей. Темные лошади, скрытые в ночи, с оборками вокруг металла. — Как думаете, вы можете сидеть в седле, мой лорд?

Он мог. Он взобрался по памяти, ноги в стременах, вожжи в руках, которые знали свою задачу, и последовал за мерцанием платья леди во тьме… что, как он понял, вовсе не тьма для его быстро адаптирующихся глаз. Оттенки синего и серого, цвета приглушены, но не скрыты. Луна освещала так много… замок, который они оставили позади, пустые поля вокруг, чистую белую ленту дороги, по которой они следовали. Деревья быстро сомкнулись вокруг них, скрывая их, и он почувствовал, впервые, что он был снова свободен.

Он не знал, что это значит, но было приятно.


***


Поездка продолжалась всю ночь, и когда горизонт начал медленно слабо освещаться, Леди Грей привела его в чертог — не замок, и не крепость, но что-то, построенное для силы и цели. Он не знал, в каком стиле он оформлен, но казалось, что здесь достаточно безопасно.

В нем не было окон, за исключением затененных щелей на самых вершинах стен.

Ворота раскрылись для них, когда они подъехали ко входу, и внутри он понял, здесь были замешаны люди, а не магия: вампиры, как он сам, одетые в простые черные туники и галифе, которые открыли, а потом заперли за ними ворота. Лошади без единого слова были уведены в конюшни, а затем они вошли внутрь башни, построенной еще более твердой и крепкой, освещенная для вампирских глаз.

— Оно ваше? — спросил он леди, еще поддерживающую его вес, когда они шли. — Это место?

— Это безопасное место, — сказала она. — Я не строила его и не обладаю им. Думаю, вы скажете, это относится ко многому. В случае необходимости мы разделяем наши убежища. — После короткой паузы она сказала с тем, что он думал, было забавой. — Вы грязный.

— Да, — согласился он.

— Мы приведем тебя в порядок.

Его ангел привел его в комнату рядом с задней частью донжона — не просторную, но была наклонная щель для окна вблизи потолка, и хотя у него был неприятный момент ужаса, переступив порог, он обнаружил постель с периной, а не только цепи и боль. Это было так долго, он задавался вопросом, может ли он даже спать в такой кровати, но это была ужасно замечательная кровать, даже чтобы думать на ней.

— Я организую ванну, — сказала Леди Грей и вытащила стул из-за угла, который он даже не заметил, так был ослеплен постелью. — Сидите здесь. Я вернусь в ближайшее время. — Она колебалась у двери, положив руку на замок, и он увидел сострадание на ее лице. — Я оставлю ее открытой?

Он медленно кивнул, изумленный, что она так легко это поняла, и смотрел, как она молча удалилась из комнаты. Он решил, что это сон. Прекрасный сон, замечательный, но это сделало бы все хуже, когда он проснется с жгущими цепями и замками и холодными, пустыми камнями. Он предпочел бы не спать. Не надеяться. Лучше жить в темноте.

Он закрыл глаза, заставляя себя проснуться, но когда он снова открыл их, ничего не изменилось. Его тело ныло от езды и напряжения мышц, отвыкших от движения; его голод притупился, хотя он еще не насытился. Конечно, если бы это была иллюзия, он бы представлял себя свободным от боли и жажды. Разве не в этом смысл сна?

Он вздрогнул, когда Леди Грей снова появилась в дверях. Она сменила одежды на простое бледное платье, сняв все ювелирные изделия и изысканные вещи. На ее руке много сложенной одежды. Она остановилась и улыбнулась ему… медленно, тепло, полная беспокойства.

— Могу ли я вам помочь? — спросила она его. Он моргнул, не уверенный, как ответить, а затем кивнул, потому что вдруг понял, что ему будет трудно стоять самому. Сейчас слабость была его постоянным спутником. Он задавался вопросом, останется ли таким навсегда. Конечно же, нет. Вампиры не настолько слабы.

Но на самом деле он чувствовал себя очень слабым.

Ее рука под его ощущалась сильной, и он прислонился к ней, когда они шли к тому, что должно быть выделено в качестве купальной комнаты. В ней была большая медная ванна, достаточно большая, чтобы вместить матерого человека, если он был настолько храбр, на трехногой табуретке рядом куча простыней, чтобы обмотаться. В ведре даже было жидкое мыло; пахло лавандой. Вода была достаточно теплой, чтобы распарить холодный воздух.

Он наполовину снял свою рубаху — то, что от нее осталось — когда вспомнил свои манеры и натянул ее обратно.

— Простите, госпожа, — сказал он. — Я… сам не свой.

— И в этом нет ничего удивительного, — ответила она бодро. Она повязала кусок ткани на рыжие волосы, которые теперь косой перекинуты назад. — Вам нужна помощь, Лорд Мирнин. Я далека от застенчивости. Раздевайтесь.

— Я… — Он был совершенно в растерянности и смотрел на нее, пока ее огненные брови не вскинулись. Она выглядела более властной, чем любой купальщик, которого он мог представить. — Это неуместно, вы… королева…

— Мертвая королева, хорошо погребенная, и она мне никогда не нравилась. Я достаточно быстро обнаружила, что эта жизнь дает мне свободу, которой я раньше не знала. Думаю, мне это нравится. — Она одарила его очаровательной улыбкой и еще больше изогнула брови. — Я отвернусь, если вы поклянетесь, что не упадете и не размозжите голову о камни.

— Я постараюсь, — пообещал он. Она вежливо повернулась, и он быстро разделся, шокированный при виде его собственной кожи после столь долгого времени, но рад, очень рад убрать с тела эти жесткие дурные тряпки. Залезть в ванну было сложной задачей, и он поднял настоящий всплеск, когда его ноги соскользнули, и он погрузился в воду. У него перехватило дыхание, а затем он охнул.

— Защищена ли ваша скромность, сэр? — спросила Леди Грей. Ее голос звучал так, как будто ей было трудно сдержать смех. Мирнин оглянулся, схватил небольшую ткань и аккуратно повесил ее в соответствующих областях, прежде чем он прислонился спиной к меди задней части ванны.

— Это не скромность, — сказал он ей, когда она повернулась. — Это вежливость. Я не хотел потрясти такую леди, как вы.

— Я никогда не потрясена. Больше никогда. — Она подняла его лохмотья с пола, нахмурилась и бросила их в кучу в углу. — Их мы сожжем. Чистая одежда будет ждать, когда вы закончите. Могу ли я помочь вам потереться?

— Нет! — он почти затопил пол в волне воды и пододвинул ведерко с мылом ближе, чтобы зачерпнуть горстку. — Нет, я справлюсь. Спасибо.

— Вам нужна помощь, чтобы помыть волосы, — сказала она. — Я могу помочь.

Так что это было то, что, несмотря на его беспокойство и дискомфорт, он намочил грязные волосы под водой, а затем поднялся, чтобы позволить ей намазать лавандовое мыло в запутанный беспорядок и тереть с беспощадной силой. Это заняло гораздо больше времени, чем мытье всего остального. Он больше не беспокоился о своей скромности; пузырьки, которые образуются в воде, не говоря уже о помутневшей воде, хорошо его защищали. У Леди Грей был внушительный запас ругательств для знатной женщины, но он думал, что она больше наслаждалась вызовом, чем он иногда болезненным очищением.

Наконец, когда она решила, что он подобающе выглядит, то вытерла его мокрые волосы, помогла ему встать и дважды завернуть вокруг него простынь, чтобы впитать воду, прежде чем она помогла ему выйти. Все было… другим. Его кожа была удивительно мягкой, как у новорожденного. Волосы лежали чистыми волнами; он и забыл про эту особенность.

Больше всего другим казался его собственный ум. Удивительно, что немного доброты, немного заботы успокоили его хаос.

Леди Грей наблюдала за ним яркими, красивыми глазами. Он не имел ни малейшего представления о том, что сказать ей, кроме очевидного.

— Благодарю, госпожа.

— Всегда пожалуйста, мой лорд, — сказала она и немного присела. Он ответил поклоном, как смог в купальной простыне. — Знаете, она часто говорила о вас.

— Она? — Мирнин замер, потянувшись за черными шерстяными штанами, что она дала ему, и моргнул.

— Амелия, — произнесла Леди Грей.

— Амелия?

— Наша королева. Она беспокоилась за вас и приказала мне найти вас. Это заняло много времени, но я рада, что вы не такой слабоумный, как мне сказали.

— Слабоумный?

— К тому же вы повторяете слова.

— Буду иметь это в виду

— Всегда пожалуйста. — Она бросила на него взгляд, который он даже не мог начать интерпретировать. — Могу ли я помочь вам одеться?

— Нет! — Должно быть, он казался таким шокированным, как она и надеялась, потому что она дерзко ему подмигнула и вышла из комнаты, закрыв за собой тяжелую дубовую дверь. Он почти пожалел о ее уходе. Она… поразительная. Красивая, как ангел, соблазняющая как та, кто далек от небес. Подразумевала ли Амелия… Нет. Нет, конечно, нет.

Он чувствовал себя уязвимым в пустой комнате. Было сложно залезть в чистую одежду, но как только он надел ее, то почувствовал себя гораздо лучше. Она даже дала ему красные войлочные туфли, подбитые мехом и празднично вышитые. Амелия, должно быть, упоминала его пристрастие к экзотике.

Леди Грей ждала в коридоре. Она медленно его осмотрела, и он снова поклонился.

— Я получил ваше одобрение?

— Любезный, вы получили мое одобрение, когда я нашла вас вонючего и больного в темнице. Теперь вы определенно сердцеед, и я должна признать красоту ваших кудрей. — Она подмигнула ему и сняла с головы платок служанки, когда шла по коридору. — Идемте. Ваша госпожа захочет поприветствовать вас, теперь когда вы снова стали наполовину собой.

— Только наполовину? — пробормотал он.

— Вас дожидается еда. Я надеюсь, это окончательно вас восстановит. — Она сделала несколько шагов вперед, а затем повернулась к нему, по-прежнему шагая назад в совершенно неподобающей леди манере. — Только вопрос, к чему вас восстанавливать. Вы действительно сумасшедший?

— Это зависит от дня недели, — сказал он. — И направления ветра.

— Остроумный безумец. — Она повернулась и дошла до двери в конце коридора, которую открыла с уверенностью, свойственной только королеве. — Госпожа Амелия, я привела вашего заблудшего волшебника.

— Не волшебник, — прошептал Мирнин, проходя мимо нее.

— Какое разочарование, — прошептала она в ответ, а затем поклонилась Амелии и закрыла двери, оставив его перед старым другом.

Она была закутана в ослепительно белое одеяние, отделанное горностаем, с умело вплетенной серебряной проволокой… Она хотела, чтобы ее подданные знали, что она была достаточно стара и сильна, чтобы победить обжигающий металл, а следовательно и их. Она выглядела так же, как всегда: молодая, красивая, властная. Она читала том, заложила перо в качестве закладки и отложила в сторону, когда он поклонился ей. Он попробовал сделать глубокий реверанс, и чуть не упал.

Она встала и мгновенно оказалась около него, помогая сесть в соседнее кресло.

— Садись, — сказала Амелия. — Нам не нужно церемониться.

— Как пожелаете, моя леди.

— Я не твоя леди, — произнесла она. — По крайней мере я не заставляю появиться краску на твоем лице, как это делает наша милая Леди Грей. Я рада, что тебе нравится ее компания. Я надеялась, она поможет тебе… развлечься.

— Амелия!

Она успокаивающе посмотрела на него.

— В самом невинном смысле. Я не потворщица. Ты обнаружишь, что Леди Грей — умная и начитанная женщина. Англичане не имеют чувства ценности, так легко ее осудив на плаху.

— А, — сказал он, когда она снова заняла свое место. — Как она этого избежала?

— Я нашла девочку того же возраста и цвета кожи, желающую занять ее место в обмен на богатую компенсацию ее семье. — Амелия была холодной, но не бесчувственной. Мирнин знал, что она могла бы просто заставить несчастного двойника Леди Грей идти на погибель, но она была достаточно любезна, чтобы заключить сделку. Не достаточно любезна, чтобы пощадить, конечно, но потом, все они были убийцами, каждый из них.

Даже он. След из тел, тянущийся за ним на протяжении многих лет, был тем, о чем он изо всех сил старался не думать.

— Почему спасла меня сейчас, Амелия? — спросил он, возясь с завязками на рукавах. Ткань была мягкой на коже, но он не привык к этому после стольких лет ношения потертых тряпок. — Я провел целую вечность в том месте, незамеченный тобой, и не говори мне, что ты не знала. Я нужен тебе для чего-то.

— Я настолько безжалостна?

— Не безжалостна, — ответил он. — Я бы сказал, практична. И как практичный правитель, ты оставила меня там, зная, где можешь меня найти. У меня есть ужасная привычка теряться, как ты знаешь. Так как ты решила забрать меня из этого хранилища, значит, у тебя должна быть для меня работа. — Было трудно выдержать взгляд Амелии. У нее льдисто-голубые глаза, которые могли бы заморозить душу человека, и когда она проявляет свою силу, даже легким шепотом, это испугает кого угодно. Так или иначе, он не отвел взгляд. — В следующий раз будьте обходительны и храните меня где-то с кроватью и библиотекой, Ваше Величество.

— Ты правда думаешь, что это я заключила тебя в тюрьму? Это не я. Да, я знала, что ты там, но не было никого, кому бы я могла доверить вызволить тебя… и не могла пойти сама. Пока не пришла Леди Грей, и я почувствовала, что у меня есть союзник, который справится с заданием, которому ты доверишься… неохотно.

— Ты думала, я совсем невменяем. — Она ничего не сказала, но отвернулась. Амелия отвернулась. Он сглотнул и пристально посмотрел на свои сложенные руки. — Может быть, ты и не ошибалась. Я был… не в себе.

— Сомневаюсь, так как тебе уже намного лучше, — сказала Амелия. Ее голос был теплым и очень нежным. — Завтра мы покинем это место. У меня есть замок далеко в горах, где ты сможешь спокойно работать, чтобы вернуть себе все, что ты потерял. Мне нужен превосходный алхимик, и в мире нет никого лучше. Нам многое предстоит сделать, тебе и мне. Многое спланировать.

Была в этом какая-то синхронистичность; он был в компании Амелии в течение многих лет, и когда он оставил ее, всегда наступало бедствие. Она была, в некотором роде, его счастливой звездой. Лучше всего последовать сейчас за ней, предположил он.

— Хорошо, — ответил он. — Я пойду.

— Тогда тебе лучше проститься с Леди Грей и немного отдохнуть, — сказала она ему. — Она не пойдет с нами.

— Нет? Почему?

— Две королевы никогда не смогут комфортно уживаться. У Леди Грей свой путь; у нас свой. Попрощайся. С наступлением темноты мы уйдем.

Она отпустила его, просто подняв свою книгу. Он поклонился — ненужная учтивость — и покинул комнату. Только он закрыл двери и увидел ее охранников, стоящих неподвижно в темных уголках ее апартаментов; она никогда не была без присмотра, никогда без защиты. Он забыл это.

Леди Грей ждала его, руки невозмутимо сложены в девичьей позе, которая не соответствовала ее озорной улыбке.

— Ужин, — сказала она. — Следуйте за мной в кладовую.

Кладовая была полна свежей крови; он не спрашивал, откуда та взялась, да и она не торопилась рассказывать. Она потягивала собственную чашку, когда он опустошал свою, пока крики голода внутри не были полностью утоплены.

— Вы когда-нибудь представляли себе, что можете слышать их? — спросил он ее, глядя, как последние красные капли цепляются за металлические бокалы.

— Вы имеете в виду, слышать их крики в крови? — Леди Грей выглядела спокойной, но кивнула. — Думаю, что могу, иногда, когда пью теплую. Странно, как я никогда не слышала это, когда они умирают передо мной в реальной жизни. Только когда пью не на охоте. Это нормально, как вы думаете?

— Что бы ни было нормальным в этом мире, мы к этому не относимся, — ответил он. — Как долго я был в темноте, моя леди?

— Десять месяцев.

— Казалось, больше.

— Без сомнения, потому что это было настолько конгениально вам.

— Вы должны были остаться для формальной процессии крыс. Очень занимательно; были придворные танцы. Хотя, возможно, я представлял это в своих галлюцинациях. У меня действительно было несколько ярких видений.

Она потянулась через стол и обвила длинные, тонкие пальцы вокруг его руки.

— Теперь вы в безопасности, — сказала она ему. — И я буду присматривать за вами, Лорд Мирнин. Мир не может потерять такую копну волос.

— Я буду стараться держать мои волосы, и мою голову, нетронутыми ради вас. — Она держала свою руку на его, и он повернул свои пальцы, чтобы слегка сжать ее. — Я с удивлением обнаружил, что вы признаете приказы Амелии.

Леди Грей засмеялась. Это был перезвон подлинного веселья, слишком свободный для хорошо воспитанной молодой женщины, но, как она сказала, она оставила ту девушку погребенной.

— Амелия ищет мою благосклонность. Она не приказывает мне. Я остаюсь с вами, потому что вы мне нравитесь, Лорд Мирнин. Если пожелаете, я останусь с вами сегодня, когда вы будете отдыхать. Это может быть день кошмаров для вас. Я могла бы утешить вас.

Мысль вскружила ему голову, и он изо всех сил пытался сдержать ее. Его мозг снова застучал, заработал слишком быстро и в слишком многих диких направлениях. Возможно, он перебрал крови. Ему стало жарко.

— Думаю, — сказал он наконец, — что вы слишком добры, а я слишком безумен, чтобы это хорошо закончилось, моя леди. Столько, сколько я… желаю комфорт, я не готов к этому. Позвольте мне узнать себя, прежде чем попрошу узнать кого-то еще.

Он ожидал, что она будет оскорблена; какая женщина не была бы, когда ей такое бросили в лицо? Но она только откинулась на спинку кресла, все еще держа его за руку, и смотрела на него долгим взглядом, прежде чем сказала:

— Я думаю, что вы очень мудрый человек, Мирнин из Конуи. Я думаю, что в один прекрасный день мы окажемся снова вместе, и, возможно, все будет иначе. Но на данный момент вы правы. Вы должны быть самим собой, всецело, прежде чем можно будет снова начать думать о чем-то за пределами вашей кожи. Я помню свои первые дни бодрствования после смерти. Я знаю, насколько хрупким и пугающим это было, быть настолько сильным и еще настолько слабым.

Она понимала. Правда понимала. Он почувствовал прилив нежности к ней, а также нежную связь, и поднес ее руку к губам, чтобы поцеловать нежную кожу на костяшках пальцев. Он больше ничего не говорил, как и она. Затем он поклонился, встал и подошел к своим покоям.

Он запер дверь изнутри и пополз по-прежнему одетый между мягкими льняными простынями, утопая в перьях и страхах, и спал, словно сам дьявол рассеял мир.

Когда он в ту же ночь ехал в караване последователей Амелии, он оглянулся, чтобы увидеть, как Леди Грей стоит как маяк на крыше каменной крепости. Он поднял руку к ней, как деревья сомкнулись вокруг их отряда.

Он не видел, как она ответила ему тем же… но почувствовал.

Когда-нибудь, услышал он, как она сказала. Когда-нибудь.


***


Он не видел ее в течение еще трех сотен лет. Войны бушевали; он видел, как возникают и падут царства, и десятки тысяч кровоточат до смерти в ненужной боли над политикой и верой. Он следовал за Амелией от одного пристанища к другому, пока они не поссорились из-за чего-то глупого, и он сбежал от нее, став сам по себе. Это была ошибка.

Ничего хорошего, когда он следует своим затеям.

В Кентербери, в Англии, в то время, когда молодая Виктория только узнавала вес ее короны, он допускал ошибки. Ужасные ошибки. Худшей из них было довериться алхимику по имени Сиприен Тифферау. Сиприен был блестящим человеком, образованным, и Мирнин забыл о том, что образованный и блестящий может быть столь же коварным, как невежественный и глупый. Поймавшая его ловушка была полной неожиданностью. Сиприен узнал слишком много о вампирах, и он проявлял интерес к тому, как можно их использовать — в медицине для начала, как оружие в будущем.

Признаться Сиприену в своей вампирской природе и слабостях было серьезной ошибкой.

Я должен был знать, думал он, когда сидел в темной яме своей клетки, с кандалами с серебром на лодыжках, запястьях и шее. Жжение началось как пытки, но он приспособился с течением времени, и теперь это была боль, такая же естественная для него, как растущий туман в его голове. Голодание сделало его замешательство еще хуже, и в течение дней, а затем недель, немного крови, что Сиприен давал ему, не поддерживало его.

И вот теперь дверь в его камеру со скрипом открылась, и возникло худое, аскетичное тело Сиприена. Мирнин почувствовал запах крови в чашке в руке Сиприена, и все его тело тряслось и сжималось от жажды. Запах был почти таким же сильным, как у горячей крови в венах мужчины.

— Привет, паук, — сказал Сиприен. — Должно быть, ты голоден.

— Освободи меня и узнаешь, друг, — ответил Мирнин. Его голос был низким рыком, как и у животного, и ему было тревожно это слышать. Он не хотел быть… этим. Это пугало его.

— Боюсь, твоя ценность слишком велика. Я не могу позволить такой находке исчезнуть. Ты должен думать о всем том, что можно изучить, Мирнин. Ты человек с пытливым умом. Ты должен быть благодарен за этот шанс быть полезным.

— Если ты ищешь знания, я помогу тебе узнать твою анатомию. Подойди ближе. Позволь мне научить тебя.

Сиприен не был дураком. Он поставил чашку на пол и взял длинный шест, чтобы подтолкнуть ее в пределах досягаемости сцепленных рук Мирнина.

Красный, богатый запах крови переполнил его, и он схватился за деревянную кружку, поднял ее и выпил в три жгучих, отчаянных глотка.

Боль ударила только несколько секунд спустя. Она рвалась сквозь него как чистая молния, давя его о землю, и начала рвать его ум на куски. Боль сдирала с него кожу. Царапала его кости до костного мозга. Рвала на части, от кожи до души.

Когда он пережил это, плачущий и сломленный, он стал медленно осознавать присутствие Сиприена. Мужчина сидел на переносном столе, царапая пером в маленькой книжке.

— Я веду записи, — поведал ему Сиприен. — Ты меня слышишь, Мирнин? Я не монстр. Это исследование, которое будет продвигать наши знания о естественном мире, причина, которой мы оба дорожим. Твое страдание приносит просветление.

Мирнин прошептал ответ слишком тихо. Это не имело значения. Он забыл, как говорить по-английски. Единственные слова, которые пришли на его язык, были на валлийском, языке его детства, его матери.

— Я не слышу, — сказал Сиприен. — Ты можешь говорить громче?

Если бы и мог, у него не было сил. Или того, что можно сказать. Слова убегали от него, как олень на склоне холма, и туман напирал, серебряный туман, спутанный и путающий. Все, что осталось, это гнев и страх. Вкус отравленной крови заставил его чувствовать себя больным и напуганным. Он никогда не представлял, что может такое вынести.

И тогда все стало еще хуже. Мирнин почувствовал, что его руки и ноги начинают содрогаться в конвульсиях, и низкий крик вырвался из его горла в бессловесной мольбе больного существа без надежды.

— О, — сказал его друг. — Это следующая фаза. Как приятно, что это происходит точно в срок. Она должна длиться час или около того, а затем ты можешь немного отдохнуть. Нет никакой спешки. У нас есть несколько недель вместе. Годы, возможно. И ты будешь очень полезным, мой паук. Мой ценный объект. Чудо, которое мы сотворим вместе… ты только подумай.

Но к тому времени Мирнин не мог ни о чем думать. Вообще ни о чем.

Час прошел в муках, а потом было несколько драгоценных часов отдыха перед тем, как снова пришел Сиприен.

День перетек в ночь, день, ночь, недели, месяцы. Не было никакого способа отличить одну вечность от следующей. В аду нет времени, невнятно сказал ум Мирнина в одном из редких моментов ясности. Нет часов. Нет календарей. Нет прошлого. Нет будущего. Нет надежды, нет надежды, нет надежды.

Он боялся появления Сиприена, независимо от того, каким голодным становился. Кровь иногда испорчена, а иногда нет, что делало все только хуже. Иногда он не пил, но это только делало следующий испорченный напиток более мощным.

Сиприен был терпелив, как сама смерть, и был совершенно равнодушен к слезам, крикам или мольбам о пощаде.

Время, должно быть, вышло за пределы его ада, если не внутрь, потому что Сиприен постарел. Седина закралась в его коротко стриженные волосы. На лице появились морщины. Мирнин забыл речь, но если бы он мог говорить, он бы рассмеялся. Ты умрешь раньше меня, старый друг, подумал он. Состаришься, ослабнешь и умрешь. Проблема заключалась в том, что в тот день, когда Сиприен перестанет приходить и будет лежать холодный в своей могиле, Мирнин знал, что он будет жить дальше и дальше, голод медленно приведет в безумный медленный конец, потерянный в этой черной дыре боли.

И, наконец, в один прекрасный день, Мирнину стало известно, что Сиприен не пришел. Это время прошло, и прошло, и тьма никогда не менялась. Кровь никогда не прибывала. Из-за его голода сгнило все, что осталось от его здравого смысла, и он припал к земле в темноте, безумный, готовый к любой смерти, которую мог вымолить… пока не пришел ангел.

Ах, ангел.

От нее пахло такими тусклыми вещами — зима, цветы, снег. Но она светилась и переливалась цветом, и он немного знал ее лицо. Такое красивое лицо. На которое трудно смотреть с его болью и страданиями.

У нее были ключи от его оков, и когда он напал на нее — потому что не мог сдержаться, настолько был голоден — она ловко отмахнулась и дала ему бутылку, полную крови. Свежей, чистой, здоровой крови. Он жадно глотал, пока не упал на пол у ее ног, придерживая пустую бутылку в его руках, как любимого ребенка. Он по-прежнему голодал, но на драгоценный момент крик умолк.

Ее холодные пальцы коснулись его лица и убрали беспорядок его гладких волос назад.

— На этот раз я нашла вас в гораздо худшем состоянии, дорогой мой, — сказал ангел. — Мы должны перестать так встречаться.

Он думал, что издал звук, но это могло быть только его желание, а не выражение плоти. Он хотел ответить. Хотелось плакать. Но вместо этого оставался там, поникший на земле, пока она не подняла его и повела с ней.

Свет. Свет, цвет и путаница. Сиприен, мертвый на лестнице, чаша отравленной крови разлилась в лужу на ступеньках рядом с его телом. Бескровный укус на его шее был аккуратным и решающим.

В его кармане была книга. Та самая книга. Книга, в которую он записал все пытки, страдания. Мирнин безмолвно указал на нее, и ангел молча забрала у тела Сиприена книгу и передала ему. Он прижал ее к своей груди. А потом, с помощью ангела, топнул ногой по деревянной кружке, разбивая ее на кусочки.

— Я убила его для вас, — сказал ангел. Был напряженный гнев в ее голосе, и тогда ему пришло в голову, что ее волосы красные, как пламя, и они покалывали его пальцы, когда он нерешительно погладил их. — Он заслужил и похуже. — Она остановилась и посмотрела на него прямо в глаза. Он увидел ее горе и шок. — Вы не можете говорить, сэр? Совсем? Ради меня?

Он безмолвно смотрел в ответ. Он должен был сделать жест, но не мог вспомнить какой.

Голос ее звучал печально:

— Идемте, отведем вас в безопасное место.

Но на улице не было безопасности. Только размытые лица, вопли и боль. Горящее здание, брызгающее огнем как кровью в небо, и там происходил бунт, и он и его ангел оказались в самом центре. На них кинулся мужчина, лицо исказилось, и Мирнин прыгнул на него, бросил на грубые булыжники и погрузил клыки глубоко в горло человека.

Свежая кровь, которую доставила его ангел, была хороша, а эта, эта — жизнь… и смерть. Мирнин осушил свою жертву, до капли, и был так увлечен убийством, что не заметил дубинку, ударившую его в затылок достаточно сильно, чтобы повалить его на мостовую. Нагрянуло больше мужчин, пятно кулаков, ног и дубинок, и он подумал: "Я сбежал из одного ада, чтобы страдать в другом", и все, что он мог сделать, это прижать к груди книгу, драгоценную книгу собственного безумия и страдания, и ждать смерти.

Но потом появился его ангел, его огненный ангел. Ей не нужен меч, только ее ярость, и она убрала их от него. Ее ранили, и он ненавидел себя за то, что был причиной ее боли, но она прогнала их.

Рана головы породила видения, потому что он видел себя, другого себя, рассудительного, здравомыслящего и одетого в яркие цвета, и он увидел себя в объятиях своего ангела — нет, его Леди Грей, его спасительницы; теперь он вспомнил ее имя. Уже что-то.

Книга исчезла. Он не знал, куда ее положил. Но так или иначе это не казалось так важно сейчас. У него была она. Она.

Видение исчезло, а затем Леди Грей повернулась к нему с чем-то странным в ее широко раскрытых глазах и помогла ему встать на ноги.

— Идемте, мой лорд, — сказала она. — Давайте уведем вас из этого места.


***


Сбежать было трудно, но она сменила забрызганное кровью платье и завернула его в слои тяжелой одежды, а затем наняла экипаж, чтобы они умчались из Лондона. Улицы были небезопасны, и он признал, что был не самым приятным спутником. Грязь на нем была незаметна, когда он был заперт, но теперь, с чистым запахом сельской стирки через окна, и Леди Грей в ее аккуратной одежде, сидящей напротив него, он знал, что он ужасно воняет. Так как ни одному из них не было жизненно важно дышать, ситуация была терпимой. Пока.

Но в дополнение к грязи у него были припадки, и он знал, что это огорчило ее. Иногда он просто покидал тело, пока оно тряслось так, что ломались кости; иногда приступ приходил как волна ужаса, которая заставляла его сжаться в пространстве для ног кареты, скрываясь от мнимых мук. И каждый раз, когда такие вещи поглощали его, она была там, держа его за руку, поглаживая грязные волосы, шепча ему, что все хорошо, и она присмотрит за ним.

И он верил ей.

Поездка была очень долгой, и припадки проходили медленно, но они уменьшились в интенсивности, когда его вампирское тело извергло яды Сиприена; он спал, пил больше крови, съел немного твердой пищи (хотя этот эксперимент прошел менее хорошо), и чувствовал себя немного лучше, когда карета наконец остановилась на руинах древней крепости на вершине холма.

— Где это мы? — спросил он Леди Грей, глядя на старые камни. Они казались ему знакомыми. Она посмотрела на него с внезапной яркой улыбкой.

— Это первое, что вы сказали, — ответила она. — Вам лучше.

Было ли ему лучше? Он все еще чувствовал себя полым, как колокол внутри, и все еще полным тьмы. По крайней мере сейчас в нем были слова. Это правда.

— Вы вспомните это место, — сказала она. — Идемте. Кажется хуже, чем есть на самом деле.

Должно быть, она заплатила водителю или околдовала его, потому что карета прогремела прочь в облаке пыли и оставила их в лунном свете рядом с тем, что выглядело как заброшенная куча ветхих стен… а потом он моргнул, и руины пошли рябью, как мерцает тепло над песком, и перестроились в донжон, каким он был в лучшие времена. Небольшой, но прочный.

И он знал его. Он часто посещал его во снах, запертый в клетке Сиприена.

— Я помню, — сказал он. — Я принял ванну.

— И примете еще одну для всеобщего блага, — сказала Леди Грей и взяла его под руку. — Вы можете идти?

— Да, — ответил он. Голос его звучал хрипло и неуверенно, но его воля была сильна, и он поставил одну неуклюжую ногу перед другой, когда она вела его вперед. Ворота открылись, когда они приблизились, и слуги поклонились им.

Один из них, высокий, худой мужчина, подошел и сказал:

— Должен ли я взять его и привести в порядок, миледи?

Мирнин отшатнулся. Он не мог с собой ничего поделать. Человек не был Сиприеном, но в этот момент казался им, и он цеплялся за руку леди Грей, как напуганный ребенок. Она поняла, подумал он, потому что без промедления сказала:

— Нет, я буду прислуживать Лорду Мирнину некоторое время. Наполните ванну, такую горячую, насколько возможно. Ему придется долго отмокать. Принеси ему одежду.

Слуга — вампир, а не человек, понял Мирнин — отстранился и пошел выполнять ее приказание. Леди Грей повела его в темные коридоры, и по какой-то странной причине Мирнин чувствовал себя безопаснее в темноте, чем на свету. Он адаптировался к тени, подумал он. Столько лет в темноте, что та проникла в него и запятнала.

— Это происходило раньше, — сказал он ей, пока они шли. — Не так ли?

Вещи размывались, когда он пытался сосредоточиться на них. Все размывалось и дрожало, кроме нее. Она была спокойный ярким постоянством, и он держал свой взгляд на ней.

— Вы были заключены в тюрьму раньше, да, но не так сурово, как в этот раз. Но вы совершенствуетесь, — сказала она и улыбнулась. В темноте это выглядело, словно взошло солнце, но это было добрее солнце, которое согревает, а не сжигает. — Я искала вас почти десять лет, когда пришла весть, что вы пропали без вести. Как это случилось?

— Я доверился.

— Мужчине, которого я убила?

Мирнин кивнул. Просто мысль о Сиприене, беспристрастном, холодном интересе на лице мужчины, заставила его снова дрожать. Он знал жестоких людей раньше; отец Амелии, Бишоп, был одним из таких, не обращающий внимания на живых или вампиров, которые следовали за ними. Смерть была для него просто еще одним инструментом.

Сиприен не дал ему милость смерти.

— Он был моим другом, — прошептал Мирнин, и слезы навернулись на его глазах и скатились по лицу холодной струйкой. — Мой товарищ-исследователь.

— Тогда я должна была убить его гораздо медленнее. Если бы я знала… что ж. Что сделано, то сделано. А теперь идите и садитесь, пока ваша ванна горячая.

Она усадила его на невероятно мягкие подушки, и он опустил голову на подушку и немного поспал, или по крайней мере, думал, что спал, пока ее мягкие, сильные руки не разбудили его и поставили на ноги. Он думал, что это был сон. Сон, сладкий сон с запахом роз в воздухе, влажной и теплой кожи, и ее руки отбрасывают слои вещей, которые он носил так долго.

Кто-то — Леди Грей, как понял он — помог забраться в лихорадочный жар ванны и искупал его, как ребенка. Это не было как в последний раз, когда он был достаточно в своем уме, чтобы было стыдно за отсутствие достоинства и скромности; он оставил все это позади. Безумие сделало его гораздо более обнаженным. Он сидел пассивно, пока она мыла его, сзади и спереди, и выливала медленные потоки мыльной воды над головой, чтобы тоже ее помыть.

Все это было сделано в удивительно уютной тишине, пока она, наконец, не сказала:

— Ну, я думаю, теперь вы больше похожи на себя, Лорд Мирнин. — Вода уже остыла и была черной и грязной. — Вставайте.

Он повиновался, не думая ни о чем на самом деле, и немного вздрогнул, когда она вылила ведра более горячей воды над ним, чтобы промыть давнюю дрянь.

Затем он вышел на теплый каменный пол, осмотрел себя и понял, что действительно был наг, как в день, когда родился, и Леди Грей, полностью одетая, стояла перед ним с поднятой банной простыней.

Ее взгляд был ровный и спокойный, и она слегка улыбнулась.

— Ах, не стыдитесь. Я не была королевой-девственницей.

Он схватил простыню, почти потерял равновесие, и ей пришлось помочь ему обернуть ее вокруг его тела. Внезапно его колени ослабли, и он обмяк на ее руках. Она отнесла его на низкую кушетку и завернула его в другой слой тепла, убирая его влажные локоны с его лица, чтобы он мог видеть ее, когда она наклонилась ближе.

— Бедный мой, — прошептала она, и ее глаза были настолько теплыми и нежными. Он мог видеть девушку, которой она когда-то была, до царей, страха и смерти. — Что с вами сделали там в темноте?

— Ужасные вещи, — шепотом ответил он, и слезы размыли ее. Его голос безудержно дрожал. — Ужасные вещи. Но они закончились. Почему вы беспокоитесь? Почему спасли меня? Я ничто. Я глупец, и я сломлен!

Его голос поднялся на последнем слове, грубый и дикий, и он ненавидел себя за все это, за его дурацкое доверие, его слабость, его безумие, его продолжающееся и бессмысленное существование.

— Вы не ничто. Вы не глупец. — Рука Леди Грей сдвинулась с его лба, чтобы прикоснуться к его подбородку и повернуть его лицо к ней. Теперь она выглядела жестокой, больше королевой, чем девушкой. Менее доброй, но еще более прекрасной. — Что не убивает, делает нас сильнее.

— Как вы можете быть уверены?

— О, я уверена. — Она медленно и таинственно улыбнулась ему. — Я видела это. Вы можете назвать это видением, если хотите. Но я обещаю вам, ваше будущее заслуживает борьбы. Вы должны бороться за него, Мирнин.

— Я… так устал. — Так устал, что плакать хочется. Он чувствовал себя другим и хрупким.

— Тогда отдыхайте, — сказала она. — И завтра вы начнете все заново.

— Вы не… покинете меня?

— Пока вы не будете готовы.

Он задохнулся от слез и выговорил:

— Вы… вы стали моим ангелом-спасителем.

— О, милый Мирнин, — сказала Леди Грей и положила руку на его щеку. — Я вовсе не ангел. И однажды… однажды, я надеюсь, вы это очень хорошо узнаете.

Она прижалась губами к его, мягкий шепот сладости, а затем она опустилась рядом с ним, положила его голову себе на колени и стала напевать, погрузив его в глубокий, глубокий сон.

И он не боялся.

Загрузка...