После развода. Ты мне нужна (СИ)

Глава 10. Лиза

Тишина обволакивает дом густым, плотным, почти осязаемым коконом. Не та гнетущая тишина, что была после ухода Павла, полная недосказанности и слез. А другая. Мирная. Звенящая. Моя.

Я медленно иду из комнаты в комнату, и мое отражение в темных окнах, как размытый силуэт. Ни криков, ни споров, ни грохота приставки. Только тиканье часов на кухне и редкий скрип половиц на террасе под моими босыми ногами.

Они уехали три дня назад. Паша забрал их без единого слова, с каменным, непроницаемым лицом. Он кивнул, когда я зачитала ему свои условия с листа, который держала в трясущихся руках: нейтральная территория для встреч, никакой Юли в поле зрения детей, никаких разборок при них. Он выслушал, бледнея, и просто сказал:

«Хорошо».

Не «я подумаю», не «ты не имеешь права». Просто «хорошо». Эта покорность была почти страшнее его гнева. Словно он сдался. Словно я выиграла сражение, но поле битвы оказалось усеяно таким пеплом, что дышать невозможно.

Но сейчас я дышу. Глубоко. Наслаждаясь этим непривычным, почти забытым чувством — быть одной в собственном доме. Не матерью, не женой, не разведенной одиночкой, а просто… Лизой. Женщиной, которая ждет ребенка и которая устала до костей.

Я глажу ладонью округлившийся, твердый живот. Малыш шевелится, будто соглашаясь со мной. Да, нам обоим нужен этот покой.

Тишина начинает давить. Не физически, а как напоминание. О том, что жизнь не остановилась. Она требует действий, решений, движения вперед. И первое, что приходит в голову, навести порядок. Мне кажется это какая-то базовая настройка у всех женщин, в любой непонятной ситуации начать уборку.

Не только в мыслях, но и в доме. Выбросить хлам, который копился годами. Освободить место для нового.

Решение созревает мгновенно. Антресоль. Там, в пыльных коробках, хранится прошлое. Детские комбинезончики, которые носили еще мальчишки. Я берегла их, то ли по сентиментальности, то ли из глупой надежды, что когда-нибудь они снова пригодятся. И вот этот «когда-нибудь» настал.

Я тащу из гаража складную лестницу, устанавливаю ее под люком. Дерево скрипит предательски громко в тишине дома. Каждый шаг отзывается тянущей тяжестью внизу живота. Я осторожна, как боевой слон на хрупком льду.

Люк поддается со скрежетом, осыпая меня градом пыли. Я моргаю, отплевываюсь и заглядываю в темноту. Пахнет старым картоном, затхлостью и воспоминаниями.

Включаю телефонный фонарик. Лучи выхватывают из мрака знакомые коробки. Помеченные моим аккуратным почерком: «Детские вещи 0-6 мес», «Распашонки», «Ползунки».

Вот она, нужная. Я подтягиваю ее к краю. Она тяжелая, неподъемная.

Сдвигаю ее, чтобы было удобнее схватить, и задеваю рукой что-то еще. Другую, более плоскую коробку из грубого картона. Она летит вниз с глухим, нелепым шлепком, падая на пол в прихожей и рассыпаясь содержимым.

Черт.

Спускаюсь, ворча на свою неуклюжесть. Это папка Паши. Старая, еще с тех времен, когда он только начинал свое дело и таскал чертежи между домом и офисом. На боку криво выведено маркером: «РАБОТА».

Я собираю разлетевшиеся листы ватмана с сложными схемами и цифрами, которые всегда казались мне магическими заклинаниями. Аккуратно складываю их, чтобы не помять. И вдруг из папки выскальзывает что-то еще.

Несколько выцветших фотографий. И простой белый конверт, без адресата.

Фотографии… Я не могу удержаться. Сажусь на нижнюю ступеньку лестницы, отряхиваю пыль с первого снимка.

Молодой Паша. Ему лет двадцать, не больше. Стоит с однокурсниками на фоне какого-то корпуса, кажется, это их «Политех». Волосы гуще, взгляд без той вечной усталой тяжести, что поселилась в нем в последние годы. Он смеется, закинув голову, и в этом смехе — вся молодость, вся беспечность мира.

Я улыбаюсь. Горьковато-сладкое чувство сжимает сердце. Таким я его полюбила. Таким он был, когда мы начали строить семью.

Переворачиваю фотографию. На обороте дата. И несколько имен, подписанных его рукой: «Серега, Марик, Ярик…» И чуть в стороне, сбоку, без всякой причины, словно он не хотел, но не удержался: «И Кристина. Наша умница».

Кристина…

Она могла бы быть просто однокурсницей, случайно попавшей на это фото… Но ее лицо кажется мне таким знакомым. Просто до невозможности.

Сердце делает один странный, пропущенный удар. Холодная игла пронзает меня от макушки до пят.

Медленно, почти боясь, я поднимаю взгляд на группу. Мой палец скользит по лицам. Вот он. Рядом с ним… девушка. Темные длинные волосы, собранные в конский хвост. Умные, чуть раскосые глаза. Хитрая, задорная улыбка. Она смотрит не в объектив. Она смотрит на Пашу. С обожанием. С восторгом. С таким обжигающим чувством, что его не скрыть даже на выцветшей бумаге.

Это лицо. Оно очень, очень знакомое. Не просто знакомое. Я видела его несколько дней назад, искаженное яростью, с размазанной тушью и желтой краской на щеке.

Юля. Его Юля.

Но это невозможно… Девушка, что приходила, гораздо моложе. А фото старое.

Я лихорадочно хватаю конверт. Руки дрожат, пальцы не слушаются, не могут разлепить клейкую часть. Я срываю его.

Внутри не письмо от руки, а распечатка. Старая, на тонкой бумаге, которую уже не используют в принтерах.

Я начинаю читать. И воздух застревает в легких.

«Паш, мой единственный.

Прошла всего неделя, а кажется, что вечность. Эти несколько дней без тебя — как плохой сон. Я все время ловлю себя на том, что ищу тебя в коридорах, жду твоего смеха в аудитории. Все кажется серым и пустым.

Я знаю, ты говоришь, что нужно быть осторожнее. Что у тебя есть обязательства. Но разве то, что между нами, это не самое главное? Это же не просто увлечение. Это… всё. Я никогда еще так не чувствовала. Каждая клеточка помнит твои прикосновения. Я засыпаю и просыпаюсь с мыслью о тебе.

Когда мы вместе, время останавливается. Помнишь, как мы сбежали с той скучной лекции и просто сидели на скамейке до самого вечера? Ты говорил о своих проектах, о мостах, которые построишь. А я слушала и думала, что я самая счастливая на свете. Потому что ты выбрал меня.

Я верю в нас. Я верю, что всё сложится. Мы справимся. Ты только обещай, что не сдашься. Что будешь бороться за нас.

Целую тебя бесконечно. Твоя К.».